Ведун (СИ) - Сухов Александр Евгеньевич - Страница 7

Сильно сомневаюсь, что у матери были при себе крупные денежные суммы. Немного драгоценностей, ну еще какие-нибудь дорогостоящие вещички. Я пока что слабо ориентируюсь в нынешних финансовых реалиях. Но по опыту той прожитой жизни, можно предположить, что вряд ли преступников заинтересовало содержимое женского саквояжа. Ну если она не везла в нем несколько тысяч рублей для какой-то надобности. Но это вряд ли. Тогда что это было на самом деле? В случайности как-то слабо верится. Ну сидят два мужика в купе, маются от безделья, как водится, распили бутылочку-другую винца. Вдруг один другому:

— А не сходить ли нам, уважаемый, в соседнее купе дабы лишить жизни всех его обитателей?

Вы в это верите? Ага, вот и я не верю. Выходит, эта парочка целенаправленно села в вагон, чтобы совершить заранее спланированное и кем-то хорошо оплаченное убийство. Значит, моя биологическая мать и её дети кому-то ну очень сильно мешали. И этот кто-то не пожалел денег для того, чтобы от них избавиться.

Жуть какая-то вырисовывается. Прям теория заговора.

Откровенно говоря, меня мало волнует смерть по сути чужих мне людей. По-человечески мне их, разумеется, жалко, но в том прежнем мире, когда в новостях каждый день сообщалось о десятках и сотнях погибших в катастрофах или от террористических актов, душа огрубела, что ли, и чужая смерть уже не воспринималась как нечто из ряда вон выходящее. А еще фильмы, где убивают едва ли не в каждом кадре грязно с потоками крови, приучили меня воспринимать смерть без должного страха и пиетета, а как некую абстракцию, существующую где-то там далеко не в этой жизни.

Единственным потрясением для меня был уход деда и бабушки. Оба умерли едва ли не в один день, сначала дед от воспаления легких, за ним и бабуля от тоски по любимому человеку. Случилось это давно, когда мне было всего-то шестнадцать лет, но зарубка в душе осталась глубокая. Родители, брат и сестра, слава Богу, живы, а другой родни у нас, вроде как, и не было. Мать сирота воспитывалась с малолетства в детдоме. Впрочем, батя как-то упоминал какого-то то ли троюродного, то ли четвероюродного дядю, проживающего во Франции. Этим только разбередил юношеские мечты о богатом наследстве, полагающемся нашему семейству после смерти заграничного родственника. Откуда только взял, что дядюшка миллионер? Понапридумывал себе невесть что, тьфу, прям вспомнить стыдно.

Во всей этой истории с моим побегом из пассажирского поезда меня интересует лишь один момент — станут ли меня искать те, кто заказал убийство матери и двух детей? С одной стороны, мальчишка от силы лет двенадцати-тринадцати, без теплой одежды и приличной обуви соскакивает с летящего на полном ходу поезда и оказывается в лесу. И это не лес средней полосы моего мира, где все хищное зверье давно повыбито и волка или медведя можно было встретить лишь в специальном заповеднике. Здесь этого добра хватает за глаза, и мне здорово повезло не наткнуться на стаю волков, рысь, росомаху или еще какую зубастую и очень голодную медвежуть. Случись такое, через пару дней никакая комиссия не обнаружила бы даже моих косточек, тем более выпавший снег скрыл бы до весны все следы, а там, если кто-нибудь и обнаружит обрывки детской одежды, вряд ли помчится в полицию докладывать о своей находке. Люди чаще всего бывают равнодушными к чужой беде и предпочитают не связываться с официальными властями. Выходит, исполнителям выгодно доложить заказчику о несомненной гибели мальчишки в лесу.

Ну доложат, а где доказательства? Если целью убийства были все трое, вряд ли заказчика удовлетворит невнятное блеяние о моей практически стопроцентной гибели. Выходит, стоит ожидать появления любопытствующих визитеров, задающих всякие интересные вопросы.

«А не появлялся ли в вашей деревушке пацан вот с такими приметами?», — а может еще и портрет покажут.

Это пока о моем появлении в доме доброй Василисы Егоровны Третьяковой никто из местных не в курсе. Но народ глазастый рано или поздно все прознает и, увидев портрет, непременно похвастается, мол, видел такого, живет у бабки Егоровны приблудыш. Интересно, сколько времени я проживу после этих откровений?

С другой стороны, я здесь уже больше двух месяцев. Все это время в основном находился в лежачем положении. Даже не из-за полученных травм. Просто моя нынешняя бренная оболочка никак не желает принять чужое духовное содержимое. У меня обычно что-то подобное случалось с новой обувью. С кроссовками проблем не было, но с кожаными туфлями наблюдалась одна стандартная заморочка — обувь даже от самых продвинутых изготовителей поначалу натирала ноги до кровавых мозолей. Лишь через какое-то время шузы обнашивались, и переставали причинять дискомфорт. Только последнюю неделю мне худо-бедно и со скрипом удается подниматься с койки. Ненадолго.

Если поисковые работы в окрестностях проводились, никто из местных меня не мог выдать. Вряд ли поиски затянулись надолго. Приехали какие-то важные господа, опросили население какой-нибудь окрестной деревушки, возможно, показали мой портрет. Поимев отрицательный результат, отчалили к следующему населенному пункту по списку. За пару месяцев всяко уложились. Выходит, опасаться кого-либо мне не стоит. А еще за это время мои волосы здорово отросли. Добрая Василиса Егоровна обещает остричь патлы, пожалуй, уж очень укорачивать их не стоит. Под горшок ножницами, и достаточно, стану похож на среднестатистического крестьянского малолетка.

Вообще-то в связи с моим окончательным выздоровлением возникает насущный вопрос: «Как мне быть дальше?». Разговора с Егоровной пока на эту тему не заводил, но не век же мне висеть на её шее. Очухаюсь, глядишь, и попрет со двора, мол, я тебе никто, вали, откедова появился. И отвалю. Вопрос — куда? В ближайший город? Сдаться полиции, мол так и так, напали в поезде, сбежал, потерял память, ищу родню.

А где гарантия, что какой-нибудь служитель закона не подписался за вознаграждение докладывать кое-кому о появлении всяких подозрительных пацанов моего возраста и внешности? Во-во, и я о том же. Донесет, за мной приедут и, как положено по условиям договора, прибьют и прикопают в тихом месте. Я, конечно, знаю, куда попадет моя душа после очередной смерти, но возвращаться обратно во мрак бесконечного Ничто, чтобы в нем раствориться, или потерять память в сияющем Нечто и отправиться на очередной цикл перерождений желания не возникает. Я хоть испытал непередаваемый шок от вселения в тело ребенка, но постепенно осознал все прелести моего нового существования. Впереди целая жизнь. Пусть исторические реалии и условия существования вообще не соответствуют тем стандартам, к которым я привык. Стерпится — слюбится. Жаль, что я не всезнающий Вассерман или какой супер-пупер продвинутый выживальщик типа Баженова, завсегда готовые оказаться где угодно и двинуть прогресс со страшной силой. Однако надеюсь, что и у меня найдется что-нибудь такое, чего не стыдно предложить этому миру. Пока не знаю, что, но надежды не теряю. Вот только достигнуть бы возраста, когда к моим словам начнут прислушиваться взрослые дяди. Может быть, даже автомат Калашникова смогу учудить. Не, пожалуй, не получится, мне знаком только принцип действия, а дьявол, как известно, кроется в деталях, да там еще патрон изобретать… Нет, не стану даже пытаться заниматься ерундой. Придумаю что-нибудь другое. Например, создам новую религию. Расскажу людям о том, что их всех ожидает после смерти. Организую горстку сектантов, буду им втюхивать в воспаленные головы о золотом Чистилище и грядущих перерождениях, а они в благодарность станут меня содержать и одаривать своей любовью, особенно юные девы, ну и от взрослых дам в соку не откажусь. Хе-хе-хе!

«Эко, Андрюха тебя занесло, — мысленно укорил сам себя, — хватит ерундой маяться, давай-ка глазки закрывай и спать».

Баранов считать не пришлось. Заснул моментально. Проснулся, как обычно, когда Василиса Егоровна, уже растопила печь и принялась двигать чугуны в печи посредством ухвата и еще греметь чем-то тяжелым.