Прощай, оружие! Иметь и не иметь - Хемингуэй Эрнест - Страница 6

Я сжал ее руку.

– Кэтрин, дорогая…

– Прозвучало забавно – «Кэтрин». Каждый раз у тебя это звучит по-разному. Но ты такой милый. Ты хороший.

– Вот и наш священник так говорит.

– Да, ты хороший. И ты же будешь приходить ко мне?

– Конечно.

– И можешь не говорить, что меня любишь. Оставим это на время. – Она встала и протянула руку: – Спокойной ночи.

Я хотел ее поцеловать.

– Нет, – сказала она. – Я страшно устала.

– И все же поцелуй меня, – попросил я.

– Я очень устала, милый.

– Поцелуй меня.

– Тебе так хочется?

– Да.

Мы стали целоваться, но она вдруг вырвалась.

– Нет. Спокойной ночи, милый.

Мы прошли до дверей, и я проследил за тем, как она ушла по коридору. Мне нравилось смотреть за ее движениями. Она ушла, и я отправился домой. Вечер был душный. В горах разворачивались серьезные дела. На Сан-Габриеле темноту прорезали яркие вспышки.

Перед виллой «Росса» я остановился. За закрытыми ставнями еще кипела жизнь. Кто-то распевал. Я пошел дальше. Ринальди вошел в комнату, когда я раздевался ко сну.

– Ага! – сказал он. – Дела не ахти. Малыш озадачен.

– Ты где был?

– На вилле «Росса». Это было очень поучительно. Все пели. А ты где был?

– Проведывал англичанок.

– Слава Богу, что я не спутался с англичанками.

На следующий день я возвращался с первого поста в горах и велел остановить машину перед smistimento[5], где рассортировывали раненых и больных согласно направлению в соответствующий госпиталь. Я сидел в машине, пока водитель относил бумаги. День был жаркий, небо пронзительно голубое, дорога белая и пыльная. Я сидел на высоком сиденье «фиата» и ни о чем не думал. Просто глядел на проходивший мимо полк. Все обливались пóтом. Некоторые солдаты были в стальных касках, но у большинства они висели поверх скаток. Солдатские каски такие большие, что у многих не видно ушей. Офицеры же в касках подходящего размера. Это была часть бригады Базиликата. Я их узнал по петлицам в красно-белую полоску. За колонной с большим опозданием тянулись отставшие солдаты, не поспевавшие за своими взводами. Мокрые от пота, запыленные, изнемогшие. На некоторых было жалко смотреть. Наконец показался последний солдат, хромоножка. Он остановился и уселся на обочине. Я вышел из машины и направился к нему.

– Что случилось?

Он поглядел на меня и поднялся на ноги.

– Я пошел.

– А в чем проблема?

– В войне, чтоб ее…

– Что у вас с ногой?

– С ногой ничего. У меня грыжа.

– Почему вы не воспользовались транспортом? – спросил я. – Почему не обратились в госпиталь?

– Меня не примут. Лейтенант считает, что я нарочно снял бандаж.

– Дайте я пощупаю.

– Она совсем вылезла.

– С какой стороны?

– Вот тут.

Я ее нащупал и попросил его:

– Покашляйте.

– Как бы она от этого не стала еще больше. Она и так с утра увеличилась в два раза.

– Садитесь в машину, – велел я. – Как только получу документы на раненых, провожу вас в санитарную часть.

– Он скажет, что я нарочно.

– Вам ничего не сделают, – сказал я. – Это ведь не рана. Давно она у вас?

– Но я потерял бандаж.

– Вас направят в госпиталь.

– А я могу остаться с вами, лейтенант?

– Не можете. У меня же нет на вас никаких бумаг.

Тут вышел водитель с документами на наших раненых.

– Четверых в сто пятый. Двоих в сто тридцать второй, – сказал он. Оба госпиталя находились по ту сторону реки.

– Садитесь за руль, – сказал я и помог солдату с грыжей взобраться на сиденье.

– Вы говорите по-английски? – спросил он.

– Да.

– Как вам эта чертова война?

– Хреновая штука.

– Вот-вот. Хреновая штука, черт бы ее побрал.

– Вы бывали в Штатах?

– А то. В Питсбурге. Я сразу понял, что вы американец.

– Разве мой итальянский недостаточно хорош?

– Я сразу просек, что вы американец.

– Еще один американец, – сказал водитель по-итальянски, бросив взгляд на солдата с грыжей.

– Послушайте, лейтенант. Вы непременно должны отвезти меня в часть?

– Да.

– Наш старший врач знает о моей грыже. Я выбросил дурацкий бандаж, чтобы стало совсем плохо, и тогда меня не пошлют на передовую.

– Ясно.

– Может, отвезете меня в другое место?

– Если бы мы были на передовой, я бы мог отвезти вас в ближайший медпункт. Но здесь вам нужно направление.

– Если я вернусь в часть, меня прооперируют и пошлют на передовую с концами.

Я задумался над его словами.

– Вы бы не хотели оказаться на передовой с концами? – спросил он.

– Нет.

– Черт, эта мерзкая война.

– Послушайте, – сказал я. – Вы могли бы неудачно упасть на обочине и набить шишку на голове, а я бы на обратном пути вас подобрал и отвез в госпиталь. Альдо, съезжайте.

Мы съехали на обочину. Я помог солдату выбраться из машины.

– Я буду здесь, лейтенант, – сказал он.

– До встречи, – ответил я.

Мы продолжили наш путь, обогнали полк, уже протопавший около мили, затем пересекли стремительно убегающую из-под свай моста реку, мутную от талого снега, и покатили по равнине, чтобы доставить раненых в разные госпитали. Обратно, уже порожняком, я гнал машину, чтобы подобрать солдата из Питсбурга. Сначала мы поравнялись все с тем же полком, совсем уже спекшимся и едва волочившим ноги, потом с отставшими одиночками. А потом мы увидели санитарную повозку, стоящую на обочине. Двое мужчин поднимали с земли солдата с грыжей. Все-таки они за ним вернулись. Завидев меня, он помотал головой. Он был без каски, лоб в крови, нос ободран, рана и волосы покрыты пылью.

– Вон какая шишка, лейтенант! – закричал он. – И ничего не сделаешь. Они вернулись за мной.

Когда я приехал на виллу, было пять часов пополудни, и я отправился на моечную для машин, чтобы принять душ. Затем писал отчет в своей комнате, сидя у открытого окна в брюках и нательном белье. Через два дня начнется наступление, и я со своими машинами отправлюсь к Плаве. Я давно не писал в Штаты и понимал, что уже пора, но дело было так запущено, что непонятно, о чем писать. Решительно не о чем. Я послал парочку военных открыток из Zona di Guerra[6], последовательно вычеркнув все, кроме слов, что я в порядке. То, что требуется. В Америке они будут выглядеть отлично: странно и загадочно. Такой же странной и загадочной была наша зона боевых действий, хотя, думается, они велись неплохо и жестко в сравнении с другими войнами против австрийцев. Австрийская армия была создана, чтобы проигрывать Наполеону любого калибра. Можно было только мечтать о своем Наполеоне, но вместо него мы имели генерала Кадорну, толстого и преуспевающего, и Витторио Эммануэле, маленького человечка с длинной тонкой шеей и козлиной бородкой. На правом фланге орудовал герцог Аоста. Для выдающегося генерала он был, пожалуй, слишком хорош собой, но в нем чувствовалось мужское начало. Многие итальянцы были бы не прочь, если бы он стал королем. У него для этого были все данные. Он, будучи дядей короля, командовал 3-й армией. Я попал во 2-ю. В 3-й армии было несколько английских батарей. В Милане я познакомился с двумя артиллеристами оттуда, хорошими ребятами. Мы провели вместе отличный вечер. Физически крепкие, при этом робкие и застенчивые, а еще необыкновенно отзывчивые. Жаль, что я не попал к англичанам. Все было бы гораздо проще. Зато я мог бы запросто погибнуть. Не то что в санитарной службе. Впрочем, и в санитарной. Англичан, водителей «санитарок», периодически убивали. Но я знал, что меня не убьют. Во всяком случае, на этой войне. Дело было не во мне. Война казалась мне не более опасной, чем в кино. Но я молил Бога, чтобы она закончилась. Может, этим летом. Может, австрийцы сломаются. Они ломались во всех войнах. А эта что, какая-то не такая? Все говорили, что французы слились. Я слышал от Ринальди, что французские войска устроили бучу и пошли на Париж. Я спросил, а дальше что, и получил ответ: «Что-что, их остановили». Я мечтал побывать в мирной Австрии. В Шварцвальде. В горах Гарц.