Просто механический кот (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич - Страница 6

Мурлов фыркнул, отнес блюдце в мойку, поглядел в окно — ему показалось, что по столбикам ограды мазнул свет фар. Минуты подтекали, как вода из прохудившегося крана. Кап-кап, пять часов десять минут. Еще кап-кап — пять часов двадцать. А как же котик? Как же, мать вашу, котик?

Мурлов замер посреди гостиной. Когда он сильно нервничал, на него нападал столбняк. И одновременно начинали жутко чесаться руки — предплечья, плечи, кожа на сгибе локтя. Пытка была та еще. Невыносимый зуд в сочетании с невозможностью шевельнуть даже пальцем вызывал в нем ужас, когда думалось, что именно так, возможно, он и встретит свою смерть, скованный, парализованный, агонизирующий.

Впрочем, еще в юности он научился выходить из этого состояния, выбирая себе точку в пространстве. Фокусируя на ней взгляд и отсекая все лишнее, Мурлов анализировал и находил в себе решение проблемы, послужившей спусковым крючком реакции. Так он пережил смерть матери. Так он развелся. Так он перебрался жить за город.

Раньше, правда, на то, чтобы «оттаять», ему требовалось не больше трех минут. С песиком понадобились все шесть.

Стареешь, Валентин!

Мурлов с наслаждением почесался, хотя зуд и так уже уходил, растворялся под кожей. Он не видел себя в живом и деятельном Мурлове, этот зуд. Ах, хорошо! Ах, замечательно! А Дружка он просто после семи выставит за забор. Вот так. Песик умненький. Дашь команду: «Сидеть!», он и высидит до хозяина. На крайний случай можно еще поводок соорудить и привязать к ручке.

Все честно. Четыре часа он, как и договаривались, продержит терьера у себя, дальше — извините. Будем, конечно, надеяться, что до этого не дойдет, но тут уж Николай Петрович должен пенять на себя. Или мы люди пунктуальные, или мы говорим одно, исполняем другое, а получаем, уж простите, третье.

Мурлов поставил будильник на семь тридцать, потом, поддавшись великодушию, передвинул пограничное время еще на десять минут и, сунув будильник в свободный карман, вышел на участок. Он почистил стоки и канавки, подергал сорняки там, где они совсем уж потеряли всякую совесть, подсыпал на грядки земли из кучи, наваленной за крыжовником, потом включил насос и долго поливал из шланга — клумбы, траву, смородину, тонкий побег облепихи и, конечно, дурацкую яблоню.

Плиты дорожки приобрели умытый вид. На листьях застыли капли. Мурлов попрыскал на грязный, в какой-то древесной шелухе, в семенах и «сережках» забор и, подтаскивая за собой шланг, прошелся по дальним уголкам участка, давно уже заросшим, не хоженым и не стриженным. Надо, надо поработать триммером, шевельнулось в голове. Завтра или послезавтра. Закончив полив, он выключил насос, потом свернул шланг в бухту, отнес его на скобу, вделанную чуть повыше фундамента. Все должно быть на своем месте. Тогда наступит красота и благорастворение.

Зайдя в дом, Мурлов включил электрический чайник, потом вынес и охлопал половички из прихожей и коридора. Корпус будильника постукивал о бедро. Ну, сколько там? Сколько? Оказалось, чуть-чуть за шесть. Прорва времени. Мурлов спустился в подвал, проверил запасы картофеля и водопровод. Записал показания в книжечку. В мастерской постоял на пороге, разглядывая висящие на стенах инструменты. Редко-редко он работал здесь. Мастерская была для отвода глаз. Хотя нет, и шуруповертом, и ножовкой он периодически пользовался.

Песик, надо признать, оказался на удивлении смирным. Когда Мурлов нанес визит в спальню в очередной раз, то застал терьера все также лежащим на кровати.

— А не больной ли ты, брат? — спросил он песика.

Присев на край постели, он какое-то время ожидал реакции. Дружок был способен только лупать своими глазенками.

— Или ты тоскуешь, парень? — высказал догадку Мурлов. — Привык что ли к хозяину? Так выл бы. Или ты послушный?

Песик зевнул.

— Ну-ка, сидеть! — приказал Мурлов.

Терьер сел.

— Лежать!

Песик тут же растекся кляксой. Мурлов поднялся.

— Ну и дурак, — сказал он терьеру. — Кошачьи в этом смысле вас, собачьих, обставили. Шиш ты ими покомандуешь.

Выходя, он еще раз повторил:

— Дурак.

И пошел искать веревку, из которой можно сделать поводок. Часы в кармане чуть слышно тикали, отсчитывая последний час гостевого собачьего визита. Первым был найден электрический шнур и забракован из-за прилепившейся на одном конце вилки. Когда-то шнур был отрезан от утюга. Затем Мурлов раскопал на антресолях в кладовке моток бечевки и катушку с толстой капроновой нитью. В результате остановился на бечевке. Прочная, заметная, не задушит, если переплетется. Он отрезал от мотка около двух метров и тут же связал петлю, чтобы закинуть ее на столбик ограды. Ну, вот! Теперь Дружок почувствует всю прелесть человеческой заботы. А нечего! Договаривались до половины восьмого.

Мурлов вспомнил про чайник, вскипятил его снова и минут двадцать цедил несладкий чай, закусывая слойкой. В душе потихоньку росло напряжение. Ну, Николай Петрович, ну, сосед! Не сосед, а кукушка. Подкинул, понимаешь, питомца. Так ли поступают соседи? Ему, в свою очередь, подкинуть нечего.

Впрочем, можно выкопать яблоню и перебросить ее через забор.

А котик ждет. Ждет котик. Ры-ыженький. Сла-авный. Приходил, поглядел, понюхал, мы его мясцом и приманим… Сегодня можно и пораньше обосноваться на посту, сегодня можно не к десяти, а к девяти тридцати сесть. До часу ночи наш разбойник уж должен нарисоваться. Как бы псина его не отпу…

Мурлов, кое-что сообразив, широко улыбнулся. Вот же голова дубовая! Яблоню ему перебросить! Поводок! А просто взять и отправить терьера к Николаю Петровичу на участок, думалка уже отказала? Поднять за шкирку, опустить за ограду. Или вовсе снизойти до рядового, ординарного пинка. Поу-у-у. И полетел Дружок.

Действительно, чего это он вдруг озаботился поводком? Соседи же. Пусть бегает песик на своем участке. Одиночества, видите ли, боится. Привыкнет. Одиночество, наоборот, необходимо ценить.

Мурлов, решив задачу, с комфортом устроился на диване. Выставил будильник на столик, глянул на циферблат. А вот и семь. Осталось всего ничего. Он со вкусом посмотрел новости. Курсы валют, ценные бумаги, биткойн, достижения в робототехнике, аддитивные технологии и нейросети.

Кошмар! — весело подумалось ему. Что еще придумают? Японцы вон уже секс-роботов вовсю пользуют. Правда, между Татьяной и секс-роботом Мурлов, пожалуй, выбрал бы второго. Да и сына бы заменил на покладистую железяку. Соскучился — включил, поговорил, поиграл — выключил.

Запиликал телефон. Мурлов повернул его к себе экраном. Ну, конечно! Ну, кто же еще!

— Да, — отвечая на вызов, сказал он.

— Валентин!

Голос бывшей жены был полон трагизма. Она произнесла его имя и замолчала, ожидая реакции.

— Я слушаю, — сказал Мурлов.

— Валентин, нам не дали двух недель отсрочки, — сказала Татьяна. — Нам дали всего одну неделю. Ты не мог бы переслать сто тысяч через неделю?

Мурлов скрипнул зубами. Сука.

— Через полгода я тебе верну, — торопливо добавила Татьяна.

— Я подумаю.

— Ты же все равно никуда не тратишь.

Мурлов скрючился и застыл, чувствуя, как пощипывают, покусывают плечи невидимые муравьи. Только мысль о коте вывела его из ступора.

— Валентин! Валя! Ты слышишь? — квакала трубка.

— Слышу, — отозвался он.

— У тебя опять приступ?

Ах, как натурально звучала эта обеспокоенность!

— У меня нет никаких приступов! — отчеканил Мурлов, медленно выдохнув. — Я тебе перезвоню. Завтра.

— Мы на тебя надеемся, Ва…

Он прервал связь и какое-то время сидел, тупо глядя, как круг за кругом проворачивается на будильнике секундная стрелка. Ох ты ж, уже семь пятнадцать! Мурлов передернул плечами и встал.

За окном потемнело. Набросив легкую куртку прямо на халат, Мурлов вышел за забор и прошелся к дому соседа. Две березы кренились с участка на общую территорию. Жестяные листы ограды встретили его крапинами ржавчины. Калитка была закрыта. Но нам ли унывать? Привставшему на цыпочки Мурлову стала видна дорожка, бегущая к крыльцу среди зарослей травы. Крапиве и репейнику Николай Петрович, похоже, предоставил полную свободу. Впрочем, свобода от хозяйской руки была предоставлена и всей прочей растительности. Безобразие. Мурлов покачал головой.