Tobeus (СИ) - Тауров Илья - Страница 9

Конкретно мы находились здесь первые сутки, я не знал сколько у отца есть денег, но скорей всего очень мало, я как-то краем уха слышал, что он взял с собой из дома около десяти тысяч, одну мы точно заплатили за переезд в Польшу, Бастиану не платили ничего, но как, я уже писал это было не совсем наше решение, скорей всего родители отдали шесть тысяч, чтобы просто проехать границу, как они это сделали без документов, я так и не узнал. Хотя тут можно предположить, что установить наши личности не составляет проблем, надо только сказать наши имена и где мы живём, как становилось понятно кто мы, а может отец дал кому-то взятку, я не знаю. В общем в итоге у нас должно было остаться что-то около трёх тысяч евро, стоит отметить, что цены каждый день росли, так как каждый день, если не час, наши деньги теряли свою цену.

Плюс каждый день нужно было платить за наше пребывание здесь, до тех пор, пока не назовут наши имена.

Раз в несколько часов в помещение заходил человек в форме, называл фамилии и люди быстро схватив своё имущество, не сильно даже складывая в сумки, теряя одежду, документы и телефоны выбегали из комнаты. Тут же начиналась драка, особенно если это был телефон, одежда особо никого-то и не интересовала, можно и не говорить о том, что все пытались всё украсть, когда мужчины выходили в туалет, на его женщину могли тут же напасть и отобрать всё, что им хотелось, несколько человек, самые опасные были те, кто без семьи, они, сбиваясь в кучи человека по три или, иногда, пять могли напасть и на семью, даже при отце этого же семейства, он один с тремя никак расправиться не мог. Из-за этого в туалет стали ходить прямо в помещении. Не знаю, как описать образовавшуюся вонь от тел и от испражнений.

Люди, покинувшие здание, отправлялись на поезд до России, или до той страны которую они могли себе позволить. Вся система состояла в том, что беженцы попадали в Беларусь и заполняли документы, всякие опросники о том, где хотят остаться, куда направляются, в зависимости от страны были свои меры. Если это была Россия, то туда, конечно же, за большую плату отправляли запрос, разрешают ли они въехать тому или иному человеку. Если доплатить, то белорусские пограничники ещё выслали бы российским гарантии того, что вы не представляете опасности, мол вели себя хорошо, платежеспособны, с армией Европы связи не выявлены. Если, кстати, эти связи вдруг выявлены вас никто не депортировал, платите за жизнь в бирюзовой комнате пока хватит денег, а вот потом уже вас просто выбрасывали на улицу, где из путей только один — обратно в Польшу.

Дни шли, человек в форме приходил, люди уходили, заходили новые, а мы всё сидели и исправно платили. Раз в день мама ходила за едой, это была тарелка жидкого супа с картошкой и больше кажется ничем, правильнее это даже назвать солёная вода с картошкой, трудно представить за сколько она продавалось. Но там и вода, и какая-то еда. Отец оставался сторожить вещи, несколько раз еду отбирали по дороге, но чаще нам везло. Когда прошло дней десять, отец начал думать, что нас и не пустят, что всё-таки связь с армией есть, мы просто тратим деньги впустую. Он выглядел настолько отчаянным, что даже мать сжалилась над ним, пытаясь успокоить его тем, что помимо нас есть те, кто сидит тут ещё дольше, старики, которые не нужны армии, например, их тоже не выпускают отсюда. Но тут вошёл ещё не запомнившийся мне, наверное, новый, работник пограничной службы внешность которого почему-то въелась с первого взгляда. Он был небольшого роста, немного полноват, короткие чёрные волосы, а также большие лобные залысины. И ещё высокий, совсем не подходящий ему голос.

Открыв дверь, он запустил за собой клубы морозного пара, поздоровался со всеми на английском и улыбнулся, открыв свои бумаги он стал читать фамилии таких же как и мы беженцев, после нескольких человек он выкрикнул и нашу. Я обрадовался, даже вроде бы запрыгал так, будто вообще всё кончилось, а с завтрашнего дня всё станет хорошо. Не знаю из-за чего, хотя просто покинуть эту комнату с негаснущим светом, в которой я пробыл десять, или даже больше дней для меня было большой удачей.

Мать застегнула одежду, отец схватил заметно опустевшую сумку с водой, точней сказать почти полностью опустевшую сумку. Собрав всё своё, и как потом выяснится кое-что чужое, мы пошли за пограничником. Выйдя на улицу я спустя долгое время ощутил колючий мороз на щеках. Но думать о погоде было некогда, пограничник двигался к воротам, за которыми можно было увидеть автобусы, возле одного взад-вперёд прохаживался человек. Мы и группа людей пошли к ним.

На плохом английском, тепло одетый, похожий на шар человек заговорил с нами чуть ли не как робот, будто кто-то внутри него включили запись:

— Внимание! Автобус стоит сто долларов или евро за одно место, то есть если вы впятером влезете на одно — с вас сто баксов, пойти пешком — бесплатно, куда идти я вам конечно же не буду объяснять, потому что это в мои обязанности не входит, автобус едет до вокзала, на котором вы сможете купить билеты на поезд до Смоленска, кто не знает это ближайший к Беларуси большой город в России. Так же с вокзала вы можете отправиться куда пожелаете, исходя из ваших разрешений на въезд. Попрошу вас оставаться на месте.

Он ушёл куда-то и вернулся с тёмно-зелёным ящиком из которого торчали какие-то браслеты или пояса. Когда он вытянул один стало ясно, что всё-таки это были браслеты.

— Так, сейчас я на каждого из вас надену по вот такому прибору, — вот тогда он и достал один браслет и демонстрируя всем нам, нас было человек семь, крутил им в воздухе, — его хватает ровно на сорок восемь часов с момента включения, куда его одеть решайте сами. Это датчик слежения, но внутри есть ампула с ядом. Не бойтесь, в течение этих двух суток вам не будет ничего, не будет ничего и после этого времени если вы будете за пределами нашей страны, он просто раскроется и его можно будет выбросить. Если же вы решите остаться здесь — то уж извините. При попытке снять браслет точно так же в вас введётся яд. Всё.

Дальше уже одевая браслеты, он стал объяснять, что поделать ничего нельзя, невозможно принять всех людей, которые приезжают, надо переправлять их дальше, тут либо плати, либо двигайся на восток. Сказал, что он нам не завидует, но что поделать, такие настали времена.

Кто-то решил сказать, что это бесчеловечно и не зря про них, русских, ходят такие слухи. Мужчина с браслетами поднял своё лицо, украшенное добрейшей улыбкой и сказал: «Если бы всё было наоборот, вы бы просто засыпали нас известью». Я кстати тогда не знал, что такое известь потом, на обучении, нам рассказывали, для чего её применяли на войне, которая была в середине двадцатого века.

Остальные же безмолвно повиновались, все вроде пытались быть бодрыми, но даже говорить никому больше не хотелось, да и, наверное, не было сил, бодрости хватало только на то чтобы просто стоять.

Отец понёс вещи в автобус, втроём мы сели на одно место, это в общем-то было несложно, а ехать нужно было не больше нескольких часов.

На вокзале выяснилось, что три билета стоят все деньги, что у нас остались. А такая система, как была в автобусе, чтобы мы втроём заняли одно место, тут не работала. И вот совершенно без денег мы оказались в поезде до Смоленска. «Положение безысходное», — подумал я фразой из мультика или фильма, но отец вытянул два телефона откуда-то из наших сумок, украл он их или подобрал валявшийся из никем не замеченных на полу, я не знаю, один из них он сбыл в тот же день.

Глава VIII

Прихватив один из телефонов, которые он только что нам показывал, отец пошёл между вагонами, в глубь поезда, а вернулся через несколько часов с деньгами. Он продал поцарапанный и явно старый, вообще не знаю каким образом работающий, телефон за тысячу долларов. Думаю, такой в обычное время вряд ли не нужен был бы кому-то и за десятку.

Ехать оставалось около восьми часов, этот поезд был самым дешевым и самым медленным, набитым, за редким исключением, немцами и поляками, которые, как и мы, отдали последнее, что у них было, только бы уехать туда где ещё оставалась работа и еда. Вода и погода перевернули всё в этом мире, жители севера России сейчас резко стали жить лучше всех в Европе, привыкшие к холодам, промышляющие рыболовством и охотой, они вообще скорей всего мало ощутили какие-либо особенные изменения.