Королевский тюльпан. Дилогия (СИ) - Лебедева Ива - Страница 82

— Жалко цветы расходовать на эту банду бездельников, — проворчала Франсю, но вторую корзину взяла. — Охальники, паразиты… придумали — на смерть человечью любоваться. Только попробуют пусть выкуп не принять! Прокляну всех скопом, не будь я потомственная лепесточница!

Я только грустно улыбнулась в ответ.

Честно говоря, предстоящая авантюра пугала меня почти до обморока. Но этот самый обморок я сворачивала в рулончик и запихивала на дно желудка, чтобы не трепыхался там. Надо — значит, надо!

— Все собрались? Выдвигаемся.

— Мр-р-ря! — неожиданным хором поддержали меня катланки, пристраиваясь рядом со мной и Нико.

— Тех, кто на площадь не пойдет, оставим с цветами в подземелье, — на ходу рассказывал мне Луи. — Если что, выберутся в боковой проход, мсье Этьен обещал подсказать, в какую сторону идти. И отправятся в горы. Так что ты не волнуйся, детей и женщин не загубим.

— Спасибо. — Я, признаться, немного выдохнула.

И чуть больше поверила в то, что у нас все получится.

ЭТЬЕН

Итак, я иду на вторую коронацию в своей жизни. Как тут не вспомнить первую, которую я застал еще младшим пажом.

Говорят, что коронация — самое беззаботное время для народа и самое трудное для придворных. Народу — бочки с вином, отмена некоторых особо разорительных налогов, прощение недоимок. А вот придворным — готовить пиршественные залы, которых, между прочим, три, рассаживать две тысячи гостей, да еще никого не обидеть, чтобы свары и дуэли происходили к концу пира, а не до начала. Ну, и гирлянды, фонарики, фейерверки — за всем надо проследить, а паче всего — за слугами, чтобы в этой суматохе не украли всё, что можно вынести из дворца.

Я, к счастью, этими хлопотами не занимался, а был курьером его высочества, проще говоря, мальчиком на побегушках. Пока побегушек не требовалось, стоял в дверях и наблюдал, как будущего короля, мальчишку на два года старше меня, готовят к коронации. Нет, не к Большой, в огромном зале, когда на него торжественно наденут корону, а к Тайной, в старой коронационной башне. Говорили, что это глупый старинный обряд, который ничего не значит, что его надо отменить, но короли не решались, и этому принцу он тоже предстоял.

Волшебная клятва считалась прошлогодним сухостоем — какое волшебство в наше полупросвещенное время? Вообще-то, она была такой же тайной, как и башня, и выучить ее полагалось за неделю в одиночестве. Но короля интересовали только успехи сына в верховой езде, королеву — в танцах, поэтому за день выяснилось, что клятва не выучена, а так как читать с бумажки некрасиво, суфлер же — уж совсем никуда не годится, его высочество, наморщив веснушчатый нос, водил взглядом по огромному фолианту, якобы обитому драконьей кожей, потом запрокидывал голову и читал то, что запомнилось. А его друзья — старшие пажи, наплевавшие на всю таинственность, толпились рядом и хохотали.

— Я — пламя, согревающее лепесток и палящее тернии. Я — дыхание для каждого дыхания! Я — жизнь для каждой жизни!

— Я — бокал для каждой открытой бутылки! Я — сокол для каждой зазевавшейся прелестной куропатки, — похохатывал старший паж, уже похитивший с праздничного стола бутылку с особо выдержанным и крепким содержимым.

Принц посмеивался, так как разделил эту бутылку, и продолжал учить. Другие пажи запугивали его:

— А ты знаешь, что золотая лопатка, которую тебе придется взять в руки, может нагреться сама собой? Что, у тебя будет перчатка с обсыпкой из рубинов? Ну, смотри, вдруг не спасет. А еще ты же помнишь, что если клятву произнесет юный грешник, то его ждут страшные кары? Если его уста осквернены вином и руганью, в них проскользнет огненный змей. А если он утратил невинность с фрейлиной, тот же змей вопьется ему…

Все смеялись, а я невольно запоминал клятву. Тогда думал — что за глупость: «Я — дыхание для каждого дыхания».

Теперь старался произнести ее от первого до последнего слова. И каждый раз ошибался. Это тревожило — ведь мне предстоит быть суфлером для настоящего принца.

За этой тревогой терялись другие мысли. И первая из них — как так получилось, что еще недавно свободная женщина вдруг словно в одночасье стала чьей-то. Чьей-то, но не моей.

Неужели я хотел ее себе? Едва знакомую, непривычно резкую, далеко не красавицу и явно не молодую. Все равно, в ее внешности чем дальше, тем больше ощущалось что-то притягательное. Какой-то неуловимый шарм. Особенно когда она спорила, добивалась своего, командовала.

Но теперь об этом жалеть и поздно, и неуместно. Кто бы мог подумать, что король воров сумеет украсть сердце пришелицы так быстро? Глупые сказки про любовь с первого взгляда? Но он пожертвовал собой ради нее, а она готова идти против всего мира, чтобы спасти его от плахи. Не видел бы собственными глазами — не поверил бы.

— Столько думать вредно! — Резкий бесцеремонный тычок локтем в ребро вернул меня на землю. Насмешливые карие глаза глянули в самое нутро — еще бы, лекаркам положено так смотреть, чтобы определить болезнь с первого взгляда. — Вернитесь к нам, мсье Этьен. И предложите даме руку. Я чуть лодыжку не вывихнула на этих булыжниках, а наш путь только начался.

Я галантно подхватил Магали под локоть и двинулся вперед. Булыжники, обломки каменных плит, корни деревьев и прочие помехи приходилось нащупывать, а не разглядывать. Мы не стали зажигать фонари и факелы — зачем подсказывать врагу, что лепесточники уходят?

На плече, еще вчера раненном, а сейчас совсем здоровом, болтался бочонок с водой. Брать его меня никто не просил, но я забрал у старухи-лепесточницы, оставив ей второй такой же бочонок и корзину с провизией. А вот сумку с лекарствами Магали мне взять так и не позволила.

Лепесточники вели себя как настоящее кочевое войско. Приняли решение выступить в поход и через полчаса их лагерь опустел. Кроме воды, пищи, инструментов и одежды, несли двух совсем дряхлых бабушек и трех младенцев.

Я не мог не восхититься такой заботой и дисциплиной, но понимал — наш караван обгонит разве что виноградную улитку, да и то сытую. Поэтому на расстояние, которое мы бы преодолели днем за десять минут, в темноте было потрачено больше сорока. К счастью, мои часы не останавливались, я их подзаводил и время от времени щелкал крышечкой, вглядываясь в фосфорные стрелки. Шел третий час ночи.

Так как все хотели быть ближе к Дыханию, — так я называл теперь Алину даже про себя, — пеший караван напоминал неровный овал, медленно тянувшийся ко входу в подземелье. Впереди был мелкий атаман разбойников по имени Терсан, мастерски видевший в темноте. У его ног шествовала Крошка, похоже, они сговорились и она как-то указывала ему на особо неустойчивые булыжники. За ними я с Магали. Алина и Нико — в центре.

У меня был вопрос к мальчишке, который мог бы показаться праздным. Когда он кинулся защищать Алину, то выставил руку вперед. Но это была странная боевая поза, как будто он держал не шпагу, а бутыль, перед тем как налить в бокал. Или огнестрел с поднятым дулом, которое в любую минуту можно опустить. Это была неправильная боевая стойка, шпагу в такой позиции выбить проще простого. Но жизнь приучила меня к тому, что почти любая неправильность имеет объяснение, которое нельзя свести к заурядной глупости…

— Опять задумался? — оборвала мои мысли Магали. — Если споткнешься, падай на свой бочонок, а меня отпусти. Других лекарств у нас нет!

АЛИНА

Линочка, успокойся! Всё пока что как надо. Твои новые друзья тебя не бросили и все вместе отправились спасать твоего невесть откуда на голову свалившегося возлюбленного. Господи, слово-то какое противно-пафосное.

А другого нет.

Так в том-то и дело, что не идут, а движутся со средней скоростью охотников на раненую черепаху! Если мой язык пока что под контролем и не выстреливает каждую минуту «давай, давай, ну давай!», то ноги шустрят. То и дело несут меня вперед, в голову процессии, и тогда Франсю меня ворчливо одергивает: