Александр Великий или Книга о Боге - Дрюон Морис - Страница 14

Между начальным изучением природы и приобщением к более глубоким знаниям полезно заниматься поэзией – она развивает ум. Она развивает также память, приучает слух к звуковой гармонии и откладывает в сознании наиважнейшие понятия и символы.

Лисимах имел привычку, превратившуюся почти в манию, находить сходство между людьми, на которых он смотрел, и героями Гомера. Это также являлось для него способом подольститься к собеседнику. Так как род Олимпиады восходил к Ахиллу, он убеждал Александра, что тот – воплощение победителя троянцев. Часто можно было слышать, как он говорил ученику: «Юноша Ахилл, подойдите исполните долг перед матерью вашей, Фетидой божественной, и перед вашим отцом, непобедимым Пелеем. Затем совершим мы прогулку, внизу перейдя скамандр».

Филипп не сердился за то, что его называют Пелеем, и всякий раз улыбался в бороду. Когда Александр падал, ссаживая колени, Лисимах тут же начинал покрикивать: «Ахилл не плачет!».

И Александр, глотая слезы, сдерживался. Латы Ахилла постоянно маячили перед его мысленным взором и он с нетерпением ждал, когда наконец вырастет настолько, чтобы надеть их.

При таком распределении ролей Лисимах не забывал и себя. Он называл себя Фениксом, потому что у Гомера Феникс был изгнан из Эпира из-за несчастливой любовной истории с царской супругой и прибыл в Фессалию искать пристанища у Пелея, царя мирмидонов, который и поручил ему воспитывать своего сына. Таким образом, современность в точности повторила историю.

Мания – вещь заразительная: долгое время двор Пеллы предавался этой игре. Люди называли друг друга Нестором, Лаэртом или Диомедом; врагов же Македонии звали не иначе как Приамом, Гектором или Парисом; сильного человека называли Аяксом, опозоренного супруга – Менелаем, искусного советчика – новым Улиссом. Однажды, услышав у себя за спиной: «Привет, Калхас!», я понял, что речь идет обо мне.

Этот спектакль продолжался все время, пока Филипп находился в Пелле после венчания на царство. Но вскоре, пополнив свой гинекей двумя новыми наложницами, он отбыл к побережью Халкидики, задумав взять еще неподчиненную могущественную афинскую колонию – город Олинф.

Лишь только простыл его след, как полномочия Лисимаха были урезаны, а затем Олимпиада подыскала сыну нового воспитателя. Она остановила выбор на Леониде, бедном родственнике, которого она когда-то взяла из Эпира, включив в свою свиту.

Случается, что люди возводят превратности своей судьбы в ранг добродетели. Леонид очень гордился своей бедностью и всем советовал придерживаться бережливости, воздержания в пище и скромности в одеяниях – как будто такое поведение являлось самым великим человеческим достоинством, а не признаком вынужденной бедности. Подобный наставник был очень полезен Александру, ибо для наследника могущественного человека нет большей опасности, чем пользоваться привилегиями и богатством, не прилагая ни малейшего усилия, чтобы подтвердить свое право на них.

Под присмотром Леонида Александр вынужден был рано вставать, каждый день приходить ко мне в храм, чтобы на заре присутствовать при жертвоприношении, довольствоваться сытной, но скромной пищей, облачаться в грубое полотно, совершать в быстром темпе длинные переходы, отдыхать после обеда недолго, но в установленное время, без устали заниматься верховой ездой и вдобавок ко всему перед сном размышлять на темы о нравственности. Такой распорядок дня укрепил его ноги и плечи, сделал грудь широкой и сильной.

Леонид обыскивал ларцы, где у ребенка хранились одеяла и одежда, чтобы убедиться, что Олимпиада ничего ему не подсунула такого, в чем он на самом деле не нуждался. О существовании редкостных блюд, готовящихся на дворцовой кухне, Александр догадывался лишь по запаху; бдительный наставник устраивал облавы и на сладости, которые добрая кормилица Ланика или какой-нибудь расчувствовавшийся слуга могли сунуть в руку его воспитанника.

Позднее Александр с признательностью, свойственной сильным людям, получившим в детстве строгое воспитание, мог сказать: «Леонид поручил заботу о моем аппетите лучшим кулинарам: это прогулка на заре вместо завтрака, а вечером – легкий завтрак вместо ужина».

Однажды в храме, когда Александр, воскуряя благовония, пригоршнями бросал их в огонь, Леонид быстро пресек это бесполезное транжирство.

«Нет ничего слишком дорогого или слишком обильного, чего не пожертвовали бы мы богам», – ответил Александр, который теперь не лез за словом в карман. – «Ты можешь жечь столько благовоний, сколько тебе заблагорассудится, – сказал наставник, – когда покоришь те страны, откуда их привозят. Царю Филиппу вольно разбрасывать золото – ведь он захватил копи горы Пангеи».

Следовало быть именно таким суровым, черствым и неутомимым человеком, чтобы держать в руках этого ребенка, который мог внезапно переходить от мечтательности к гневу, часами стоять, склонив голову к левому плечу, подолгу всматриваться в небеса; мог, если кто-то противился его воле, внезапно в ярости затопать ногами, тряся золотыми кудрями, или кататься по земле, молотя кулаками. Леонид помнил о пророчестве, явленном в виде орлов, севших на крышу дворца; некоторые тайны приоткрывались ему, другие, скрывавшие будущность, были ему заказаны. Благодаря его воспитанию Александр понял, что ничего не будет иметь, если ничего не завоюет и что саму царскую власть нужно завоевывать изо дня в день.

Позднее, во время походов, Александр никогда не страдал ни от жажды, ни от голода, ни от длинных переходов; он мог подчинять своей воле других, потому что в первую очередь владел собой, и всем этим он был обязан не только исключительной врожденной физической силе, но и урокам Леонида.

Воспитанный в контакте с мистическими силами благодаря матери, в героическом духе – благодаря Гомеру, приобщенный мною к священным знаниям и приученный Леонидом к суровому образу жизни завоевателя, Александр поражал всех, кто месяц за месяцем следил за его возмужанием.

К концу дня он валился с ног от усталости; это время Леонид использовал для того, чтобы задать ему задачу, на решение которой отводился час.

«Усталость тела, – говорил Леонид, – не должна мешать ходу размышлений».

Дабы не позволять Александру уснуть, Леонид велел дать ему серебряный шарик и таз. Лежа на постели, ребенок должен был, зажав в руке шарик, держать его над тазом; если он засыпал, рука разжималась, и шарик падал, отчего Александр пробуждался и вскакивал.

Это были единственные игрушки, которые когда-либо дарил Леонид своему воспитаннику, и звук падающего серебряного шарика сопровождал все дни Александра, пока ему не исполнилось десять лет.

XVII. Слово и глагол

Ты хочешь знать, сын мой, в чем разница между словом и глаголом. Тогда слушай.

Честолюбивый человек, проницательный мыслитель, видящий свое предназначение в том, чтобы вести за собой сограждан, целыми днями готовит речь, которая, по его мнению, должна убедить толпу, повлиять на решение городских властей, изменить ход событий. Он взвешивает аргументы, ищет прецеденты в прошлом, оттачивает слог, репетирует речь; он выходит на агору и обращается с длинной речью к согражданам, упрекая их в безразличии и слепоте, критикуя то, что было содеяно, доказывая, что следует предпринять, и призывая полис к незамедлительным действиям. Собрание внимает ему, одно подтверждает, другое порицает; все заняты обсуждением, никто ничего не решает… Вот это, сын мой, и есть слово.

Человек же, приобщенный к священным знаниям, сидя с закрытыми глазами в преддверии храма, безучастный к идущей мимо толпе, троекратно произносит имя Амона так, как должно его произносить, дабы эхо его привело в движение невидимые волны. И тогда нисходит на него вдохновение, в уме его возникает представление о том, что будет, действенные токи начинают исходить от него, и он может, подойдя к городскому старейшине, сказать: «Вот что должно произойти. Прикажи сделать то-то, избегай делать то-то и то-то. Ищи союза с таким-то народом – сегодня он кажется тебе ненужным, но скоро он станет могучим; в этом году не предпринимай никакого похода…». Вот это, сын мой, и есть глагол.