Тринадцатый апостол. Том I (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 28

— Аве, …Марк — слышу в ответ, он кивает мне на кресло — садись, я хотел с тобой поговорить.

Поговорить — это хорошо. Надеюсь, Тиллиус уже приник к слуховой трубе, не хотелось бы потом повторять все еще раз. Интересно, а сам Пилат не догадывается, что каждое его слово, сказанное во дворце, становится тут же известно фрументарию? Похоже, что нет. Иначе выбрал бы другое место для разговора.

— Выпьешь вина?

Дождавшись моего согласия, префект наполняет два серебряных кубка, один протягивает мне. Судя по всему, разговор предстоит долгий, и выпить действительно не помешает. Тем более, что вино, хоть и разбавленное, оказывается очень приличным, значительно лучше, чем то, которым меня угощали апостолы

— Ты сейчас встречался с учениками Иешуа?

— Да. И с Иосифом Аримафейским. Иудеи пригласили меня отпраздновать Воскресение Христа.

— Так это правда — то, что рассказывают солдаты про Воскресение и Вознесение Иешуа?

Я качаю головой. Не поздновато ли ты очнулся, префект…

— Пилат, я ведь звал тебя пойти со мной к гробнице? Ты отказался. Предпочел остаться в Храме рядом с золотом. А мог бы еще раз увидеть Иешуа и просить прощение за свой неправедный суд. Понимаешь…?

— Я римский префект Иудеи, Марк! И в первую очередь обязан был удостовериться, что золото под надежной охраной. А уже потом…

— …Никуда бы это золото не делось. У тебя же снова был выбор. И ты снова его не сделал. Хочешь, чтобы теперь я рассказал, что произошло у гробницы? Так я ничего нового не добавлю, я видел то же, что и другие. А то, что творилось в моей душе в это время, и что я сам чувствовал, описать все равно невозможно. Слова здесь вообще бесполезны. Чтобы понять это, надо было там находиться.

— И Лонгин, и Фламий, и легионеры — вы все говорите одно и тоже, и у всех у вас не хватает слов!

Префект возмущенно поерзал в кресле. Только какой смысл теперь злиться, и главное — на кого… Вздохнув, пытаюсь объяснить ему

— Потому что так оно и есть. Ну, как можно описать Свет, исходящий от Него?! Как?! Как описать чувство, когда тебя омывает этим Светом, и ты словно заново рождаешься?! И нет в мире больше ничего, кроме этого Света. Женщины и мужчины, дети и старики, солдаты и левиты, римляне и иудеи — там не было тех, на чьем лице не появились бы слезы. Потому что он всех нас простил и благословил. Всем дал надежду на искупление грехов и на вечную жизнь там — я поднял глаза вверх — рядом с ним.

Пилат расстроенно откинулся на спинку кресла. Помолчал с хмурым видом. Отпил вина из кубка.

— И что теперь делать…?

— Жить. И жить так, чтобы не совестно было посмотреть ему в глаза, когда он призовет нас к себе. Ты же видел сегодня скрижали, лежащие в Ковчеге?

— Да. Тиллиус перевел мне их текст с арамейского.

— Ну, вот. Заповеди, оставленные Христом мудры и просты — их любой поймет и запомнит.

— Но ведь это заповеди, данные иудеям еще в древности?

— Христос дал Новый Завет — он немного изменил смысл некоторых древних заповедей, чтобы они стали понятны всем — и иудеям, и эллинам, и римлянам. Теперь это надо записать и донести до людей. Завтра я должен встретиться в Храме с левитами.

— Зачем?

— Чтобы в их присутствии писцы записали свидетельства о произошедшем Воскресении и Вознесении Мессии. “Verba volant, scripta manent” — слова улетают, написанное остаётся. Запишем это и на арамейском, и на греческом, и на латыни. Благую Весть должны узнать все народы.

— Как римский префект Иудеи я должен присутствовать на твоей встрече с левитами!

— Я и сам хотел попросить тебя об этом. Пока Синедрион в растерянности, нужно убрать из его состава всех сторонников Анны и Каиафы. Это же в твоей власти?

— Да. Я могу повлиять на состав Синедриона. Прежний глава — наси, недавно умер. А нового они так и не успели себе выбрать. Именно из-за этого Анна, на правах старейшины и смог навязать Синедриону решение о казни Иешуа.

— А кого же теперь прочат в наси Синедриона?

— Гамлиэля ха-Закена. Он, кстати, был против наказания Христа — так мне сказал Иосиф.

Я пытаюсь вспомнить информацию по этому раввину. Ух, ты… Да, это же будущий христианский святой Гамалиил — учитель Павла! Внук еще одного знаменитого святого Гиллеля, основателя фарисейской школы. Достойнейший человек. Надеюсь, при нём Синедрион из церковного судилища окончательно превратится просто в Школу Закона. Хватит уже путать божий дар с яичницей, а то они так и до иудейской инквизиции докатятся!

Этой ночью мне снова снится прошлая реальность. В кромешной темноте я пробираюсь через какие-то жуткие, колючие заросли, обдирая кожу острыми шипами. Каждый новый шаг доставляет мне страшную боль, но я слышу впереди чьи-то голоса и стремлюсь туда из последних сил — почему-то для меня очень важно услышать, о чем они говорят. Разговор двух мужчин идет на повышенных тонах, и голос одного из них я легко узнаю — это Степан Денисович Мезенцев

— Как это вы ничего не можете сделать, профессор?! Парень до сих пор жив, и значит нужно продолжать бороться за его жизнь!

— Товарищ генерал, да как вы не поймете?! То, что он еще жив, ни о чем не говорит! Сломанные ребра, перелом руки, многочисленные порезы — это просто ерунда на фоне тяжелейшей травмы головы, при которой неизбежен отек головного мозга. А это уже 100 % смерть, и лишь вопрос времени — когда она наступит.

— И …сколько ему даете?

— Сутки от силы. И не больше. Просто поверьте, что помочь мы ему уже ничем не можем. Сам Господь Бог тоже был бы здесь бессилен.

Это они про меня говорят? Вот так… предел жизни моему прошлому телу отмерен — максимум сутки. Ну, для меня это не новость, понятно, что умереть ему так и так придется, поскольку я сам нахожусь уже в другой жизни. Меня сейчас волнует совсем другое — как мне узнать, что с Викой?

Словно услышав мой немой вопрос, Мезенцев, тяжело вздохнув, спрашивает у врача

— Профессор, а что с девушкой?

— С девушкой, как не удивительно, полный порядок. То, что она в такой страшной аварии отделалась легким сотрясением мозга и мелкими ссадинами — это вообще чудо, уж поверьте старому хирургу! Зима, конечно, ей помогла — верхняя одежда, вязаная шапка на голове… И когда она вылетела через лобовое стекло, то удачно попала в глубокий снег на поле, он смягчил удар. А парень ваш молодец — врачи со скорой говорят, он принял весь удар на себя, вывернув руль. Считай, ценой своей жизни спас жену.

— Он у нас вообще парень геройский… — снова вздыхает Степан Денисович — скольким людям жизнь спас, а сам вот…

Они оба замолкают, а у меня отлегло от сердца — слава богу, Вика жива и здорова! Это для меня самое главное. Мой «куратор» сдержал обещание, и теперь я с легким сердцем могу оставить этот мир. Меня уже начинает затягивать в пустоту, как вдруг я слышу такой родной и любимый голос

— Степан Денисович, что врач говорит?!

— Вика, ты зачем встала? Профессор сказал, что тебе до вечера нужно полежать.

— Со мной все в порядке, Лешка как?!

— …Плохо — после долгой паузы отвечает Мезенцев — Шансов нет. Вика… нам нужно готовиться к худшему. Его уже нет.

— Нет, я не верю! Я знаю, я чувствую, что он здесь, и он нас слышит.

— Викуля, милая… ну, как он может нас слышать? Алексей в коме, и при такой тяжелой травме головы уже вряд ли придет в себя.

— Нет, это вы не понимаете! Мы с Лешей всегда тонко чувствуем друг друга, и я просто уверена…

Вика еще что-то продолжает объяснять генералу, но меня снова начинает затягивать в пустоту… Мой храбрый маленький мышонок, как же мне больно оставлять тебя одну… Прости, любимая, но в этот раз даже наша связь нам не поможет. Прощай бедная моя девочка… и береги нашего ребенка.

— …Марк, Марк что с тобой?! Очнись! — трясет меня кто-то за плечо, вырывая из пустоты

— Что…? — Я открываю глаза и вижу перед собой взволнованные лица Гнея и Диона.

— Ты так громко кричал на непонятном языке, так звал кого-то: «Vika, Vika…!».