Не слабое звено (СИ) - Брай Марьяна - Страница 28

Пухлая, лет тридцати, рыжеватая и с веснушками, Тина, буквально запихнула Таню в карету, с помощью ножа разрезала видавшие виды платье Давины, и принялась растирать Таню грубыми простынями:

– Леди, что на вас за тряпки? В таком только нищие деревенские женщины за скотом ходят, а у вас на лице написано, что вы леди, – причитала она на хорошем гаэльском. Речь Стенли и его дочерей была не чистой, но понятной. Английский акцент был, и даже несколько слов они предпочитали произносить на родном языке, но Таня понимала все.

– Тина, мы позже разберемся кто она и почему оказалась с отцом в одной воде. Если он был обеспокоен ее здоровьем, и назвал ее «леди», значит так оно и есть, мой отец – человек слова, и тебе не стоит обсуждать ее одежду, три хорошенько, суши волосы, надень на нее теплые чулки и шерстяное платье, укрой пледом, – перебила оханье Тины Флоренса. В характере девушки был тот стальной каркас, который природа дарит не всем мужчинам, но ее слезы в реке при встрече с отцом говорили о ее любви к нему, о тех переживаниях, что перенесла она, ожидая его.

В карету принесли толстую и ржавую железную чашу, по одному, щипцами в нее положили большие, нагретые на костре камни. Сверху на чашу уложили железную кованную сетку, и Тина, зная свою работу, бросила на нее рогожку и поставила Танины ноги. Платье опустили на чашу, и Таня поняла природу этого устройства.

Моментально ноги окутала теплая, а потом и горячая пелена, тепло поднималось под широкой шерстяной юбкой, пробивалось через нее, согревая живот. Широкий плед, накинутый на плечи, не давал теплу уходить выше. Тина, недолго думая, подняла его с Таниных плеч, и накрыла ее голову, оставив только лицо. Руки начали сжиматься в кулаки, пальцы на ногах можно было подогнуть, двигая ими в шерстяных чулках. А когда ей принесли травяной чай, заваренный скорее всего, на молоке с добавлением меда, она поняла, что теперь точно выживет.

– Тина, иди, помогай, Фелисия, похоже, не может разродиться. Ее служанка слишком напугана, и раздражает меня, – заглянув в карету, крикнула Флоренса и улыбнулась, заметив, что Таня порозовела и с удовольствием пьет чай сама.

– Она рожает в срок? – спросила Таня, отставив большую глиняную кружку напротив, на деревянную часть, делящую сиденье дивана пополам.

– Думаю, да, она говорила, что вот-вот должна родить, и боялась ехать, но люди отца знали его приказ – забрать ее любой ценой. Ее привезли ночью, но в тот момент у нее отошли уже воды и были схватки, а сейчас что-то пошло не так, схватки, похоже, прекратились,  – удивленная Таниной заинтересованностью, ответила девушка, которая, судя по выдержке, характеру и командному тону, могла руководить небольшой армией.

– Тина, найдите мне обувь, я помогу, – сказала уверенно Таня, скинув с себя плед, и поняла, что сделала это вовремя – еще немного, и она вспотела бы, а потом снова замерзла.

Роды казались легкими, но осложнялись тем, что Фелисия была слаба, а ее страх заставлял вести себя неправильно: тужилась не в тот момент, испуг ее переходил в истерику, и она забывала правильно дышать. Таня выпроводила всех из-за кареты, где девушка и лежала под укрытием вроде шатра.

Тут то она и заметила кровь, которая могла значить только одно – у девушки открылось кровотечение, и как только ее тело исторгнет ребенка, оно усилится. С каждой потугой внутри нее скапливалась ее близкая смерть.

– Флоренса, у нее кровотечение, и я не смогу остановить его без операционной! – испуганно прошептала Таня девушке, оттащив ее за карету. Стенли сидел здесь же. Он не переоделся, а лишь держал углы накинутого пледа, и услышав слова Тани поднял на нее голову:

– Если вы уверены, что ее спасти не получится, то спасите хотя бы ребенка. Это я виноват, что велел везти ее сюда, я виноват! – взявшись за голову, качался он из стороны в сторону.

– Отец, не стоит сейчас горевать, это еще не точно, но я бы посоветовала вам пойти сейчас туда, сесть у головы вашей дочери и рассказать, как вы любите ее, и пообещать ей, что все будет хорошо, – сквозь зубы прошипела на отца Флоренса, с трудом сдерживаясь, чтобы самой не зареветь в голос.

– Да, ты права, девочка моя, я должен побыть с ней, – он встал, вдохнул полной грудью, выдохнул, вытер глаза, и натянув улыбку, вошел в шатер.

Таня и Флоренса последовали за ним.

– Быстрее бы это закончилось, у меня больше нет сил, словно жизнь уходит из меня, и мне очень страшно, что мне ни капельки не больно, мне становится очень холодно. Прошу вас, спасите моего ребенка, – шептала Фелисия, смотря в лицо отца. Флоренса серьезно глянула на Таню, и мотнула головой на лицо сестры – оно было как бумага. Таня мотнула головой в ответ.

– Фелисия, давай еще раз потужимся, и твой малыш выйдет наружу, и ты сможешь обнять его, – проворковала Таня, но девушка безотрывно смотрела в глаза отца и улыбалась. – Несите самый острый нож, но бросьте его сначала в кипяток, – громко крикнула Таня в сторону Тины. Та опешила, но, когда Флоренса гаркнула на нее, та пулей выбежала из шатра.

– Она жива, ты не можешь резать ее, – шепнула Флоренса, но теперь голос ее не был командным, не был твердым.

– Да, я сделаю надрез только здесь, - показала Таня девушке в сторону ног. - Потому что головка уже в путях, и ребенку не хватает лишь одной потуги, но она не может больше тужиться. Здесь я наложу шов, и все будет хорошо. Главное, чтобы за ребенком не последовала река крови, иначе, ты понимаешь…

– Да, делай как нужно, – ответила Флоренса, и подсела к отцу, всматриваясь в глаза сестры, что уже не говорила ни слова, а только переводила взгляд, смотря на своих близких, которых, она понимала – больше не увидит.

Таня подняла кричащего малыша к лицу матери, еще не успев перерезать пуповину – она хотела, чтобы девушка умерла, зная, что ее ребенок будет жить.

– Брадах, – выдавила из себя девушка, улыбнулась, когда Таня поднесла щеку сына к ее губам. И в тот же момент голова ее качнулась в сторону. На губах замерла вечная улыбка, а из уголков глаз скатились слезинки.

– Она сказала, что он жив, она ушла, зная, что ее малыш родился, и он жив, – со слезами упала на грудь сестры Флоренса. Стенли гладил лицо умершей дочери, словно лаская ее перед сном. Его живые и какие-то озорные для его возраста глаза стали мутными. На лице блуждала улыбка, словно он еще не осознал, что его девочки, его Фелисии больше нет. Таня передала малыша Тине, что до смерти матери успела перерезать пуповину.

Служанки по указу Тани быстро накрывали ноги Фелисии, чтобы отец и сестра не видели, сколько крови она потеряла.

– Это шотландское имя, она хотела, чтобы мы назвали его Бродах, – вдруг серьезно сказал Стенли.

– Он теперь будет моим сыном, и все, кто знают правду, должны молчать. Я вдова, как и моя сестра. Этот мальчик будет носить имя Бродах, но никто никогда, в том числе и он, не узнает, что не я была его матерью, – Флоренса сказала это так, что никто бы и не стал спорить с ней. Она держала на руках обмытого и закутанного малыша, что спокойно водил глазами, не издав после первого крика ни одного звука, словно прощаясь с той правдой его жизни, которую велено было забыть.

Глава 22

Таню спешно усадили в карету рядом с Флоренсой, Тиной, держащей на руках младенца и кормилицей с ее собственным малышом. Мужчины и служанки, разобрали скарб, уложили тюки вещей и на двух каретах все тронулись в путь. Стенли ехал верхом со своими людьми. Кареты часто останавливались, ожидая возвращения разведчиков, но потом ехали несколько часов так быстро, как могли.

Таня очень много читала и слышала о пустоте, что появляется внутри, когда теряешь что-то родное. Болезнь матери была полной неожиданностью, а вот ее смерть — уже почти ожидаемой. И несмотря на это, надежда на выздоровление теплилась в Танином сердце до самого конца, не взирая на слова врачей.

В мамину смерть она просто не верила до сих пор, и, мысленно удаляясь от той действительности, что ее окружала, она всегда возвращалась в последний год их совместной жизни. Внутри сидело какое-то странное убеждение, что мама не умерла, а только уехала. Может быть и надолго, и далеко, но там ей хорошо. Жаль только, нет с ней связи — просто поболтать.