Зайтан-Бродяга (СИ) - Слобожанский Илья - Страница 24

Успел ли я испугаться, не знаю. Наверное, не успел, на страх не осталось времени. Да и само время остановилось, мир стал чёрно белым. Хотя он и так не разноцветный, ночь на дворе.

Под тяжёлой лапой размазался колючий куст. Маленькая голова потянулась в мою сторону. Хорошо видны зубы в несколько рядов, раздутые ноздри, чёрные точки глаз. Раздвоенный язык высунулся из пасти, ощупывает, трогает воздух. Зверь нюхает, точно сомневается, а стоит ли меня трогать? Запах шипаря заставляет осторожничать. Загребает зверюга лапами песок, шипит в мою сторону. Поднял змееголов голову, втянул язык, изготовился для стремительной атаки. Вот и всё, пришёл мой смертный час. Бежать некуда, да и как я убегу, нога застряла.

Что-то хлопнуло у воды. Зверь взвыл, резко развернулся, зацепил меня хвостом. Отлетел я, не знаю насколько далеко, но в полёте увидел свои ноги. Брякнулся на спину, затрещали ветки. Не понимаю, как, но я отчётливо разглядел огромную тушу змееголова. Истекает он кровью, пятился, отступал на меня. Ещё мгновение и всё, раздавит. Не сожрал, так растопчет.

Зверь остановился, длинный хвост рассекает воздух над моей головой. Большая, когтистая лапа гребанула, вырвала всё что оказалась под ней и бросила мне в лицо. Я перекатился по колючим веткам и пополз. Во рту песок, трава, глаза запорошило, но я отчаянно работаю руками и ногами. Уползаю из последних сил.

Пахнуло тухлой рыбой. Подхватили меня и потащили. По лицу хлещет жёсткая трава, царапают колючки. Резко заболели спина, рёбра, плечо. Уже издалека слышатся громкие возгласы, рычание, вой, улюлюканье и свист. Что было потом, не помню, провал в памяти, чёрная бездна.

***

Проснулся от шума. Где-то неподалёку слышны громкие голоса, детский смех. Вокруг полумрак, лежу на шкуре, кажется в шалаше из камыша. Воняет затхлой водой, сушёной рыбой и ещё чем-то, но вот чем не могу понять. В башке гудит, точно поселились в ней пчелицы. Не везёт мне что-то на голову, не бьют, так ударяюсь ею. Дышать как-то трудно, тяжело, но не от запахов. Болят рёбра, каждый вздох даётся с большим трудом. Начинаю вспоминать ночную прогулку. Сюндель, камыши, стрельба, зверь. Какой же я всё-таки дурак. Зачем пошёл к воде?

— Уже проснулся? — Как из трубы донёсся незнакомый мне голос. Кажется, женский, а может и нет.

С трудом поднялся на локтях. И что это такое? Лежу совершенно голый, весь измазан чёрной дрянью. Где моя одежда, куда подевались вещи? И кто это там сидит?

— На-ка. Поешь раха. Попей тёплой юшки. — Чёрная плошка легла на вонючую шкуру, какой зверь её раньше носил понять трудно. Шерсть чёрная, как и подшерсток. Сильно затасканная шкура, старая и грязная. — Пей. — У самого уха раздался сиплый голос.

Шарахнулся в сторону. Резкая боль пронзила грудь, и я свалился.

— Зачем расплескал? — Надо мною нависло болотное чудище. Лицо покрыто серым мхом, нос вздёрнут, губы тонкие, глазки маленькие как у рыбы. — Лежи не делай резких движений. Схожу, принесу. — Просипело чудище. — Не вздумай вставать. Подломил тебя швака, потрепал малость.

Щит из камыша выпал наружу. Но от этого не стало светлей. Сиплое, неторопливо вылезло, а я остался. В голове всё перемешалось. Колокольня, змееголов, болотники. Сюндель, Михалыч, Гунька, где они? Куда все подевались?

— Что, оклемался? — Точно прочитав мои мысли в дыре появился Михалыч. Залезать не торопится. — Ну и учудили же вы с Сюнделем. Герои мать вашу.

— Ты не видал мои вещи?

— Видал. — Заглядывая в дыру ответил Михалыч. — Сушатся они.

— Что за место? — Я сделал несмелую попытку подняться. Но и в этот раз не вышло, застонал и свалился. Болят рёбра, сильно болят. А вот голова прошла, не гудит в ней.

— Тебе же сказали, лежи не дёргайся. Герой. — Напомнил Михалыч и протиснулся в щель. — На болоте мы. Колокольня там. — Палец указал в камыш стены. — А мой автоматик-то тю-тю. Спасибо тебе, удружил. — Михалыч присел рядом. — Винтовку я забираю. На время.

— А чего тю-тю? Сломался?

— Какой там. — Михалыч отмахнулся и непонятно по какой причине. Наверное, от досады, что автомат тю-тю. А может от мошек, которых здесь тьма. Как-то странно, раньше я их не замечал. Меня они не трогают, а Михалычу досаждают.

— Так что с оружием? — Напомнил я. — Потерялось?

— Нет. — Михалыч разогнал мошек, поскрёб щеку. — Скорее нашлось.

— Так чего ты мне голову морочишь? Не отдам винтовку. Где твой пистолет? Может и он тю-тю?

— Нет, не тю-тю. — Михалыч прихлопнул на шее букашку, раздавил её и выбросил. Посмотрел на меня с прищуром и пожаловался. — Зверьё в ваших краях уж больно свирепое. С автоматом куда ни шло, а пистолет — это так. По воробьям стрелять.

— По каким ещё воробьям? — Начинаю злится, потому как загадками говорит Михалыч. — Что с автоматом? Потерялся или нашёлся?

— Нашёлся. — Михалыч кивнул и попытался объяснить. — Поначалу он потерялся, потом нашли. Ластоногие в кустах отыскали.

— Не отдам винтовку. Моя она. — Заскрипел зубами, разговор не складывается.

— А кто спорит? Твоя, чья же ещё? — Заверил Михалыч и закурил. Мошек заметно поубавилось, а вот дышать стало трудней.

— Михалыч. — Позвал я. — Ты зачем мне голову морочишь? И без твоих причуд башка раскалывается. То моя винтовка, то не моя. Нашёлся, потерялся. Городишь невесть что.

— Слушай сюда. — Михалыч высунулся наружу выбросил окурок и быстро вернулся. — Эти твари наше оружие забрали. Сказали, потом вернут. Всё вернут и мешки, и консервы и кости что мелкий таскает. Всё, кроме моего автомата. У них, праздник намечается. Вы с Сюнделем вроде как почётные гости. Герои, мать вашу. А мой ствол утопить хотят. Жертвоприношение, врубаешься? Типа ты, из него зверюгу завалил. Вот за эту заслугу и утопят автомат. Радуйся, что не тебя. Там, какой-то полудурок, шаманит над моим стволом. Тиной накрыл, кровью зверя поливает. — Михалыч прихлопнул на скуле мошку, скривился. Посмотрел на неё и раздавил. — Вот дрянь, грызанула. Слышь герой, а тебя что, совсем не кусают?

— Почему я герои?

— Так это они, жабы ластоногие так решили. Вы чудика спасли. Я так и не понял кого именно, вождя, или его сына? Может и обоих. Сам чёрт не разберёт этих упырей, они все на одну рожу. А ещё. — Михалыч ухмыльнулся. — Эти жабы уверены — это вы с Сюнделем зверюгу прижмурили.

— А кто?

— Я. — Ответил Михалыч и часто замахал руками. Мошки слетелись отовсюду. — Что же это твориться? Прямо нашествие какое-то. — Михалыч втянул голову в плечи и поспешил уйти.

— Да ладно врать-то. Как ты мог змееголова прижмурить! — Выкрикнул вдогонку и поймал себя на мысли — начинаю пользоваться чужими словечками.

— А вот так. С колокольни, башку прострелил. — Из-за шалаша пояснил Михалыч.

— Ага. Щас. — Я тихо рассмеялся, но тут же, пожалел об этом. Резкая боль пронзила грудь.

— Чего ржёшь? — Спросил Михалыч и заглянул. — В глаз зверя бить нужно. От него пули как от танка рикошетят. — Мне показалось, а может и правда Михалыч обиделся. Просунул он голову в дыру и прошипел. — Что не веришь? Так ступай, сам посмотри. Ластоногие башку на палке выставили. Живёте здесь с самого рождения, а кого и куда бить не знаете. Ты бы ещё с дубиной на эту тварь бросился. Скажи спасибо Сюнделю, не отвлеки он зверюгу. — Михалыч машет руками, отгоняет мошек. — Видел я, как тебя по кустам кидало. Ничего не скажешь, красиво летал.

— Как? — Я уставился на Михалыча.

— Что как. — Переспросил тот. — Летал?

— Нет. Как ты мог попасть в глаз? Да и не было тебя с нами.

— Я с колокольни всё видел, оттуда и стрелял.

— Врёшь ты всё. — Я улыбнулся. Веселит меня Михалыч за дурака держит. — Ночью темно.

— Ах да. — Михалыч криво улыбнулся. — Вы же тут дикие, потерянные в пространстве и времени. Я в тепловизор за вами приглядывал. Ты ещё скажи, выстрелов не слыхал.

— Слыхал. Над самой головой свистело. А если бы в нас попал?

— Ну, не попал же. — Брякнул Михалыч.

— А что такое тепловизор?

— Вернут ствол, покажу. — Пообещал Михалыч и отошёл в сторону, но быстро вернулся. — Ладно, герой. Отдыхай, позже договорим. К тебе посетители. Пошамкай и выползай.