Табу на любовь (СИ) - Кофф Натализа - Страница 32

— Голодный? Есть хочешь? — между поцелуями спросила Ратти.

— Потом! — прорычал я и ударом ноги распахнул дверь, ведущую в спальню.

Плевать на голод. Девчонку я хотел больше.

Семь диких дней промчались на одном дыхании. Все происходило, словно не со мной. Будто это не я радовалась возвращениям Романа домой по вечерам и огорчалась, когда за мужчиной закрывалась дверь каждое утро.

Я понимала, что не должна вести себя так. Понимала, что сама же обрекаю себя на страдания. Ведь за такой короткий промежуток времени я безумно привыкла к крепким рукам, к терпкому запаху одеколона и к насмешливому взгляду полыхающих жаждой глаз. Я увязла в этом сладком аду. Да, дура. Идиотка. Добровольно сложила свое сердце к ногам человека, который даже не знал о том, что такой орган вообще существует в природе.

Все, что ему было нужно — это мое тело. И он его получил. Я все ему отдала, сдалась без боя, без оглядки, добровольно.

Седьмая ночь, которую я провела в квартире Львовского, показалась мне горько-сладкой. Такой, от которой хотелось плакать.

Я умирала каждый раз, когда напряженная, тугая плоть скользила в моем теле, принося немыслимое удовольствие. Когда жадные и требовательные губы возносили меня на небеса.

И мысленно рыдала, когда Рома заснул рядом со мной, обнимая и прижимая бедром к мягкой постели.

Мы не говорили ни о чем. Наутро он изменил своим привычкам. Не умчался рано утром в офис, а остался дома.

Он молча наблюдал, как я собираю свои вещи, переходя из комнаты в комнату. Казалось, они уже приобрели свои места. И мне пришлось несколько раз пройтись с проверкой, не забыла ли я чего-то.

И пока Рома говорил с Ольховским по телефону, я умудрилась совершить кражу века. Вернее, кражей века я считала последнюю неделю. Ведь я украла жениха у своей сестры на сладкие семь дней. Украла и не жалею.

Но, помимо воспоминаний об этих безумных и мучительных часах с Ромой, я разрешила себе прихватить его рубашку. Она все еще хранила его запах. Я, как ненормальная дурочка, торопливо сунула смятую ткань в сумку и дернула молнию, отсекая пути к отступлению.

Мне казалось жизненно важным сохранить в памяти то, что Львовский — не только сволочь и смазливое лицо с глянцевых журналов. Рома — мужчина, ставший моим первым любовником, мужчина, способный заставить меня рыдать от наслаждения и биться в дикой агонии удовольствия.

Мы молчали, когда спускались в подземный гараж под неназойливым, но ощутимым вниманием охраны Львовского.

Молчали, когда я садилась в машину Романа, а Сумрак резво запрыгнул на заднее сиденье.

Молчали, когда Рома, не спрашивая адреса, привез меня домой.

Я повернула голову, чтобы взглянуть на Романа. Тот смотрел прямо перед собой.

Видела, насколько сильно напряжено его лицо. А руки до белых костяшек сжимали руль.

— Ратти, еще… — вдруг начал он.

Я знала, что именно он скажет. Еще неделя. Всего семь дней.

Но нет. Я по уши увязла в этом человеке и погибала от его близости. Для меня было слишком много Львовского. Всего было слишком. Я уже сомневалась, что смогу вернуться к прежней жизни. И каждая минута, проведенная рядом с Ромой, была смертельной для меня. Сладкой, до боли необходимой, но смертельной.

— Нет, Рома, — выдохнула я.

Я уговаривала себя, что нужно просто протянуть руку и потянуть за ручку двери. Но сидела и не могла себя заставить сделать это. Не могла выйти из машины и жить дальше так, словно ничего не произошло.

— Спасибо, — вдруг хрипло пробормотал он и повернулся ко мне.

Я не слышала слов благодарности от Романа. Раньше — не слышала. Само слово казалось чуждым ему. Львовский и благодарность — несовместимые понятия.

Но ошибки не было.

Я видела, как Роман протягивает руку к моим волосам. Заметила, что мои длинные, черные пряди — точно тайный фетиш Романа. Он часто наматывал их на пальцы и засыпал вот так, привязав меня к себе тонкими, но крепкими нитями.

Я уговаривала себя, что поступать импульсивно не стоит. Нужно бежать максимально далеко от него. Убежать и забыть, что он когда-то встретился на моем жизненном пути.

Но вопреки здравому смыслу я нырнула ладонью в карман куртки. Ключи от входной двери моей квартиры висели на небольшом брелоке. Сто лет назад кто-то из друзей подарил. Ради смеха. Но сейчас брелок пригодился.

Рома скользил жадным взглядом по моим волосам. Я чувствовала, что он вот-вот притянет меня к себе, обнимет и, что хуже всего, поцелует.

А я не могла позволить этого. Ведь тогда мое бедное сердце окончательно рассыплется на крошечные осколки, которые я потом вряд ли соберу.

Встряхнув в руках брелок, извлекла небольшой перочинный нож. Не оружие, а так, игрушка. Но в одной из многочисленных вкладок были ножницы.

С трудом, но мне удалось срезать ту самую прядь, которую Рома намотал на свой палец.

Я убрала ключи обратно в карман. И всего секунду смотрела на то, как мужчина держит прядь моих волос в руке. А потом убирает ее в карман.

Безумие чистой воды. Мазохизм. Но я прикоснулась ладонью к гладко выбритой щеке.

Горячие, ненасытные губы прижались к коже. И я каждым нервным окончанием почувствовала голод и дикую жажду этого мужчины. И свою, ответную…

Сумрак толкнул мой локоть носом, вытягивая из липкой бездны.

На ватных ногах я вышла из шикарного салона дорогого автомобиля, взяла Сумрака за поводок, перехватила удобнее сумку с вещами.

— Провожу! — безапелляционно заявил Львовский, появляясь рядом, точно черт из табакерки.

Но я лишь отрицательно затрясла головой.

— Нет. Не нужно, — твердо сказала я и скрылась в подъезде.

 Вошла в квартиру, пугающую тишиной, в верхней одежде упала на свою холодную кровать и разрыдалась, обнимая верного Сумрака. Этой ночью я так и не смогла уснуть.

Да здравствует мое безумие и моя зависимость по имени Рома Львовский.

— Рома, люди переживают. Гололед, — раздался голос Марка, когда я мазнул пальцем по сенсорному экрану, отвечая на входящий вызов.

Ольховский прав. Не стоит разбивать автомобиль. Да и ребята не виноваты, что их работодатель — конченый ублюдок.

— По домам! — скомандовал я, сворачивая с трассы.

Тачка послушно урчала, унося меня все дальше от девчонки, возвращая в привычный мир.

Отпустил охрану. А сам поднялся на свой этаж.

Квартира встретила меня звенящей тишиной. Тело моментально среагировало на неожиданный звук: кто-то гремел посудой на кухне.

Я сорвался с места, отказываясь верить голосу разума. Ну не могла ведь Ратти вернуться сюда, пока я гонял по ночному городу, наматывая километры!

— Хорошо у тебя тут, Ром, — заметил Прохор, вытирая руки о полотенце. — Уютно.

Первым порывом было: сделать пару шагов и двинуть младшему в челюсть за то, что оказался на месте девчонки. Абсурд ведь! Ее место совсем не здесь! Не в этой квартире, не под одной крышей со мной.

Но под грудиной непривычно и настойчиво ныло.

Молча прошел к бару, вынул пару стаканов и бутылку.

Я отчаянно хотел упиться до смерти, чтобы ничего не чувствовать, не суметь пошевелиться, чтобы даже имени собственного не вспомнить.

— Что отмечаем? — не унывал младший.

— Мальчишник? — предложил я, не глядя на брата и опрокидывая первую порцию алкоголя залпом.