Бабулька на горошине - Донцова Дарья - Страница 3

– Сколько надо, Господь даст!

Она всегда улыбалась, никогда не торопилась, но все успевала, ни на кого не злилась, никому не завидовала. Детей четверых родила. Огород, куры, коза – все было на ней. Яша ничего не делал по дому, жил царем, в такси работал, копейки получал. Другая б женщина своего супруга-лентяя веником на заработки погнала. А Оля радовалась: все здоровы, вот оно, счастье.

Димкина сложила руки на груди.

– А уж как я была довольна! Папа умер первым, он маме велел: «Объясни Танюшке, что Яшку надо вон гнать, упаси Господь ему денег давать или чем-то иным помогать, братец ей на шею сядет. Парень только и умеет что на всех жаловаться». Но я брата не могла на улицу выставить, Оля стала моим спасением. После того как Яков остался без дачи и без денег, он женился и поселился в Грунске. Зачем я к вам пришла? Поговорите с отцом Федором, братом Оли. И ему, и мне кажется, что семья угорела не случайно.

– Хорошо, – согласился я, – дайте нам номер телефона священника.

– Он внизу, в моей машине сидит, – объяснила Татьяна.

– Что же вы его оставили, – упрекнул Димкину Боря, – пусть поднимается.

Татьяна вынула телефон.

– Сейчас позову. Я договаривалась только о своем визите и не знала, как вы к русской православной церкви относитесь, вдруг попов не любите.

Перед моими глазами появилась матушка Амвросия. Вот она, закутанная в тонкую кацавейку и обутая в старые туфли, стоит у ворот своего монастыря и говорит мне:

– Ванечка, ты все подарки даришь, то жилеты теплые купил, то обувь зимнюю, аж по три пары каждой из нас привез. Спасибо тебе за заботу, но монахиням столько вещей не надо. Ты другой презент сделай. Исповедуйся, на литургии постой, под причастие подойди, вот нам будет праздник-то!

Я вздохнул и ответил Димкиной:

– В храм я не хожу, но к верующим любой конфессии и к тем, кто в притче церковном и монашеском звании, отношусь с большим уважением.

Тут раздался звонок в дверь, и вскоре Боря ввел в кабинет невысокого худого мужчину с бородой, одетого в темные брюки и черный свитер. На священника он, по моему мнению, никак не походил, скорей на айтишника, вынужденного оторваться от любимых ноутбуков.

– Разрешите угостить вас чаем? – спросил я.

– С удовольствием, – ответил Федор.

– Пирог попробуй, – посоветовала Татьяна.

– Я будто в ресторан попал, – улыбнулся Федор и посмотрел на меня.

Я вздрогнул. Глаза у Федора были как у матушки Амвросии, бесконечно добрые, ласковые, какие-то неземные. Мне всегда трудно смотреть прямо в глаза Амвросии и игуменье Елизавете, потому что сразу понимаю: я вовсе не добрый и не очень хороший человек, не смотрю на мир как ребенок, который ни в ком и нигде не видит зла.

– Сообщи детективам то, что мне говорил, – попросила Татьяна.

Федор кивнул и начал рассказ:

– Яков был хорошим человеком, вот только в храм не особо часто ходил. Оля знала, что силой никого на службу приводить не следует. С мужем она не спорила, принимала его таким, каков он есть. Неладно осуждать человека, но я просто говорю правду: на момент знакомства с моей сестрой ее жених в церковь раз в год заглядывал: на Пасху. Но Яков согласился венчаться. Я тогда обрадовался, решил, что он к Богу повернулся. Но потом понял, что он это сделал…

Федор замолчал.

– Яша хотел понравиться Оле, – подсказала Татьяна.

– Я тоже так сначала решил, – согласился брат погибшей Ольги, – но… потом мысли у меня такие возникли. Брак – совместная работа двух человек. И муж, и жена должны постараться, чтобы счастливая семья образовалась. Вдвоем! Что будет, если телегу с одного края нагрузить, а второй пустым оставить?

– Далеко она не уедет, перевернется, – ответил я.

Федор кивнул.

– Вот и в браке так же. Есть женские и мужские обязанности. Если на плечи слабой половины взвалено все: домашние дела, дети, плюс добывание денег, и работа у нее не по велению сердца, а из-за необходимости кормить семью, то ничего хорошего не получится. Вступая в брак, мы берем на себя ответственность за жену и деток. Супруга – нежный цветок, она слабее тебя физически, ее надо утешать, хвалить, говорить о своей любви. И, конечно, проводить время вместе. У Оли все было иначе. В церковь она ходила одна, потом с детьми, муж до полудня спал. Домашние заботы лежали на плечах сестры. Яков никогда воду из колодца не приносил, посуду не мыл. Один раз у Оли случился гипертонический криз, давление за все пределы зашкалило. Спасибо Тане, она сразу детей к себе забрала, мне позвонила:

– Федя, Олечка лежит, давление двести на сто. «Скорая» приезжала, уколы сделали, хотели ее в больницу увезти, да она наотрез отказалась, врач велел лекарства пить и не вставать. Лежать ей надо. Ребята у меня.

Я после службы к сестре поехал, вошел в дом, там пусто. Насторожился, вдруг ее-таки положили в клинику. И слышу скрип. Вышел во двор… Оля тащит баклажку. Я кинулся к ней, отнял бидон на колесах, отругал:

– Что тебе доктор велел? В постели лежать. А ты?

Оля начала оправдываться:

– Воды нет. С утра я не могла привезти, коза пить хочет, да и дома ведра пустые.

– Где Яков? – спросил я, прекрасно зная, что зять таксист, сам себе хозяин, на работу по своему желанию выходит.

– Он к Тане уехал, – сообщила сестра, – с детьми ей хочет помочь!

– Ребята тогда были уже школьниками, – взвилась Димкина. – Федя не способен никого критиковать, а я могу! Яша ко мне заявился, потому что Оля, которая единственный раз в жизни заболела, обслуживать его не могла, обед не сварила. Брат мне позвонил: «Помоги, забери детей». Я прилетела, ребят в машину посадила, а брат с нами отправиться решил, бросил жену больную одну. И что? Он поел и спать лег. Я его растолкала, велела домой ехать и услышала в ответ: «Ольга плохо себя чувствует, вдруг я заражусь?» Ага! Гипертонией! Короче! И у Федора, и у меня одна мысль возникла. Я как только пепелище увидела, решила: брат на кого-то кому-то нажаловался. Сообщил о каких-то нарушениях. За правду в очередной раз боролся!..

– Танюша, – остановил ее Федор, – не нервничай.

– Ты всех оправдываешь, в каждой навозной куче жемчужину найдешь, – пошла вразнос Димкина, – а я не святая, как ты. Яше на всех наплевать было, на Оле он женился, потому что я его, дармоеда, из квартиры выгнала, надоел мне нахлебник. Детей в семье столько, потому что Якова они не интересовали, ему без разницы было, сколько их, хоть двадцать. Не думал он о том, как их прокормить, одеть, выучить. Федя! Немедленно рассказывай, как к тебе в храм мужик пришел. Хватит мямлить, открой рот и говори!

Брат покойной Ольги встал, подошел к креслу, где сидела Димкина, и погладил ее по плечу.

– Тебе сейчас тяжело.

– Вовсе нет, – отрезала Татьяна, – я очень рада, что нет братца, который постоянно ныл и врал: «Дай денег в долг, надо за дополнительные уроки английского в школе платить». Сначала я, глупая, отсчитывала тысячи, потом проверила: правда ли в сельскую убогую школу репетитор из Москвы приезжает? Нет!!! Лгал Яша. Зачем? Хотел в Москве в кафе сходить, вкусно поесть! А карман-то пустой!

Татьяна задохнулась и замолчала.

Глава четвертая

Федор сделал глоток чая.

– Прекрасно заварен, спасибо. Таня взволнована, она добрый человек, нет в ней зла, она помогала Оле. Настя полностью на иждивении крестной матери находилась.

Федор на секунду замолчал и продолжил:

– Оля была очень тихая. Подруг никогда не имела, с парнями не гуляла. Отец стал переживать, что дочь замуж не выходит. Один раз Андрей Алексеевич в сердцах воскликнул:

– Если до тридцати в старых девах засидишься, то иди в монастырь. Я тебя содержать не намерен.

Оля училась на портниху в Москве, отец надеялся, что она в столице супруга найдет, но нет. Сестра вернулась в Грунск, брала заказы, шила всякое-разное, руки у нее были умелые. А потом Андрей Алексеевич привел в дом Якова. Где они познакомились? Не знаю. Димкин был видный, красивый, обходительный. Сестра сразу влюбилась. Яша Оле подарки приносил, то платок, то цветы, то конфеты, с Андреем Алексеевичем подружился. Отец ему всякие поручения давал. Я сначала обрадовался, что нашелся сестре муж. И пока отец был в семье главный, все хорошо шло, свадьбу сыграли, с Татьяной познакомились. А вот после похорон Андрея Алексеевича Яков перестал жену подарками радовать.