Узница Шато-Гайара - Дрюон Морис - Страница 9

– Да, но, пока нет папы, без моего согласия ничего поделать нельзя.

– С вашей стороны глупо так упорствовать.

Робер подсел к Маргарите, обнял ее за шею, начал осторожно гладить плечо.

Прикосновение этой сильной руки, казалось, взволновало Маргариту. Уже давно, слишком давно ее не касалась мужская рука!

– Вам-то какая выгода от моего согласия? – кротко спросила она.

Артуа нагнулся, и губы его коснулись ее темных кудряшек.

– Я ведь люблю вас, Маргарита, вы сами знаете, я всегда вас любил. А сейчас наши интересы совпадают. Вам нужно обрести свободу, а я хочу угодить Людовику и тем добиться его расположения. Так что, как видите, мы с вами союзники.

С каждым словом рука Робера все смелее ласкала плечи королевы Франции и, не встречая сопротивления с ее стороны, беззастенчиво касалась груди. А Маргарита, откинув головку на мощную длань своего родича, погрузилась в какие-то свои мечты.

– Разве не жалко, что столь великолепное тело, такое нежное и совершенное, лишено самых естественных развлечений? Дайте согласие, Маргарита, и в тот же день я увезу вас с собой, далеко от этой проклятой тюрьмы: сначала я доставлю вас в какой-нибудь монастырь, где не придерживаются особо строгого устава и где я смогу часто посещать вас и вас охранять... Что вам, в самом деле, стоит объявить, что ваша дочь не от Людовика, ведь вы никогда не любили своего ребенка?

Маргарита вскинула на Робера томный взор и произнесла страшное слово:

– Если я не люблю свою дочь, не лучшее ли это доказательство того, что она рождена мной от мужа?

С минуту Маргарита сидела молча, устремив мечтательный взгляд куда-то вдаль. В очаге с грохотом рухнули обгоревшие поленья, и поднявшиеся вихрем искры на минуту осветили всю комнату. Вдруг Маргарита расхохоталась, обнажив в смехе маленькие белые зубы; небо и язычок у нее были совсем розовые, как у котенка.

– Почему вы смеетесь? – спросил Робер.

– Меня рассмешил здешний потолок, – ответила Маргарита. – Я только сейчас заметила, что он как две капли воды похож на потолок в Нельской башне.

Артуа поднялся с места. Он был поражен, но не мог подавить чувства невольного восхищения перед этим неприкрытым цинизмом, смешанным с хитростью. «Вот это женщина!» – подумал он.

Теперь Маргарита глядела во все глаза на своего гостя, оценивающим взглядом окинула она его огромную фигуру, загораживающую камин и прочно водруженную на могучих, как ствол дуба, ногах. Отблески пламени играли на его красных сапогах, в полумраке комнаты причудливо вспыхивали то золотые шпоры, то серебряный пояс. Если и пыл его так же велик, то вполне можно забыть лишения и горести полугодового затворничества.

Робер легко поднял ее со стула, привлек к себе.

– Ах, кузина, – проговорил он. – За меня, вот за кого вам следовало бы выйти замуж или по крайней мере взять меня себе в любовники вместо того щенка конюшего. Мы с вами были бы счастливы, и ваша судьба не сложилась бы так печально.

– Охотно верю, – шепнула она.

Артуа продолжал держать Маргариту за талию, и ему подумалось, что еще мгновение – и она потеряет ясность мысли.

– И сейчас еще не поздно, – в тон шепнул он.

– Возможно, вы и правы, – ответила она прерывистым голосом, в котором прозвучала несвойственная ей покорность.

– Так давайте же сначала покончим с этим письмом, чтобы ничто не мешало нам думать друг о друге. Кликнем капеллана, он ждет внизу.

Резким движением Маргарита высвободилась из объятий гиганта.

– Кто ждет внизу? – вскричала она, и глаза ее загорелись гневом. – Ах, кузен, неужели вы и впрямь считаете меня такой дурочкой? Вы, видно, решили действовать со мной на манер тех девиц, которые уверены, что мужчина в их объятиях лишается собственной воли. Но вы забыли только одно – в таких делах женщина сильнее мужчины, да и сами вы к тому же еще только подмастерье в любовной науке.

Выпрямив свой стройный стан, она бросала ему вызов прямо в лицо и, вдруг вспомнив о чем-то, нервным движением рук затянула шнурок у ворота рубахи.

Напрасно Робер пытался уверить Маргариту, что она не так поняла, что он действовал единственно во благо ей, что их разговор принял такой оборот совершенно неожиданно для него самого, что он совершенно случайно вспомнил о том, что несчастный капеллан мерзнет там на лестнице...

Маргарита смотрела на гиганта презрительно-насмешливым взглядом. Вдруг он схватил ее на руки и, не обращая внимания на отчаянное сопротивление, понес свою жертву к постели.

– Нет, я все равно не подпишу! – кричала Маргарита, стараясь вырваться из его железных объятий. – Если вам угодно, можете действовать силой, я, конечно, слабее вас и не могу сопротивляться; но я расскажу капеллану, расскажу Берсюме, сумею довести до сведения Мариньи, какого посланца они направили ко мне, как подло вы воспользовались моим состоянием.

Робер отпустил свою добычу, он дошел до полного бешенства и с трудом удержался, чтобы не надавать Маргарите пощечин.

– Никогда, слышите, никогда, – продолжала она, – никогда вы не принудите меня заявить, что моя дочь не от Людовика, ибо, если Людовик умрет, чего я желаю всей душой, моя дочь наследует французский престол, и тогда вам всем придется считаться со мной как с королевой-матерью.

Несколько мгновений Артуа стоял в нерешительности. «А ведь чертова шлюха правильно рассудила, – думал он, – и если выйдет так, как она надеется...» Укрощенный ее словами, Робер смирился.

– Шанс невелик, – рискнул, однако, заметить он.

– Велик или мал, другого у меня нет, и я не желаю упускать его.

– Как вам будет угодно, кузина, – ответил Робер, направляясь к двери.

При мысли о двойном поражении он не мог сдержать ярости, кипевшей в сердце. Вихрем слетел он вниз по лестнице и увидел на нижней площадке капеллана, еле живого от холода, смиренно поджидавшего графского зова с пучком гусиных перьев в руке.

– Ваша светлость, – начал монах, – так не забудьте же сказать брату Рено...

– Конечно, не забуду, – прогремел в ответ Артуа, – скажу ему, что вы настоящий осел, милейший братец! Не знаю, черт бы вас совсем побрал, где это вы находите слабые места у ваших исповедниц.

Потом он зычно крикнул:

– Эй, конюшие! Седлать коней!

Перед ним как из-под земли вырос комендант Берсюме в своем железном шлеме, с которым он так и не расставался с самого утра.

– Какие будут распоряжения, ваша светлость? – спросил он.

– Каких тебе еще распоряжений? Исполняй те, что были даны раньше.

– А моя мебель?

– Плевать я хотел на твою мебель!

Конюший уже подвел к Роберу великолепного нормандского скакуна, Лорме придерживал стремя.

– А деньги за обед, ваша светлость? – осмелился напомнить Берсюме.

– Пусть раскошеливается мессир Мариньи, требуй с него свои деньги! Эй, живо опускайте мост!

Одним рывком Артуа вскочил в седло и с места поднял коня в галоп, за ним поскакала его свита.

Вскоре кавалькаду поглотила ночная мгла, и только искры, высекаемые конскими копытами, отмечали путь всадников, спускавшихся к долине по склонам утеса.

Глава IV

Да здравствует король!

Пламя сотен восковых свечей, расставленных вдоль пилонов, бросало дрожащий свет на гробницы французских королей; когда его неверный отблеск падал на удлиненные каменные лица, по ним точно проходил трепет пробуждения, и чудилось, будто среди огненного леса уснул по мановению волшебной палочки строй рыцарей.

Весь двор собрался в базилике Сен-Дени, усыпальнице французских королей, где происходило сегодня погребение Филиппа Красивого.

Выстроившись в ряд у главного нефа, лицом к новой могиле, безмолвно стоял весь клан Капетингов в пышных траурных одеяниях: здесь были принцы крови, пэры, прелаты, члены Малого совета, высшее духовенство, коннетабль, высшие государственные сановники.

Главный церемониймейстер королевского дома в сопровождении пяти придворных торжественным шагом приблизился к зияющей могиле, куда уже опустили гроб Филиппа, бросил в яму резной жезл – знак своего достоинства – и изрек традиционные слова, означавшие, что престол Франции перешел к новому государю.