Последний сын - Андреев Алексей - Страница 2

Неужели лишь это он, отец, может сделать для сына? Неужели это — все? Никогда Телль не чувствовал себя таким беспомощным.

Вытерев за собой пол, он взял бутылку из ящика на конвейере. Пить очень хотелось, а до фонтанчика с водой можно было дойти только в перерыве, и то — после новостей с политинформацией. Телль собрался открыть бутылку, но громовой голос из динамика под потолком на весь цех попросил поставить ее на место.

Вернув бутылку в ящик, Телль принялся проверять этикетки на остальных, ставя печать Нацстандарта. Протяжный глухой гудок возвестил о перерыве. Телль пошел в комнату к мастеру, отметил количество проверенных ящиков, нырнул в уборную и, открыв кран, стал спускать воду. Водопроводную воду не рекомендовалось пить даже кипяченой, так как она не отвечала Нацстандарту. Считалось, что от нее заболит живот, пойдет по телу сыпь, поднимется температура.

Вода из крана чуть отдавала железом. Но она была такая холодная, как вода из родника в детстве. Телль пил и не мог напиться.

— Тридцатый, захотел заболеть что ль? — раздался сзади голос мастера.

Телль закрыл кран, вытер рукавом губы и подбородок.

— Бегом на политинформацию, — скомандовал мастер.

В светлой комнате мастера был только рабочий стол со стулом, лавки у стены, да экран телеприемника с радио. Рабочие устало плюхались на лавки, неохотно двигаясь, когда кто-то пытался сесть рядом. Телль зашел последним в комнату. Мест на лавках уже не было. Мастер из-за стола показал ему закрыть дверь. Закрыв ее, Телль сел возле на пол.

Заскрежетало радио. Все, как по команде, встали. Телль с пола под взглядом мастера поднялся последним.

"Сейчас 13.13, и вас приветствует Нацвещание!" — полилось из радио.

Негромкий голос диктора доверительным тоном рассказывал про мирную политику государства, проводить которую мешают другие страны, про угнетение соотечественников за рубежом, про готовность отразить любую агрессию, и о том, что главное — любить свою родину и быть патриотом. Все это тот же голос говорил изо дня в день много лет, менялись только какие-то мелочи. В прошлом году за рубежом погибли 37 наших соотечественников, из них от голода — восемь, были убиты 17, а покончили с собой трое. Поскольку годом ранее цифра была меньше, значит — жить там стало еще тяжелее. Потому что, в отличие от нашего государства, в других странах не заботятся о людях. Только наше государство дает человеку все необходимое для жизни, и поэтому каждый гражданин должен быть готов также отдать ему все.

Телль выпил воды столько, что захотел в туалет еще до окончания политинформации. Знаком он показал мастеру о своем желании выйти, но тот едва заметно покачал головой.

Выступление по радио заканчивалось, как обычно, словами "патриотизм — наше все". Как обычно, собравшиеся в комнате мастера дружно повторяли их. Только Телль в этот раз даже губами не пошевелил. Едва радио замолчало, все потянулись к выходу. Телль, не успев развернуться к двери, пропускал всех.

— Страна каждый день с понедельника по субботу в 13.13 слушает политинформацию. В больницах, школах, даже те, кто в дороге, останавливаются и слушают. А ты вон чего, — выглядывая на него из-за голов выходящих рабочих, громко сказал мастер.

Телль взглядом показал, что принял замечание и поспешил, куда ему очень было нужно. Где-то за час до конца смены он оставил рабочее место, что не разрешалось, снова отправившись в уборную. Она оказалась закрыта.

С работы Теллю не хотелось идти со всеми. После гудка он не сразу остановил ленту, а потом еще осматривал застывший на конвейере ящик с водой, прежде чем поставить на него печать Нацстандарта. Сняв рабочую одежду с номером 30 на спине и нагрудном кармане, Телль повесил ее в раздевалке в шкаф с тем же номером. На проходной он пропускал пришедшую на погрузку вечернюю смену.

Выйдя с фабрики, Телль по привычке бросил взгляд на кафе через дорогу. Обычно там перед сменой рабочие пили кофе или чай, а после смены — пиво. Те напитки были тоже по Нацстандарту, другого в кафе не продавалось.

Все "другое", как это называли в народе, стояло в Инторге, чтобы попасть в который, требовалось специальное разрешение. Где, кем оно выдавалось, Телль не знал и не интересовался. Цены в Инторге были такие, что его зарплаты хватило бы лишь на пару чашек кофе.

Один из сидевших за стойкой у окна в кафе рабочих махнул Теллю рукой. Поприветствовав его в ответ, Телль направился домой.

Старик

Телль словно искал повод, чтобы прийти домой поздно, когда все уснут, и его никто не встретит. Он смотрел, как обрезают, подгоняя под шаблон, деревья вдоль проезжей части. Потом Телль стоял у витрины Инторга, где между манекенами в расстегнутых рубашках навыпуск переливались разными цветами в огнях подсветки пирамиды металлических банок пива и кофе.

Когда-то Телль очень хотел купить в Инторге шоколад. Он несколько месяцев откладывал часть зарплаты ради небольшой плитки. Телль даже договорился с мастером, что даст ему деньги, тот передаст их начальнику цеха, а тот — заму по производству, у которого было разрешение на посещение Инторга. Но пока Телль копил, Нацправительство ввело запрет на все продукты и медицинские товары из зарубежья. Оказалось, они опасны для здоровья.

Еще раньше запретили всю технику из-за границы, от простых наручных часов до автомобилей. Как и мебель с детскими игрушками, они не соответствовали Нацстандарту.

Сейчас в Инторге остались только одежда да напитки. Телль не отказался бы еще раз попробовать тот кофе, которым их когда-то на работе угостил начцеха. Это было очень давно, у начцеха родился сын, и он решил отпраздновать такое событие в перерыве, после политинформации. Рабочие с наслаждением вдыхали наполнивший цех горький, густой запах. Кофе всем досталось по трети стакана, каждый растягивал свою порцию до конца перерыва. Тот кофе, купленный в Инторге, Телль до сих пор помнил. Никакой отечественный, сделанный по Нацстандарту, с ним не сравнится.

Телль зашел в гастроном Нацторга. Раньше возле таких магазинов висели огромные плакаты "Покупай наше!" Теперь плакаты сняли за ненадобностью.

Нужный Теллю кондитерский отдел был самым дальним. Занимал он всего одну витрину и стеллаж. После того, как Нацлидер посоветовал меньше есть сладкого, которое вредно для зубов, оно почти исчезло из магазинов. А на фабрике у Телля перестали выпускать сладкую газировку.

Среди скучных, однообразных пирамид из пачек печенья на полках стеллажа, коробок с леденцами, пряниками под стеклом на витрине прилавка Телль высматривал зефир.

— А нет у вас зефира? — на всякий случай спросил он выросшую за прилавком женщину-продавца.

— Нет, — ответив, продавец ждала следующий вопрос.

Телль хотел купить именно зефир, его очень любил Ханнес. Зефира в магазинах не было уже несколько месяцев.

— Дайте тогда печенье, — попросил Телль и полез в карман за деньгами.

— Какое? — подчеркнуто равнодушно спросила продавец.

— Самое сладкое, — Телль даже улыбнулся, но продавец словно не видела его.

— Я его не ем, — ответила она.

Телль вспомнил, как в этом Нацторге он несколько лет назад хотел купить конфет. На целую коробку не хватало денег, и он попросил взвесить несколько штук. Тогда продавец сказала, что у них не рынок, поэтому здесь он может купить только коробку. То была другая женщина-продавец, гораздо старше нынешней, но Теллю все они казались одинаковыми.

— Какое чаще всего покупают, то и дайте, — решил он.

— Единицу, — продавец достала из завитринья пачку с цифрой 1 на упаковке и положила ее перед Теллем.

Расплатившись, Телль отправился в бакалею. Там, наклонившись к самой витрине, вглядывался в бумажные пачки с пшеном, перловкой, горохом и манкой пожилой мужчина.

— Вы можете мне подсказать? — неожиданно выпрямившись, он повернулся к Теллю.

— Что? — растерялся Телль.

Пожилой мужчина шагнул к Теллю вплотную. От него пахло одинокой старостью.