Кровь Рима (ЛП) - Скэрроу Саймон - Страница 49

- Нет, Ваше Величество. Я не буду.

Челюсть Радамиста на мгновение отвисла, прежде чем он оправился от шока, вызванного таким прямым ответом. - Предупреждаю тебя, центурион, не переходи мне дорогу.

Макрон расправил плечи.

- Ваше Величество, мои приказы в конечном итоге исходят от императора. И император Рима превосходит любого живого человека. Будь то царь или скромный центурион. В нынешних обстоятельствах вы не являетесь царем. И вы не будете им, пока римские солдаты не вернут вас на трон. Я служу трибуну Катону, потому что трибун назначен надо мной императором. В его отсутствие мой долг – служить непосредственно императору. Не вам. До тех пор, если только этого не требуют его приказы. А они этого не требуют. Я намерен взять на себя командование колонной.

- Ты не будешь командовать мной! И моими людьми.

Макрон посмотрел в ответ, пока он перегруппировывал свои мысли, изо всех сил пытаясь контролировать свой вспыльчивый характер. - Я командую когортой преторианцев. Я также командую вспомогательными войсками. И я командую осадным обозом. В наших интересах, чтобы ваши люди и мои шли вместе, Ваше Величество.

Радамист посмотрел в ответ. - Если ты ценишь свою жизнь, то сделаешь, как я говорю.

- Ваше Величество, я очень дорожу своей жизнью. Но еще больше ценю долг и честь. И мой долг ясен. Пока не выздоровеет трибун Катон, командую я. Вопрос закрыт. Желаю вам спокойной ночи.

Макрон повернулся и направился ко входу в палатку. Двое иберийских телохранителей, стоящих там, скрестили перед ним свои копья, заставляя Макрона остановиться. Он почувствовал, как его пальцы двинулись к рукоятке гладия, прежде чем разум взял верх над инстинктом, и опустил руку. Он наполовину повернулся к Радамисту и приподнял бровь.

Воцарилась тишина и неподвижность, которые, казалось, длились намного дольше, чем несколько ударов сердца, а затем ибериец рявкнул приказ, и телохранители раздвинули свои копья. Макрон прошел между ними и прорычал: - Вам очень не повезет, если вы попробуете это на мне в следующий раз, ребята.

Затем он вышел на прохладный вечерний воздух. Небо на горизонте было пурпурным, а наверху переходило в бархатную тьму, пронизанную мерцанием звезд. Он медленно выдохнул, возвращаясь к римской половине лагеря и быстро помолился.

- Юпитер Наилучший Величайший, я молю, чтобы ты сделал все, что в твоих силах, чтобы вернуть Катона в чувство. Прежде чем я сделаю что-нибудь еще, о чем я могу нахрен пожалеть.

*************

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Через час после рассвета, когда раненых погрузили в повозки, колонна продолжила движение в гористое сердце Армении. За собой римляне и иберы оставили два пылающих погребальных костра. Первый поглотил тела их павших товарищей, и в воздух поднялся густой жирный дым, и утренний бриз поднял дым за колонной, так что они задохнулись от едкого привкуса древесного дыма и жареного мяса, и он на много часов спустя оставался на их одежде. Вторым костром был город Лигея, который почти полностью погиб накануне. На каждой улице полыхали пожары, и огонь, раздуваемый ветром, быстро распространился. Оглядываясь назад, Макрон увидел, что пламя было почти непрерывным, ограниченным стенами, так что город выглядел как огромная костровая яма. Языки пламени хлестали по утреннему небу, и рев и резкие звуки треснувших бревен отчетливо слышались на протяжении первых полутора километров марша. Когда в полдень колонна ненадолго остановилась, солдаты все еще с трепетом оглядывались на толстый столб дыма, поднимавшийся в небеса.

Макрон посмотрел на зрелище, вынул флягу и сделал глоток воды. Он знал, что этот дым должен объявить об их присутствии на значительном расстоянии, и вскоре любопытные появятся на местности, чтобы исследовать его источник. Когда слухи об опустошении Лигеи распространятся по Армении, они узнают, заставит ли этот акт устрашиться людей, которыми Радамист так снова стремился править, или настолько воспламенит их ярость, что они восстанут против него. «Это еще предстоит увидеть», - подумал Макрон. Кроме того, его интересовали более неотложные дела.

Иберийцы первыми снялись с лагеря и, пренебрегая рутиной по закапыванию вала обратно в ров, сложили свои палатки и двинулись прочь. Римляне молча наблюдали за их отходом, выстраиваясь для погребального обряда. Мертвые иберийцы уже были похоронены ночью, но их отказ встать вместе с римлянами и почтить память их погибших союзников был воспринят как преднамеренное оскорбление всеми солдатами и офицерами преторианской и вспомогательной когорт. Макрон подумывал бросить вызов Радамисту напрямую и потребовать, чтобы он остановил своих людей, но такая конфронтация могла очень легко выйти из-под контроля, учитывая напряженное столкновение накануне вечером. Поэтому он позволил им уйти, а затем как можно быстрее завершил похоронный обряд, прежде чем отправиться вслед за ними.

Иберийцы оторвались от римлян почти на четыре километра, и по мере того, как расстояние между ними увеличивалось, благодаря медленному продвижению обозов и осадных эшелонов, Макрон послал пращников вперед с приказом преодолеть разрыв между двумя отрядами и удерживать оба в поле зрения. Разделение колонны на марше по территории, которую было разумно считать враждебной, было крайне неудовлетворительным положением дел. «Но лучше идти разделенным, чем драться друг с другом», подумал Макрон. Он надеялся, что уязвленная гордость Радамиста вскоре уступит место разуму, и что он примет командование Макрона над объединенными силами. Это может занять день или больше, но иберийец обязательно должен понять, что его амбиции имеют больше шансов на реализацию, если рядом с ним будут римские солдаты и осадные механизмы.

Внимание Макрона обратилось к крытому фургону, который грохотал по сырой дороге недалеко от людей первой центурии, шагавших под тяжестью маршевых фурок. Откидные створки козьей шкуры были развязаны, и через щель Макрон мельком увидел своего друга, лежащего на скатке, и девушку, сидящую рядом с ним на складках палатки Катона. Он приотстал и пошел в ногу позади повозки.

- Как он поживает?

Берниша повернулась и посмотрела на него, догадавшись о его вопросе, изобразила сон, затем подняла ладонь и покачала ею из стороны в сторону. Макрон разочарованно застонал. Катон был нужен сейчас больше, чем когда-либо. Схватившись за борт фургона, Макрон приподнялся, махнул девушке сдвинуться вперед и занял ее место. Рядом с ним Катон лежал на спине, его тело тряслось, когда повозка грохотала и покачивалась под ним. Он был в тени яркого солнечного света, но пыль покрывала интерьер серой паутиной, и время от времени он кашлял во сне. На нем не было никаких видимых следов сражения, кроме истощения. Ни одной раны. Макрон все еще боролся с мыслью, что его друг может быть поражен какой-то болезнью сердца и ума. У него возникло искушение встряхнуть трибуна и сказать ему, чтобы он взял себя в руки, но он был обеспокоен тем, что такие действия могут помешать выздоровлению его друга.

Одно из колес повозки врезалось в глубокую колею, и фургон сильно покачнулся. Глаза Катона резко открылись, и он с тревогой огляделся, прежде чем увидел Макрона, сидящего рядом с ним.

- Что происходит? Где мы?

- Вновь по дороге на Артаксату, парень. Если можно назвать эту проклятую козью тропинку подобием дороги.

Катон нахмурился, пытаясь сосредоточиться. - А город? Что случилось с Лигеей?

Макрон приоткрыл створки, обнажив столб дыма вдалеке. - Сгорел дотла, как ты приказал.

Катон вздрогнул. -Я приказал? Да ... Да. А люди?

- Все убиты. Мы не взяли пленных.

- Все мертвы?

Макрон тяжело кивнул. Он не получал удовлетворения от подчинения таким приказам и, по правде говоря, считал, что уничтожение Лигеи и ее народа было пятном на репутации Рима и, в частности, на чести Второй когорты. Что еще хуже, по мнению Макрона, это была ошибка. Но приказы были даны, и не его дело их расспрашивать. К тому же было уже слишком поздно.