Язычники - Другаль Сергей Александрович - Страница 91

Сегодня Вася вернулся с еженедельного обзора памятников, понавоздвигнутых ему, и нам заодно, в разных краях Земли. Вася пришел ко мне, когда мы все были в сборе, и доложил, что результатами ревизии он доволен, облагодетельствованные земляне монументы содержат в порядке. В этот раз Вася даже на голубей не жаловался, хотя по мне монумент без живого голубя на голове — это и не монумент вовсе, а так, сооружение…

— Я вот думаю: посмотрит прохожий на монумент, — сказал Вася, — и потеплеет у него на душе, ибо он подумает: а вот и Вася Рамодин!

— Возьмем, к примеру, кота, — ни с того ни с сего сказал Лев Матюшин.

— Н-да. Сейчас редко услышишь связное высказывание. Особенно от человека, ушибленного яйцом по голове.

— А чего. — Капитан словно и не заметил Васиной шпильки. — Действительно, возьмем, к примеру, кота. Хитрое, говорю, животное. И мы осуждаем его.

— Все кошачьи хитрости, — стал развивать тему Лев, — направлены на то, чтобы в доме ничего не делать, а вот так лежать, вывернувшись пузом вбок.

Теорианский кот светло глянул на Льва и снова смежил очи свои. Этот подаренный экипажу двухголосый кот жил не тужил по очереди у каждого из нас, и не было заметно, чтобы он скучал по родной Теоре. Во всяком случае, лапы он по этому поводу не заламывал.

— Бибинела токата, — пробормотал Вася.

— А чего ему, — вступился я за кота. — За все в доме отвечают Клемма и впечатленец.

Действительно, впечатленец возился в горшке на полу, похоже, задался целью, чтобы розы круглый год цвели. Клемма гремела на кухне посудой.

— Если быть объективным, то надо признать, что кот несет определенную нагрузку, которая многим из нас не под силу. Он собой дом украшает, — примирительно сказал капитан.

Коренастый Вася засопел.

Мы готовы были говорить о котах весь вечер непрерывно, ибо, прервись мы, Вася снова начнет о своих похождениях на Нимзе и об уважении к чужим обычаям…

По моему колену впечатленец залез на стол, обмакнул коготь в вазочку с медом и заспешил на подоконник. Мы замолчали и следили, что дальше будет. Впечатленец постучал лапой, и тут приползла козявка, поела меду и снова уползла за подоконник. Мы вздохнули и по-другому взглянули на Васю. А что, Вася вообще всегда отличался деликатностью и тонкостью обхождения — этого у него не отнимешь, правда, в последние годы он раздался в животе, именуемом грудью, но никто из нас с годами не похудел, кроме капитана, который утверждает, что если полгода побегать за рюкзаком, то станешь тощим навсегда. Я вам скажу, наесть брюхо легко и просто, а вот согнать его… Но Васю полнота не портит, а после Нимзы мы вообще не знаем, что нашего Васю может испортить.

Поскольку Вася все равно найдет случай сказать длинное слово, то я уж лучше сам перескажу, как оно было на Нимзе. В моем распоряжении записи событий и диалогов на памятных кристаллах. Всего и обо всех рассказать — бумаги не хватит. Я только о Льве и Васе, по одному эпизоду…

Нимза — одна из планет голубого солнца. Координаты я не сообщаю, поскольку никто из вас туда не собирается. В свое время я открыл закон, согласно которому каждая звезда имеет систему планет и в ней хотя бы одна планета пригодна для жизни и потому заселена. Этот закон сразу облегчил поиски братьев по разуму: главное — добраться до незнакомой звезды, а уж там…

Нам везло. На Нимзе, несмотря на наличие разума, войн пока не было. А было социальное благорастворение, поскольку местные жители находились в диком состоянии, в состоянии первобытного коммунизма. Волосатенькие, в передничках из плохо выделанных шкур, немногочисленные жители пещер и высоких деревьев, крепенькие такие мужички. О женщинах я не говорю — это Васина область. Но в целом женщины как женщины, они что на Нимзе, что на Земле — одна природа. Я этим ничего плохого сказать не хочу, скорее, наоборот.

Когда высаживаешься на незнакомую планету, то первое дело — поставить базовый лагерь, чтоб было где передохнуть и привести себя в порядок после блужданий по планете. И в первую же ночь нашу базу осадили какие-то ужасные хищники. Они пытались преодолеть защиту, дико ревели, сверкали глазами и скрипели то ли зубами, то ли суставами. Хорошо, капитан догадался включить светильники. Мы видели, как эти огромные хвостатые твари метнулись в лесную тень, подальше от нашей сияющей поляны.

— Надо бы разбудить Василия, — сказал капитан, заглядывая каждому в глаза. Вася в своем боксе с тройной звукоизоляцией давил сурка и животных воплей слышать не мог.

Возникла заполненная инопланетным ревом пауза.

— Ладно, пусть спит, — вздохнул капитан. — В данном случае я приказывать не могу.

— Тэк-с, — сказал корабельный биолог, то есть я. — Хищники боятся света, следовательно, они ведут ночной образ жизни. Днем спят, и вот тут-то мы их и прищучим.

Я ошибся, что в общем меня не порочит как специалиста, ибо вся биология состоит из сплошных ошибок: мы думаем, что знаем что-то о жизни, а мы ни черта не знаем.

Утром мы сняли защиту, умылись, поели. Вдруг капитан говорит:

— Где мой рюкзак? Он вот тут с вечера лежал! Из непрокусимой кожи.

Нет рюкзака. Ну нет, и все!

Тут видим, на краю поляны хищник стоит, в зубах рюкзак держит. Не из тех, что ночью были, но зубов несчетно, глаза красным огнем горят, на боках мозолистые наросты, и сам с теленка. Серый, как волк. Имя ему карчикалой — это я так назвал.

Капитан — а какой хищник его устрашит? — кинулся забрать рюкзак. Карчикалой подождал маленько и неспешной рысью двинулся по периметру поляны. Капитан наподдал, хищник тоже, держа расстояние метров пять.

— Не, — сказал Вася, доедая оранжерейный огурец. — Не догонит.

— Это капитан-то, да он еще даже не разогрелся.

— Натощак еще, может, и догнал бы. — Вася хрупнул огурцом. — А поевши, ни в жизнь. Ставлю банку малосольных против твоего справочника нейрохирурга-любителя.

На пятом круге капитан сделал неожиданный бросок, в падении ухватился за лямку рюкзака и еще проволокся немного по мокрой от росы траве. Карчикалой бросил рюкзак и залез в ближние кусты. Оттуда он рычал и сверкал глазами. Справочник остался у меня. И осознание моей ошибки: дневные хищники тоже есть, причем упитанные и зубастые.

Капитан, сосредоточиваясь перед началом дня и выполняя через нос дыхательные упражнения, сидел в позе чурчхелы, а напротив карчикалой облизывал себя, где мог достать. Потом он растирал когтистыми лапами за ушами, мурлы и вокруг носа. При его размерах и внешности картина эта была дико смешной, и мы радостно ржали.

Обсудив план действий, мы решили не забывать про джефердар. Хищник даже если ночной, а вдруг днем проснется… Если ведь и Васю неурочно разбудить… тоже не всякий решится. И, кроме того, ночью среди зверья мне померещился тираннозавр.

Дисколет удобен всем, безавариен, устойчив, вместителен. Но главное — бесшумность. Холмистая долина простиралась под нами, а в холмах и скалах темнели входы в пещеры, и, как мы потом убедились, достаточно широкие, чтобы Вася пролез. У горизонта голубели сглаженные далью горы, порывы легкого ветра шевелили нетронутые ботинком травы. Приятный пейзаж, навевающий ностальгические воспоминания. Небольшое синее солнце не обжигало, а лишь ласкало наши полуобнаженные тела. Хорошо было. Не поиск, а сплошное удовольствие. Короче, такое сочетание факторов, которое делает работу приятной. А к этому должен стремиться всякий разумный.

Мы зависли над холмом и увидели внизу массивную тушу какого-то зверя. Размеры скрадывались расстоянием, но зверь прыжками двигался в нашу сторону и, мы поняли, не по своей воле: его с воплями и воем гнали волосатые мужички. А в сторонке трусили карчикалои и другие хищники. Чуть повыше дисколета планировали пернатые и перепончатокрылые стервятники.

— Травоядный, — сказал Лев. — Похоже, они его на пастбище гонят. Видишь, туловище округлое, хвоста нет, так, поросячье подобие. Шеи вроде тоже нет, но рога ветвистые, в развилке гнездо из травы плетеное и принадлежащее, видать, вон той пичуге, что сидит на спине и укоризненно орет, дескать, я тебя предупреждала, надо было раньше сматываться. Чувствую, животное дойное и на бифштекс пригодное. А имя ему будет — ренелопа.