Проклятье Волчицы (СИ) - Вейла Елена - Страница 22

— Что, он и тебе не уделяет внимания? — с нахальной усмешкой поинтересовалась Гермиона у умершей жены Драко.

— Мисс Грейнджер… — женщина на портрете прищурилась и сжала тонкие розовые губы.

— Ты знаешь меня? А вот я не могу похвастаться тем же… — скрестив руки на груди, Грейнджер встала перед портретом, чтобы лучше разглядеть собеседницу.

Белокурая женщина на картине смотрела на неё осуждающе.

— Мисс Грейнджер, я тоже не могу похвастаться тем, что хорошо вас знаю. Но одно точно — вы напали на моего сына! — она тоже сложила свои бледные нарисованные руки на груди, но сделала это очень изящно и продолжила ещё более сердито: — Вы лишили его части магии и изуродовали! Вас должны судить за это преступление!

— Но не осудят! — усмешка оголила белые острые зубы Гермионы. — Что ты ещё хочешь мне сказать, мамочка? Говори, пока я здесь.

Астория будто опешила от такой наглости. Она с минуту смотрела на Гермиону непонимающим взглядом, полным изумленного возмущения. Голубые глаза наполнились слезами. Сморгнув их, она продолжила более сдержанно.

— Гермиона Грейнджер, вы… Вы были совсем другой. Я помню вас по школе — вы славились умом, честностью и справедливостью. И добротой. Но сейчас… Вы… Это ужасно… — она покачала головой, что совершенно вывело Гермиону из себя.

Не хватало ещё чтобы какая-то «белая моль» указывала ей, что правильно, а что нет, и поучала.

— Я такой человек, которого ты видишь! — холодно проговорила она, повышая голос. — Да, я напала на твоего сына. Прости. Да, я украла его магию. Снова прости. Это ты хотела услышать? Но мне совершенно всё равно на тебя и твои чувства! Мне это было нужно! А я всегда беру то, что хочу! И ещё кое-что… — Гермиона нахально вздернула подбородок. — Я хочу твоего мужа! Да, будем честными, он хорош. Он слишком горяч, хоть и закрыт, как старинная шкатулка на десять замков. Разреши ему трахнуться, мамочка! Не держи за яйца здорового молодого мужика!

— Я… Я не его мамочка… — от такого откровения нарисованная женщина пошла красными пятнами. — И я не могу ему что-то разрешать или нет…

— Я его мамочка! — услышала Гермиона гневный голос за спиной и, обернувшись, разглядела на тёмной стене портрет чопорной красивой женщины в чёрном траурном платье.

Она тоже была бледнокожей блондинкой с голубыми глазами. Гермиона подумала, что Малфои выбирали женщин себе под стать. Красивые и на вид холодные, как лёд.

Ещё одна «бледная моль».

— Мисс Грейнджер, вы ведёте себя неподобающе! — выговорила женщина со взглядом айсберга. — Как вы смеете так по-хамски разговаривать с кем бы то ни было в этом доме! Какое бесстыдство!

— Нарцисса, — подала голос Астория. — Мне кажется, с ней что-то не так… Я слышала, она проклята, и поэтому…

— О, нет, вот только не надо меня защищать! — Гермиона сердито цыкнула на мёртвую женушку Драко и повернулась к его умершей матери. — Значит, вы мама охотника? Очень рада с вами познакомиться! И, кстати, ваш муж — просто прелесть, как и ваш внук.

Нарцисса нахмурила тонкие брови. Она хмыкнула, отведя взгляд в сторону:

— Что ещё можно было ожидать от грязнокровки.

— Что значит эта ваша «грязнокровка»? Это должно меня обидеть? — Гермиона равнодушно пожала плечами.

Она уже давно догадывалась, что, скорее всего, это значит то, что они отличаются качеством крови. Раз она «грязнокровка», то логично, что люди, произносящие это слово с такой брезгливостью, — «чистокровки». Но в чём разница, она понять не могла. Кровь у Скорпиуса, внука этой кривившей нос бледной дамы, и кровь Гермионы ничем не отличались, тот же вкус железа, красный цвет и волны магии.

В ответ на её вопрос с картины Нарциссы раздалось злобное, почти змеиное шипение:

— Это значит, что ты грязь! Что ты хуже лошадиного дерьма! Что ты не можешь даже стоять рядом с кем-нибудь из нас! Ты самое мерзкое существо, и таких как ты надо давить каблуком…

Гермиона настороженно оглядела блондинок. Это произнесли не они — обе выглядели ошеломленными и немного напуганными. Голос ясно слышался с картины Нарциссы. Мать Драко нервно дёрнула глазами в сторону, вскочила с места и в мгновение ока исчезла с портрета, оставив Грейнджер недоумевать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Кто это был? — обратилась она к поникшей Астории.

Та быстро взяла себя в руки, вскинула острый нос вверх и важно произнесла:

— Тебя это не касается, — её взгляд вдруг смягчился, когда она увидела кого-то за спиной Гермионы. — Привет, любимый.

Драко. Он подошёл тихо, мягко ступая. Настоящий охотник на охоте. Гермиону немного покоробило от этого слащавого «любимый», но и Драко не отставал от своей умершей половины:

— Доброй ночи, родная, — осторожно ответил он полным нежности голосом.

Гермиона повернулась к нему — охотник стоял совсем рядом и даже не взглянул на неё. Серые глаза изучающе бродили по портрету жены, твёрдая челюсть напряжёна, губы сжаты. Ведьме так и хотелось надавать ему пощёчин. Хотелось потрясти его, крича:

«Идиот! Вот за кого ты держишься?! За мёртвую женщину, которая не сможет тебе больше ничего дать! Никогда не обнимет, не поцелует, не подарит радость прикосновений и горячего секса!»

Гермиона оглядела его возмущенным взглядом, повернулась к Астории и зло произнесла:

— Ты слышала, что я тебе говорила! Не держи его, — она развернулась и почти побежала по коридору, послав за спину удар магии.

Окно снова раскрылось, и тяжёлые портьеры шумно затрепетали под порывами холодного ветра.

***

Закрывая окно на задвижку, Драко мысленно ругал себя.

Чёрт возьми, он настолько помешался на Грейнджер, что забыл об Астории и почти не вспоминал все эти дни. Кудрявая нахальная ведьма никогда не сравнится с его женой, самой доброй и прекрасной женщиной на свете. Подснежник — так он ласково называл её раньше. Хрупкий цветок, который пробивает корку льда, чтобы явить свою нежную силу миру.

— Драко, ты так давно не приходил… — проговорила Астория тихо, когда он вновь встал напротив её портрета, по бледной нарисованной щеке скатилась слезинка.

Малфой почти протянул руку, чтобы стереть солёную каплю с волшебного холста. Но блондинка сама смахнула её лёгким движением.

— Я и не собирался… — честно признался Драко. — Ты же знаешь, я не люблю общаться…

Он хотел сказать «с мёртвыми», но осекся. Его жена на портрете выглядела слишком живой, чтобы записывать её в мертвецы. Это сильнее всего ломало его — разговаривать с людьми, которых он хорошо знал и любил, и одновременно понимать, что их больше нет на этом свете.

— Я рада, что ты всё-таки навестил меня, — Астория тактично сделала вид, что не заметила его смятения. — Давно хотела сказать, что благодаря твоей заботе, наш сын растёт прекрасным добрым мальчиком. Ты хороший отец, Драко. Помнишь, ты переживал, что не справишься с воспитанием в одиночку?

— В этом нет моей заслуги. Это скорее он меня воспитывает, — усмехнулся Малфой, вспоминая, как же трудно ему держать себя в руках, когда Скорп творит что-то под девизом — причинить добро.

— Скорпиус всегда хвалит тебя, — тепло улыбнулась Астория. — Жаль только, что это случилось с ним…

Драко нахмурился, догадываясь, что она говорила не о лунатизме сына, который изредка проявлялся у него с трёх лет, а о нападении волчицы:

— Я знаю, что виноват… Не доглядел.

— Не вини себя… Наш мальчик живучий, у него девять жизней…

Она смиренно вздохнула, и Драко вспомнил, какой его жена была понимающей и доброй, как с ней всегда было уютно и тихо. Всё портило одно — то, что Астория «была». В горле запершило, он тяжело сглотнул сухой комок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Уже восемь, насколько мне известно… — Драко невесело усмехнулся.

— А может и семь, — она грустно улыбнулась в ответ и, не скрывая любопытства, спросила: — Это правда, что на Гермионе Грейнджер какое-то страшное проклятье? И она была Волчицей? Животным?

— Отец рассказал?

— Нет, не он… Слухи в нашем тонком мире разносятся быстро.

Драко потёр лоб.