Багровый прилив (СИ) - Сапожников Борис Владимирович - Страница 18

Иеремия Берек негодовал. Он провожал взглядом уходящую каравеллу, за которой все три галеона охотились несколько дней после выхода из Аземейнша.

— И это всё, Квайр?! — напустился он на полностью довольного собой фальшивого капитана. — Ради чего ты затеял весь этот цирк?! Мне за него придётся держать ответ перед Баквитом и Рейсом!

— Для начала я пытался спровоцировать их, чтобы они выдали себя бегством или попыткой отбиться от нас. Ведь и то, и другое было заранее обречено на провал. Однако то ли капитан каравеллы оказался умнее, нежели я думал, то ли мой старый друг Галиаццо Маро, присутствующий на борту, убедил его отказаться от этой глупой затеи. Тогда я посеял среди наших врагов семя сомнения, и то, что Маро отправился со мной в трюм, только сыграло мне на руку. Ну, и проверил кое-что.

— Что именно?

— Стоит ли доверять тем людям, кто сообщил мне о других кораблях, везущих валендийских солдат в Водачче. Все эти осведомители, так или иначе, связаны с наушником, с которым я встретился в Аземейнше. Он сказал мне чистую правду за чистое серебро, выходит, остальным тоже стоит доверять.

— И сколько человек отправилось в Водачче из Валендии?

— Три торговых корабля, по полторы дюжины бойцов на каждом.

— Этого слишком мало, чтобы захватить и удержать город.

Квайр думал так же, но ему оставалось только гадать, как и откуда валендийцы нагрянут ещё. А в том, что рыцари мира, затеявшие всю эту эскападу, отправят в Водачче намного больше народу, он был уверен.

Глава пятая

Узкими тропами

Многие в Святых землях, да и в самой Валендии — чего уж греха таить — представляют себе сарков этакими дикарями, застрявшими во временах Войны Огня и Праха. Теми самыми, кто сразил в Ронсевальском ущелье неистового маркграфа Хруодланда — первого по мощи и Вере паладина Каролуса Магнуса, последнего властителя Энеанской империи. Их представляют себе одетыми в звериные шкуры поверх груботканых туник, грязных и нечёсаных, и обязательно с тяжёлыми мечами на бедре или секирами за плечами. Ни шпаг, ни тем более мушкетов с аркебузами у сарков быть не должно, по мнению обывателей Святых земель.

Эшли лучше знал быт саркских деревень и городов горной провинции Эускади, где преимущественно проживал этот гордый народ. В чём-то обыватели были правы, ибо мылись сарки не чаще других деревенских, и потому от них несло тем же сеном, навозом и животных духом. Одевались они бедно, да только сейчас в Валендии днём с огнём не найти не то что богатого, а хотя бы не полунищего крестьянина. Ибо государство, разорённое гражданской войной, выжимало из них все соки, позволяя скорее выживать, нежели жить. Попытки бунтовать душили в зародыше, потому что Церковь давно объявила их ересью, и в те комарки,[13] где появлялись первые признаки крестьянских волнений, отправлялись рыцари Веры, не оставляющие после себя ничего живого.

Сарки никогда не бунтовали, и пускай Веру приняли лишь формально, но пока они верно охраняли горные перевалы от вторжения со стороны проклятых виистанцев, короля и кардинала всё устраивало. Более того, Эускади стала своего рода ссыльной провинцией для слишком либерально смотрящих на вопросы Веры клириков. Их отправляли туда проповедовать среди сарков, и они очень редко покидали Эускади, ибо никогда не могли справиться с этой миссией.

Но самое важное, что сарки отлично знали не только большие перевалы через Ниинские горы, но и тайные тропы, по которым не провести армию, а вот несколько отрядов — вполне возможно. Кроме того, рыцарям мира было известно, что сарки за определённую мзду проводят контрабандистов в Виисту или в земли Водачче. И даже ходили слухи, что горцы знаются с подгорными карликами-гномами, которых никто не видел со времён Войны Огня и Праха и падения Энеанской империи. Иначе как можно объяснить, что почти все мужчины сарков вооружены превосходными мечами и топорами, какие не в силах выковать их мастера в примитивных деревенских кузницах.

Отряды, пересекшие половину Валендии, собрались в довольно большом городе (по меркам Эускади, конечно) — Вега-де-Валькарсе. Здесь их уже ждал тот самый сарк с лошадиным лицом, об имя которого можно было сломать язык, потому что звали его Ортл Ларразабал. Впрочем, многих сарков звали так, что произнести их имена и фамилия могли только они сами, чем многие из них открыто кичились.

Вега-де-Валькарсе ничем не отличался от иных захолустных городов Святых земель. Жизнь здесь текла размеренно и спокойно, даже присутствие достаточно приличного количества бывших солдат, оккупировавших все местные дешёвые таверны, ничуть не изменило её течения. Тем более что солдаты вели себя удивительно тихо, всегда платили по счетам и дрались лишь тогда, когда их начинали задирать местные. Но ни разу не дошло до поножовщины, за чем следили не только весьма суровые стражи порядка, но и более прилично одетые из числа солдат люди. Они всегда старались предотвратить намечающийся конфликт, а если кто-то в драке хватался за нож, то на его ладони тут же сжимались крепкие пальцы прилично одетого солдата. И не важно, кто пытался достать клинок — глупый, молодой сарк, или так же не отличающийся особым умом бывший солдат. До крови — настоящей, текущей из вспоротых животов и перерезанных глоток, а не из разбитых носов — ни разу дело не дошло.

Город был центром комарки, здесь располагалась резиденция коррехидора, надзиравшего за местной администрацией и назначаемого из Альдекки. Как правило, должность эта была пустой формальностью, потому что кое в чём обыватели были правы — сарки жили своим укладом и уставом, и на валендийские законы плевали, если те расходились с их собственными. Ни коррехидор, ни альгвазил, ни даже алькальд всей Эускади не имели здесь такой власти, как собрание старейшин. Два десятка покрывшихся мхом стариков здесь решали все вопросы, и даже прямые указы короля были им не указ. Конечно, они были людьми умными и понимали, что вся их независимость может очень быстро закончиться, если они зарвутся. Это им объяснили очень доходчиво рыцари мира и рыцари Веры. И вот теперь в Вега-де-Валькарсе Эшли де Соуза должен был встретиться с одним из старейшин сарков, а проведёт его к нему именно Ортл Ларразабал.

Эшли ненадолго попрощался с Кастельяносом, оставив того в надёжных руках старых боевых товарищей. Солдаты тут же с энтузиазмом взялись за кружки, наполненные дешёвым вином, принялись вспоминать былые сражения и прикидывать, ждёт ли их впереди нечто столь же жестокое. А может, всё будет ещё хуже, и прошлые битвы покажутся им всего лишь прогулками в альдеккском саду с прекрасной сеньоритой в сравнении с теми, в которых им придётся сразиться в самом скором времени.

Рисколом заметил, что солдаты вообще склонны к самому чёрному пессимизму и меланхолии в мирное время и в военных лагерях между битвами. Они говорят за кружками дешёвого вина, что дальше всегда будет лишь хуже. Что жалования им не видать как своих ушей, а в грядущем сражении их точно прикончат, потому что интенданты «позабудут» о порохе, о пулях для мушкетов и ядрах для пушек, и придётся идти в бой, как обычно, с пикой, шпагой и отчаянной Верой. Что подкрепления вовремя приходят лишь к врагам, а им приходится ждать их часами под вражеским обстрелом. Жалобам на жизнь нет конца, однако стоит только протрубить военной трубе — и эти люди первыми идут в прежние свои полки, потому что иной жизни, кроме войны, не было для них никогда, и не будет впредь.

Старейшина сарков был, как положено, стар, сед и едва ли часто двигался. Он сидел, скрестив ноги, на коврике в своей комнате в большом богатом доме. Когда Эшли и его спутник подошли к нему, сразу стало понятно — здесь живёт преуспевающий человек с большой семьёй. Дом был крепкий, добротный, несколько раз его достраивали, чтобы вместить новых членов разрастающейся семьи. По традиции он был разделён на мужскую и женскую половины, двери между которыми запирались на ночь. Глава семьи обитал в отдельной комнате с большим окном, прорезанным не в фасаде, а с обратной стороны дома. Эшли понял, что старику куда интереснее смотреть, как резвятся там его внуки, нежели наблюдать повседневную жизнь горожан. Мебели в комнате почти не было, лишь невысокий столик, на котором стояли остатки утренней трапезы.