Александр Великий или Книга о Боге - Дрюон Морис - Страница 52

Солдаты тем временем ждали возвращения домой. Их поход длился в течение четырех с половиной лет! Им тысячу раз говорили, что разгром Дария будет концом их мучений. Дарий был мертв, Александр стал во всем его преемником. Казалось, что цель похода была достигнута. Окруженные полчищем торговцев, менял, продавцов лошадей, музыкантов, местных танцовщиц, рабов, проституток, в числе которых встречались персидские принцессы, внучки бывшего монарха, среди всего этого странного множества продажного и рабского люда, сопровождавшего армию и несущего рядом с ней свои пороки, солдаты наслаждались отдыхом, который предшествует роспуску, и удивлялись тому, что соответствующий приказ запаздывает.

Парменион разделял настроение войск. «Государь, я воюю почти пятьдесят лет; я добыл Филиппу первую победу, и число моих сражений перевалило за сотню, – сказал он Александру, – я знаю, чего можно требовать от людей и чего нельзя. Пора тебе остановиться, распустить одну за другой фаланги и отправить их по домам». – «Это говорят не уставшие люди, а говоришь ты сам, Парменион, – ответил Александр. – Разумеется, чего можно требовать от солдат, если первыми хотят уйти их военачальники. Ты, действительно, давно служишь в армии; я думаю, что ты нуждаешься в отдыхе».

Парменион был отправлен в Экбатаны для командования резервными войсками, а на его место был назначен Кратер. Парменион в самом деле устал. Ему было около семидесяти трех лет. И, несмотря на свою выносливость, которая была предметом восхищения во время бесконечных походов, он стремился к покою на старости лет. Он был превосходным стратегом, но Александр с самого начала своих завоеваний никогда не следовал его советам и, что удивительно, всегда побеждал. Парменион потерял двух сыновей: Гектор утонул в Ниле, а Никанор недавно умер от болезни. Единственный, кто у него остался, Филота, упоенный собственными успехами, был только что назначен на пост командующего конницей гетайров вместо Клита, переведенного на другую должность. Парменион принял опалу с чувством облегчения.

Вскоре после отъезда старого воина в Экбатаны несколько греческих всадников было отпущено, и македоняне решили, что был отдан приказ об общем увольнении. Солдаты тотчас же сняли палатки, собрали багаж и с радостными криками загрузили повозки. Александр, привлеченный шумом, был поражен открывшимся ему зрелищем. Он незамедлительно вызвал военачальников, приказал объявить войскам общий сбор и перед тысячами выстроенных в ряд воинов произнес речь.

Он напомнил им о походах, сражениях, об усталости и победах, не забыв ни о чем. «Неужели мы так много сделали и столько претерпели, для того, чтобы какой-то предатель, убивший своего царя, захватил его трон? Мне только что сообщили, что Бесс, этот узурпатор, собирается быть отныне повелителем персов и править под именем Артаксеркса IV. Стоит нам отвернуться, как этот трус воспользуется плодами наших трудов и захватит все наследие Дария. Вы отказываетесь от славы и богатства, которые окупят с лихвой наши тяготы, и, вместо того, чтобы быстро покончить с Бессом, собираетесь вернуться домой не победителями, а, скорее, побежденными, потерявшими все завоеванное и униженными, не завершив того, чего ожидал от нас мир? Я разрешаю уйти всем желающим. Уезжайте, если хотите, я никого не держу, никому не препятствую и никого не накажу. Храбрость покинула вас, и не все ли равно, если во время вашего отсутствия варвары поймут, что перед ними уже не победители, и нападут на вас, как на женщин! И пусть боги будут свидетелями, что я мог весь мир положить к ногам македонян, а мои македоняне отвернулись от меня, моих друзей и немногих солдат, готовых разделить мою участь».

Слезы отчаяния блеснули у него в глазах; его обаяние по-прежнему неотразимо действовало на людей. Македоняне шумно приветствовали его и кричали, что он может вести их за собой, куда хочет.

Армия быстро была приведена в порядок и подготовлена к выступлению на восток вместе с вошедшими в ее состав войсками персов. Вместе с ней двинулся обоз, с которым шли торговцы и публичные девки. Воинов теперь было не более двадцати трех тысяч. Увидев огромный багаж, тянувшийся за войском, бывшем теперь в три раза меньше, чем то, с которым он выступал из Македонии, он приказал командирам бросить мебель, ковры, посуду, одежды, целые дома, которые они тащили за собой. Он сам показал пример: велел разжечь огромный костер и бросить в него свой личный багаж, громоздкий, как у всех восточных владык. Затем с обнаженной головой, летящими по ветру волосами, в короткой хламиде и котурнах, он пошел пешком по дороге так же, как когда-то покидал Пеллу. Рядом с ним, как и прежде, шли Черный Клит, Гефестион, Кратер, Филота, начальник канцелярии Евмен, помощник Леоннат и я – его прорицатель. Певкест нес щит Ахилла.

В порыве энтузиазма солдаты устремились вперед, но у многих зародилось сомнение в необходимости новой кампании. Командиры шагали по однообразной дороге и негромко переговаривались.

Стадии следовали один за другим; с октября по декабрь прошли страну парфян, Арию и Дрангиану. Каждый день они проходили по двадцать тысяч шагов. Местные правители один за другим, добром или силой, сдавались Александру. Некоторых он утверждал в их должностях, других казнил, в зависимости от их преданности или предательства по отношению к Дарию. Он как будто мстил за своего бывшего врага. Так был осужден на смерть сатрап Дрангианы Барзаент, участвовавший в мятеже Бесса.

Колонны пленников отправлялись на средиземноморские рынки рабов. Вырезались целые племена, не поспешившие признать себя побежденными. Одно из таких племен упорно сопротивлялось, а затем воины и жители укрылись в горном лесу. Александр приказал поджечь лес. В пламени погибли три тысячи человек, в том числе женщины и дети, у них был выбор только между огнем и пропастью. Запах горелого мяса и обугленных деревьев долго держался в этих краях. Нрав Александра становился угрюмым, вспышки гнева – частыми и неожиданными. Проходя через Арию, он основал Александрию, пятый по счету город, носивший его имя, но даже не задержался, чтобы увидеть возводимые стены. Он оставил там одного командира и сорок человек из своего близкого окружения, на которых возложил управление землями, в три раза превышающими территорию Греции (41).

Женщины с трудом переносили тяготы походной жизни, и их становилось все меньше в армии. Многие командиры вернулись к привычкам одиноких мужчин. Это стало причиной раскрытия заговора.

Один из вновь набранных рекрутов, Никомах, находился в любовной связи с командиром отряда гетайров Димносом, который в доказательство своей любви по секрету рассказал юноше, взяв с него клятву молчания, о заговоре группы командиров из конницы гетайров, в которую входил сам Димнос. Участники заговора, желавшие возвратиться в Грецию, договорились в ближайшие три дня убить Александра кинжалом или ядом. Они были многим недовольны, устали от похода и считали себя обделенными при раздаче наград. Казалось, что примером им послужило убийство Дария. Испуганный Никомах поспешил нарушить данную им клятву молчания и рассказал все старшему брату Себалине, солдату из соседней фаланги. Себалина посчитал своим долгом доложить об услышанном новому командующему отрядом гетайров Филоте. Этот последний, казалось, не придал никакого значения сообщению. Оба брата вместе напомнили еще раз Филоте о не терпящем отлагательства деле, но Филота и на этот раз остался безучастным и ничего не сказал царю. Срок исполнения заговора приближался, и, в конце концов, Себалина сумел сам предупредить царя.

Александр был поражен тем, что могла возникнуть сама мысль о посягательстве на его жизнь. Он тотчас же приказал арестовать Димноса. Увидев стражников, Димнос закололся кинжалом, что явилось достаточным признанием виновности. Затем к Александру приволокли юного Никомаха. Александр, считая его соучастником, схватил его за горло. В доказательство своих добрых намерений Никомах сказал Александру, что в течение трех дней предупреждал Филоту. Теперь давать объяснения пришла очередь Филоте. Он оправдывал свое молчание тем, что не придал значения словам Димноса, так как считал его скверным командиром, надоевшим всем своими жалобами и сменами настроения. Только самоубийство Димноса заставило его отнестись серьезно к тому, во что он раньше не верил.