Ответные санкции (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 20

— Не-а. Рабочий день закончился, как вы сами заметили.

Она смеётся, демонстрируя зубы из рекламы пасты «Колгейт». За трёпом в подобном духе мы шлёпаем к сравнительно дорогому кафе, самому приличному в этом провинциальном городке.

— Как вас вообще занесло в Центральную Африку, мистер Ген?

У неё, похоже, рабочий день не заканчивается никогда. Не может пронюхать о происках нашего МИДа, так хотя бы составит жизненный репортаж о трудной судьбе пресс-секретаря.

— Самым обычным способом. Прошёл конкурс в израильском офисе Корпорации, — естественно, предпочитаю умолчать, что выстрел в глаз из пистолета выпадает за рамки обычного способа.

— О! Но конкурс там огромен?

— Да. Считаете, я проник в Корпорацию по знакомству?

— Я бы даже не рискнула подать резюме…

— Готов составить протекцию. Но тогда про Эй-Би-Си придётся забыть.

А также распрощаться с ЦРУ. Не верю, что замечательная разведывательная контора либо их коллеги из параллельных ведомств оставят без внимания персону, свободно заходящую в центр управления полётов антиамериканских ракет. Чесслово, я не понимаю это позёрство. В чём смысл? Если репортёр из США лично присутствует на КП, эффект от сбивания «Томагавков» больше? Не говоря о том, что ни одна военная операция не обходится без накладок. И нет ничего достойнее, чем транслировать наши косяки на всю планету онлайн.

Мы заказываем коктейли. Хитрый карий глаз высматривает бреши в моей обороне. Собственно, брешь одна — без прелестей Элеоноры гормоны брызжут через уши. Это не скрыть, не спрятать, в моём взгляде на журналистку присутствует львиная доля голодного самца и лишь чуть-чуть партнёра-коллеги по кризисной ситуации.

— А вас, леди, каким ветром занесло в горячую точку?

— Обычная командировка. Поверьте, у повстанцев было хуже.

— У ваших союзников?!

Изящные миниатюрные пальцы выписывают в воздухе замысловатую фигуру. Скорее всего — ничего не значащую, просто демонстрирующую дорогой маникюр.

— Союзников правительства Соединённых Штатов. Мне они не нравятся. Удивлены? Одно только требование носить никаб, если о нём узнают избиратели, будет стоить нашему президенту многих женских голосов на выборах.

— Никаб? Типа чадры?

Джени грустно улыбается. Похоже, первый раз за вечер — искренне.

— Хуже. Это чёрная маска с узкой прорезью для глаз. Добавьте к этому введение шариатских судов вместо светских, изгнание неверных из Алжира, поддержка радикальных исламистов в других странах…

— Но в репортажах вы их поддерживаете!

— Потому, что мне за это платят. На меня исламские союзнички смотрели как на шлюху. За деньги я сниму про них хвалебный материал, но любить не обязана, — алый язычок слизнул что-то несуществующее с верхней губы. — Моя любовь стоит намного дороже.

Так, не расслабляться! Если ещё коленку покажет, вообще грохнусь со стула.

Юный симпатичный арабчёнок приносит коктейли, глазеет на Джени без малейшего желания закрыть её никабом. Мусульмане — разные. В большинстве своём, по моим наблюдениям, вполне адекватные. Почему американцы решили взорвать Алжир вслед за другими странами, пострадавшими от «Арабской весны», в мою озабоченную сексом голову не входит.

Телезвезда припадает к соломинке, потом ретируется «припудрить носик». Я лениво рассматриваю кафешку. Обстановка почти европейская, меню тоже, но без свинины, естественно… Закончить исследование не суждено.

Белый мужчина неприметной наружности без приглашения хлопается на кресло Джени и кладёт журнал на столешницу. Его правая рука внутри журнала, меж страниц чернеет пистолетный ствол. Спиной ощущаю присутствие второго субъекта, чьё сопение гоняет воздух у моей макушки.

— Прогуляемся?

— Но дама…

— Будет разочарована. Такая у неё судьба.

О своей судьбе не спрашиваю, покорно плетусь как баран на убой. Можно, конечно, крикнуть, взбрыкнуть, пробовать бежать, попытаться доказать «мой кунфу круче твой кунфу»… Если совсем уж жить надоело.

На тротуаре у кафе вырастает джип — «Лендкрузер» армейского типа. Тычок между лопатками придаёт верное направление на заднее сиденье. Человек с журналом велит сдвинуться вперёд, руки сцепить за спиной. Запястья охватывает пластиковая строительная стяжка, тонкая на вид, но не разорвёшь.

Именно такой пользовался ЦРУшник в пустыне Негев. Настроение падает окончательно.

Джип мчит по улицам с яростным бибиканьем, чтобы не привлекать внимания. Здесь все непрерывно тыкают в клаксон, выделяются как раз молчуны. Арабский восток — дело не только тонкое, но и громкое.

Мой коктейль остался нетронутым. Джени… Смеюсь про себя. Подспудно желая угодить в женские объятия, попадаю совсем в другие, не менее плотные. Второй раз ЦРУ использует женскую приманку, чтобы вызвать меня на приватный танец. И безотказно срабатывает. В третий раз — тоже, если доживу до третьего раза.

Прелюдия восьмая

Яхта неспешно тащилась вдоль Лонг-Айленда, вдоль красивой жизни, упакованной в шикарные дома с видом на залив. Виктор сидел на носу, свесив ноги за борт.

Гуд бай, Америка. Лучше гуд бай навсегда.

Попасть сюда сложно, выбраться — проще простого. Договорился с капитаном сухогруза, плывущего из Нью-Йорка в Алжир. Осталось смыться из американских территориальных вод, чтобы не осложнять досмотр судна при выходе из порта, и подняться на борт.

Слоняясь у яхтенного причала, Виктор заводил разговоры с местными любителями малого мореплавания, рыбаками, энтузиастами прогулок на тысячесильных глиссерах и просто яхтсменами. Наконец, нашёл общий язык с владельцем кораблика со скромным именем «Королева Виктория». Он, капитан и команда в одном лице, согласился взять попутчика в круиз и даже пересадить на алжирский теплоход без лишних вопросов.

Человек был стар, но какой-то вызывающей уважение старостью, не вялым угасанием в кресле-качалке под пледом, рядом со стаканом, похожем на мини-аквариум, только вместо рыб плавает вставная челюсть. Худой, жилистый, с потемневшей кожей в грубых складках, он возвышался за штурвалом и, вероятно, намеревался встретить так смерть, сражаясь против неё до конца. Наверно, он слишком любил жизнь, чтобы провести её остаток у камина.

— Спасибо, сэр, что согласились помочь, — поблагодарил Виктор, пробравшись на корму.

— Не стоит благодарности, — отмахнулся кэп. — Сколько раз ещё удастся помочь джентльмену?

Обветренная наружность моряка никак не вязалась с его изысканными манерами и ярким британским акцентом. Виктора называли по-разному за время скитаний по трём континентам, даже «сэром», но джентльменом — ни разу.

Им оставалось пробыть вместе около шести часов, неожиданно растянувшихся на месяцы и годы. Сэр Даглас Нотхельм, экзотический осколок викторианской эпохи, имел в жизни всё, кроме оставшегося времени жизни. Виктор мог сказать о себе то же самое, но с точностью до наоборот. А ещё он имел козырь в рукаве, им не сыграть ни в Лас-Вегасе, ни где бы то ни было в другом месте без существенных денег.

— Я тоже умираю, сэр Даглас. Все умирают, переступив порог двадцати двух лет. Организм запускает алгоритм саморазрушения, чтобы внутри популяции освободилось место новым особям. Долгоживущие виды уничтожаются естественным отбором.

— Право же, я не верю этой теории, молодой человек. Учёные утверждают, что в клетках накапливаются ошибки воспроизведения.

— Позвольте с вами не согласиться, сэр. Рандомные ошибки привели бы к чрезвычайному разнообразию старческих недугов. У людей типичный набор: сосуды, поясница, хрупкость костей… Продолжать?

— Не нужно. Вы словно зачитываете мою медицинскую карту.

— О'кей. Если существует алгоритм, то теоретически возможно его расшифровать математически. И обратить вспять.

Аристократ рассмеялся, скрюченные пальцы задрожали на рукоятях штурвала.

— Элексир молодости? Вы жестоки, молодой человек. Рассказываете старику, упорно не желающему умирать, о несбыточной надежде.