Н - 7 (СИ) - Ильин Владимир Алексеевич - Страница 46

— Вы же не самоубийца, Соломон, — протерев уголки глаз, улыбнулся я. — Вы никогда этого не сделаете. Разберетесь, наведете справки и не сделаете.

— Но я честно признаюсь, что попытаюсь отыграться.

— Забирайте кейс, мистер Бассетт, и артефакты. — Проигнорировал я. — Скоро вы вновь сделаете нечто для меня, хотя будете уверены, что делаете для себя.

— Вот уж вряд ли. — Подхватил он кейс.

А его слуги, тоже вышагнувшие из темноты, шустро забрали свои перстни.

Соломон потоптался на грани защиты, вглядываясь в мои черты лица, будто стараясь запомнить их понадежнее. Потом отступил на шаг назад, и будто растворился за границей мглы.

— А я так надеялась, что ты его убьешь, — разочарованно донеслось из открытого окна отеля.

Раму, впрочем, тут же закрыли, не дожидаясь ответа.

Странные обвинения. Ведь и Коллекционер, и его груз остались в Любеке…

— Что за мусор у забора?! — Заявился Йохан с фонарем в руке, пытаясь деловитостью необходимого ночного обхода скрыть степень алкогольного опьянения.

— Артефакты. Очень вас прошу, не трогайте — минимум палец оторвет, а то и голову.

— Да в моем отелей этих артефактов — под забором навалено! — Словно репетируя, произнес Йохан, и был явно доволен услышанным. — О, ваше сиятельство! Поздравьте меня, я теперь граф!

— Что… Он и вас?.. — Растерянно произнес я.

— Кто? Что? Кого? — Не разобрал хозяин отеля. — Я город у молодежи выиграл! В карты! Дурилки молодые, кто ж чужой колодой играть садится! — Махнул он рукой в сторону отеля, снисходительно посмотрев на яркие окна.

— Поздравляю, ваша светлость, — отлегло от души.

— Разумеется, я верну, раз вы просите, — глубоко вздохнув ночного воздуха, Йохан выключил фонарь и нестойкой походкой пошел к отелю.

— Я не прошу.

— Ведь меня попросил об этом сам его сиятельство герцог ДеЛара!..

Хотя собеседник Йохану, в общем-то, был не нужен.

Распахнув дверь, хозяин отчего-то остановился в проеме и с удивлением принялся за чем-то наблюдать. Потом обернулся ко мне и заговорщическим шепотом проорал:

— Вытащили все-таки вашего Шуйского!

«Вот блин!»

Впрочем, гроб для «белоснежки» должны были уничтожить, так что честь и семейные города останутся целыми. Посидел, подумал — стоит ли идти спасать. Вроде как, никаких криков, звуков возни и возгласов, как у оленей при осеннем гоне…

Вот и музыка успокоилась — ее попросту выключили, и я с интересом стал прислушиваться к тому, что будет дальше. Включили караоке.

Услышав первые ноты, я поплотнее завернулся в плед и закрыл глаза.

— Я жив покуда… Я верю в чудо… — послышался прочувственный, исполненный грусти голос Артема Шуйского…

***

Дворец человека, особенно такого, как Конрад Аденауер — часть его личности. Что-то будет напоказ, демонстрацией статуса, власти и наглости — высокие белые ступени, собранные из мрамора исчезнувшего храма Артемиды, анфилады коридоров, украшенные колоннами, некогда вывезенными из Рима; в уголке гостиной — столик с часами из Янтарной комнаты. Что-то во дворце останется потаенным, тщательно запрятанным в подвалах — пыточные и личные тюрьмы, лаборатории и темные залы, раскрашенные оккультными символами, родильные отделения со свинцовыми стенами — да что угодно, Георг Ходенберг давно перестал удивляться.

Парадную часть дворца сеньор Любека видел, до подвальной — обязательно доберется. Пока куда интереснее ему было то, что между этих двух граней — обычные помещения дворца, часть рутинной жизни бывшего хозяина: место работы с документами и приема пищи, залы малого театра, оранжереи для прогулок и места частого пребывания. Именно в них есть отпечаток внутреннего характера владельца, его вкуса, предпочтений и частичка того, каким он себя заявлял перед слугами — а значит считал таковым и сам.

Ходенберг видел дворцы палачей, обставленных шкафами с сотнями книг, которые никто никогда не читал — но владелец мнил себя светочем мысли. Георг помнил аскетичные пространства истинных ценителей удовольствий — вельможные обжоры появлялись в толпе исключительно в суровых ризах и босиком. Правда, им никогда и не доводилось ступать босыми ступнями на холодные камни — по ковровым дорожкам проходил их жизненный путь, из тепла и в тепло. Что не мешало им врать себе и пытаться поучать благочестию остальных, развалившись на мягких подушках в серых комнатах.

И это знание об истинном характере — оно было крайне важно. Потому что слуги знают своих господ куда лучше самых близких коллег, и рабы эгоистичного палача ни за что не поверят в его личную жертву во имя общего дела — равно как прислужники ложного аскета рассмеются в лицо, когда поведаешь им о последнем святом подвиге их господина. Ведь Ганзе, а также лично Георгу, совершенно не нужно, чтобы личные слуги уловили фальш, подняли активные защиты дворца и принялись готовиться к штурму. Это ведь какой ущерб собственности, которую они уже полагали своей..

Ганза объявила Конрада Аденауера мертвецом для внешнего мира — и личный слуга Конрада принял это известие. Теперь предстояло четко определить, по какой причине великий Конрад Аденауер мог бросить все дела. Чем его могли купить, запугать, убедить — и пусть служба аналитиков каждого из Золотых поясов расстаралась и выдала подходящие мотивы, схожие и пересекающиеся большей частью, но окончательную линию поведения Ходенберг должен был выбрать сам — поэтому с любопытством оглядывал убранство внутренних покоев, куда раньше ни одного постороннего никогда бы не пустили.

На совете правления Ходенберг выбил себе право принять дела ушедшего Золотого пояса, чтобы организация не потеряла возможную прибыль. Разумеется, сеньор Гамбурга был против, а сеньор Висмара воздержался, и ругань за почетное право грабить первому должна была съесть все время до рассвета. Все, как всегда — только в этот раз сеньор Бремена Латтнер был Георгу должен, и голосование «два — за», «один — против», «один — воздержался» сделало Ходенберга еще немного богаче. Разумеется, все добро мертвого Аденауера растащат более-менее поровну, но кое-что по праву распорядителя Георг себе непременно откусит.

Единственным препятствием этому могли стать именно слуги.

Пока что внутренняя часть дворца Конрада производила хорошее впечатление — присутствовал вкус в оформлении внутренних пространств; ненавязчивые цвета с выраженными акцентами в виде живой зелени и неброских пейзажных картин соседствовали с добротной, массивной мебелью. Направленность на восток Европы прослеживалась — подлинники картин происходили из России. Мебель, пусть и итальянских мастеров, но тоже некогда украшала собой княжеские дворцы. Если не задумываться о происхождении полотен и обстановки — смотрелось красиво и гармонично. Много деталей, композиция едина во всем дворце — где-то настроение чуть игривее из-за кружевных штор, где-то мягкие ковры придадут комнате восточное степенство и спокойствие. Слуги любят такое, им нравится основательность, вдумчивость хозяев. Мог ли такой Конрад действительно уйти в тень во благо Ганзы? Судя по отсутствию сотен собственных портретов, бюстов, скульптур и признаков прогрессирующего нарциссизма — мог, отчего нет. Тем более, что аналитики действительно подыскали убедительные объяснения — осталось проверить, мягко ли они лягут на собственные версии личных слуг дворца. Не могли же они не задаваться вопрос, отчего богатейший человек современности вдруг все взял и бросил ради трех других, которых наверняка ненавидел и обсуждал со слугами. Обязаны были.

Георг прибыл со свитой из двух виртуозов — сила, более чем достаточная, чтобы не спрашивать никаких разрешений. Виртуозы Аденауера покинули дворец немедленно после гибели нанимателя — ушли злыми, так как контракт предполагал изрядную неустойку в случае смерти охраняемого лица. Благо, этот же контракт обязывал не причинять Ганзе вред еще пять лет после найма, и обошлось без ущерба.

Словом, дворец остался без охраны — и слуги, подняв щиты, принялись заваливать секретариат Ганзы бестолковыми звонками. Так что, официально, что и было указано в первой из имеющихся ганзейских грамот, Ходенберг прибыл именно ради защиты дворца. Была и вторая грамота — решение Ганзы о размещении бывшей собственности Конрада по хранилищам других Золотых поясов, для чего следовало задействовать внутреннее метро. Ну а третьей грамотой Ганза предписывала передать все секреты, ключи, активные договора и контракты на сеньора Любека. Ее-то и перечитывал личный слуга Конрада, стоя посреди очередного зала внутренней части дворца. Лицо у явно не спавшего мужчины было серым, постаревшим, измотанным. Судьба слуги всегда связана с господином.