О с Г 2 (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 3

— И ты молчал! — упрекнула Алэйне. — Я хочу видеть ее. Принесите! — велела она майордому.

Тот поклонился и вышел. Спустя короткое время служанка внесла перевязанный лентой сверток. Следом поспешал майордом. Оказавшись на руках юной маркизы, сиротка заулыбалась, показав маленькие зубки: два сверху и четыре снизу.

— Какая хорошенькая! — умилилась Алэйне. — Как ее зовут?

— Полин, — ответил Рей. — На Рождество ей исполнится годик. С ее помощью мы, кстати, нашли убийц. Услышав плач в кустах, свернули, увидели трупы и пошли по следам…

— Это Божий знак! — сказала Алэйне. — Мы станем ее отдавать — оставим себе! Слышал, Оберон?

Рей от удивления икнул.

— Прикажи поставить в нашей спальне колыбель, и найди девочке кормилицу и няньку!

Майордом поклонился, и они со служанкой вышли.

— Аль, — сказал Рей, после того как за ними закрылась дверь. — Это не кукла.

— Знаю, — кивнула жена.

— Удочерив Полин, мы примем на себя обязательства.

— Разумеется!

— Ты уверена, что полюбишь ее, как родную? Что не бросишь на руки слуг, когда появятся свои дети? Помнишь, как твой отец женился на мачехе, и ты оказалась ему не нужна? В семье прислуги Полин вырастет обычной девушкой и будет довольна своей судьбой. Если поманить ее титулом, а после забросить, она станет несчастной.

— Нет! — сказала Алэйне.

— Ты уверена?

— Да!

Алэйне встала и с девочкой на руках перебралась к мужу.

— Она тебе нравится? — спросила, кладя сверток ему на руки.

Рей не успел ответить. Полин, разглядев над собой мужское лицо, сморщилась и захныкала. Алэйне забрала ее, и девочка успокоилась.

— Видишь! — довольно сказала Алэйне. — Она признала меня!

— И все же… — начал Рей, но она перебила:

— Ты ничего не понял! Это воля Господа — даровать нам это дитя. Сначала он отвел нее руку убийц. Разбойники, зарезав родителей, не посмели тронуть девочку. Плач Полин привел вас и дал возможность свершиться возмездию. Ты не оставил ее вилланам и привез сюда, хотя путешествовать с ребенком хлопотно. Я хочу эту девочку! Она красивая и здоровая и скрасит мне разлуку с тобой. Я так тоскую, когда ты уезжаешь! Теперь у меня будет Полин. Не беспокойся о ней! Если Господь даст нам детей, она станет им сестрой. Это ведь так хорошо! Я росла одна у родителей, и мне так не хватало сестры или брата. Ну же, Рей!

— Ладно! — согласился он.

— Идем! — сказала она, вставая. — Я еще не проверила, как ты по мне соскучился…

[1] Брэ — средневековые мужские кальсоны до колен.

[2] Стихи Расула Гамзатова.

[3] Машери — официальная любовница в Киеннской империи.

Глава 2

Голенище зацепилось за подъем стопы и не хотело слезать. Сергей нагнулся, чтобы стащить сапог.

— Я помогу!

Леа, придерживая руками тяжелый живот, попыталась встать на колени.

— Не смей! — рявкнул он. — Говорил уже!

Глаза Леа наполнились влагой. Она всхлипнула и выбежала из прихожей. Сергей вздохнул и, стащив, наконец, проклятый сапог, в сердцах зашвырнул его в угол. Сунув ноги в тапочки, он умылся и прошел в столовую. Слуга отодвинул стул и поклонился.

— Где Леа? — спросил Сергей, усаживаясь.

— Хозяйка сказала, что не хочет есть, — сообщил слуга.

Сергей вздохнул и придвинул миску. Спустя полчаса, почистив зубы, он прошел в спальню. Леа лежала, отвернувшись к стене, и укрывшись одеялом с головой. Сергей разделся и осторожно примостился рядом. Она не отреагировала. Тогда он ласково погладил ее по плечу.

— Прости, зайка!

Ответом ему был всхлип.

— Я много работаю и прихожу домой голодный и злой, — продолжил он. — Поэтому могу сорваться и накричать. Не сердись. Ты же знаешь: я тебя люблю.

— Неправда! — вздохнула она.

— Правда, правда! — заверил он и в доказательство чмокнул ее в затылок.

— Вы ругаете меня и перестали ласкать в постели, — сказала она. — Раньше такого не было.

— Это из-за беременности, — сказал Сергей. — Тебе скоро рожать. Я не могу видеть, как ты с таким животом пытаешься встать на колени, чтобы стащить с меня сапоги. Из-за этого я не могу тебя ласкать, хотя мне хочется. На этом сроке нельзя.

— Вы просто меня разлюбили! — вздохнула Леа. — Нашли себе графиню или герцогиню. Потому и приходите поздно. А я всего лишь дочь писаря, — Она снова всхлипнула.

Сергей вздохнул и отодвинулся. Продолжать дальше разговор не имело смысла — кончится еще большими слезами. Он лег на спину и сцепил руки на затылке. На душе было скверно. Как ни обидно осознавать, но Леа права. Год тому, влюбившись в хорошенькую служанку, Сергей решил, что обрел счастье. Хотел даже жениться. Канцлер запретил: брак с простолюдинкой ставил на карьере дворянина крест. Сергей даже немного обиделся. Время показало, что шеф прав. Трепетное и нежное существо, обожавшее стихи, каким в ту пору показалась ему Леа, очень скоро превратилось в мещаночку, погруженную в мелочные хозяйственные заботы. Дома Сергея ждали ванна, ужин и ласки в постели, но вместе с ними — и разговоры о ценах, нарядах и нечестных торговках. Став машери, Леа забыла о стихах. Сергей носил ей книги, Леа их брала и обещала прочесть, но почему-то забывала. Зато могла часами говорить о соседке, одолжившей щепотку соли и забывающей ее вернуть. Сергей понимал, что в свое время ошибся, идеализировав Леа, но отступать было поздно. Леа скоро родит, и он не сможет бросить ее с ребенком. Это подло…

Во власти невеселых дум, он долго ворочался, не в силах заснуть, и забылся только к утру. На службу Сергей явился не выспавшимся и поэтому злым. У дверей кабинета его перехватил лакей в бело-голубой ливрее.

— Просили передать, ваше сиятельство! — сказал, с поклоном вручая письмо.

Сергей взял, зашел в кабинет и там сломал печать на желтоватой веленевой бумаге. Внутри оказалась одна строка: «Ее Императорское Высочество принцесса Флоранс приглашает графа Шрусбери посетить ее покои сегодня в восьмом часу вечера».

Сергей разорвал письмо в клочки и бросил их в корзину для мусора. Вот и у этой засвербело! Чуть ли не с первого дня в Киенне он получал письма от женщин, желающих завлечь красавца-графа в свои сети. Хотя Сергей не откликался на предложения, дамы не успокаивались. Их письма отличались неприкрытым бесстыдством. В сравнении с ними приглашение Флоранс выглядело более чем целомудренным. Может, не стоило рвать?

«Какая, хрен, разница! — подумал Сергей. — Ясен пень, зачем бабе мужик!»

Успокоившись, он сел за стол, и стал разбирать бумаги: донесения, письма, отчеты. В них дышала потаенная жизнь империи: непрочно сколоченной, раздираемой внешними и внутренними врагами, продажной и невежественной. И от того, какое решение примет по этим бумагам канцлер, зависели судьбы людей — их жизни, надежды и устремления. Обязанностью Сергея было вариант предложить.

К обеду глаза его покраснели, и за обеденный стол он сел хмурым.

— Не выспался? — спросил Хорхе, наполняя ему бокал.

Сергей кивнул.

— Отчего?

— Леа…

— Заболела? — встревожился канцлер.

— Хуже, — сморщился Сергей. — Стала звать меня на «вы». Говорит, что я разлюбил ее, плачет. Домой идти не хочется.

— Рассказывай! — велел Хорхе.

Все время, пока Сергей делился горем, канцлер не прекращал есть. Выглядел он при этом отрешенным, но Сергей не заблуждался на этот счет. Слушать Хорхе умел.

— Так! — сказал он, когда Сергей умолк. — Не ожидал, что ты такой идеалист. Я, конечно, догадывался, но чтоб настолько…

Сергей обиженно засопел.

— Леа — замечательная женщина, — как ни в чем ни бывало, продолжил канцлер. — Красивая, умная и хозяйственная. Она могла сделать счастливым любого мужчину в империи, но ее угораздило влюбиться в мечтателя с Земли. Ты не в курсе, что в Киенне нет женщин, окончивших Кембридж? Думаешь, моя покойница баловала меня сонетами? Как бы ни так! Точно также ругала торговок, требовала посадить в тюрьму зловредных соседок и пилила меня, когда я отказывался, — Хорхе ухмыльнулся. — Тем не менее, слушая ее, я отдыхал душой. Ее обиды казались мелкими в сравнении с тем, что происходило на службе. В постели мы мирились, и я знал: Исабель обожает меня. Я мог доверить ей любую тайну. Она следила, чтобы я был сыт и тепло одет, просила не утруждать себя на службе. Теперь возвращаюсь в пустой дом, где меня ждет холодная постель, и долго ворочаюсь, пока усну, — Хорхе вздохнул. — Чего ты ждал от дочери писаря? Ты знаешь, в каких условиях она росла?