Драмы больше нет (СИ) - Риз Екатерина - Страница 49

– Я не сомневалась, что услышу именно это!

– Потому что ты не права. Котёнок, мы знакомы уйму лет, я отлично знаю тебя. И знаю, что когда ты злишься, когда ты начинаешь истерить, то тебя нужно оставить в покое.

– Ну, конечно! – не удержалась я от сарказма. – Зачем решать со мной проблемы, разговаривать со мной? Нужно просто оставить меня в покое! А ещё лучше – отправить к маме. Или ещё куда-нибудь подальше, на какой-нибудь тренинг или шопинг. Чтобы не доставала своими глупостями!

– Я никогда не называл тебя глупой! – прогремел он.

Я предостерегающе ткнула в него пальцем.

– Я не буду снова выяснять это. Не буду разговаривать о том, как ты обо мне думаешь или не думаешь! Потому что дело не в этом, дело всегда не в этом, но ты упорно меня к этой теме возвращаешь.

– А в чем тогда дело?

– В банальных вещах, Рома. В моём тупом желании быть, как все. – На глаза навернулись предательские слёзы, и я поспешила отвернуться от Федотова. Я отвернулась, закинула голову назад, в надежде, что слёзы не прольются. Вздохнула, получилось с надрывом. И пожаловалась. Не конкретно Ромке, а просто пожаловалась вслух: – Почему у меня не может быть нормальной жизни? Нормального мужчины рядом, семьи, дома… Почему я вечно должна от кого-то прятаться, врать? Я просто хочу жить, любить. Я детей хочу! – Получилось отчаянно, и слёзы всё-таки потекли, но я всё равно к Федотову обернулась, посмотрела на него. – А ты ничего из этого мне дать не можешь, – сказала я ему. Впервые это сказала. Обвела рукой стены комнаты. – Ты можешь дать мне всё вот это – дома, деньги, дорогие шмотки. А банальных вещей – семьи и детей, просто честности, Рома, ты дать мне не можешь.

Ромка отвернулся от меня, сунул руки в карманы джинсов и обиженно молчал. Я даже слышала, как он дышит, недовольно. Смотрела на его напряжённую спину, и понимала, что мне от отчаяния хочется кричать. Когда я раздумывала, представляла, как однажды ему это скажу, у меня была надежда, что мои слова всё изменят. Что Федотов вдруг очнется, поймет, что хочет окунуться в банальность со мной, и наша жизнь изменится. Надежда была, но она тлела. А сейчас, наблюдая за ним, я понимала, что эта надежда именно в эти минуты и умирает.

Я с трудом сглотнула, тон убавила, но всё же решила договорить.

– И ты, знаешь, ты не можешь этого мне дать не потому, что не можешь по каким-то причинам. А потому что не хочешь. Потому что тебе неудобно, – я едва ли не выплюнула это слово. Решила повторить: – Тебе, милый мой, неудобно. Построить этот дом и спрятать меня здесь, и бывать наездами, продолжая жить своей жизнью – вот это тебе удобно. Улыбаться в камеры и держать мою сестру под руку – тебе удобно. Зарабатывать деньги, неся, как флаг фамилию моего отца – тебе удобно. А быть честным человеком – нет. – Я пожала плечами. – Это твоё решение. Но ты не имеешь права меня в это вмешивать, и ждать, что я буду смиренно ожидать твоего появления в этом доме, в квартире в Москве или ещё где-то.

Федотов обернулся ко мне, смотрел исподлобья и с претензией.

– А тебе лучше живётся без меня?

Я помедлила с ответом. Потом сказала:

– В каком-то смысле – да. Меня не предают каждый день. И мне не хочется выть каждый день от обиды. Я выяснила, что это много значит.

Федотов молчал, молчал, смотрел себе под ноги. Потом проговорил:

– Дай мне время…

Мне захотелось подойти и стукнуть его, честное слово. От всей своей обиды, заехать ему в глаз или в ухо. Я даже шаг сделала, но потом головой покачала.

– Нет. Нет, Рома. Времени больше никакого не будет, потому что тебе это не нужно. Ты сам сказал: мы знакомы много лет. И я тебя тоже отлично знаю. Даже если я соглашусь, дам тебе в очередной раз время, ничего не изменится. А я буду ждать, и ждать, и ждать.

– А ты не хочешь ждать? – Он сделал ко мне несколько шагов. – Ты не хочешь ждать меня, ты хочешь быть с каким-то непонятным мальчиком-репортеришкой.

Он подошёл слишком близко, я попыталась отступить, но позади меня оказалась спинка дивана. Отступать было некуда, но я решительно отвела от себя руки Федотова. Спросила:

– При чем здесь он?

– А что, он не при чем? Ты ходишь с ним на свидания, ужинаешь в ресторанах.

Ромкин тон был обвинительным, он напирал на меня, я снова оттолкнула его руки. Он стоял слишком близко. Я чувствовала его запах, тепло его тела, его руки возвращались и возвращались к моему телу. Вот только взгляд был откровенно укоряющий.

– Ты думаешь, я об этом не знаю?

– Уверена, что отлично знаешь. Вот только обвинять меня, права у тебя нет.

– Насть, зачем он тебе? – вдруг спросил Ромка.

Я сглотнула. Попробовала посмотреть ему в глаза, но надолго меня не хватило, и я отвернулась.

– Затем, что он мне нравится. И мне нравится, что я кому-то нравлюсь. Я имею на это право.

– Ты нравишься мне. Тебе этого мало?

– Рома, – я открыто нервничала из-за того, что он стоял так близко ко мне. И его намерения были весьма понятны. Федотов всё теснее прижимал меня к дивану и пытал пристальным взглядом. – Ты ведешь разговор по кругу. – Я в какой-то момент не выдержала, попыталась его оттолкнуть, уперлась руками в его грудь. – Отойди от меня.

Отходить Федотов не спешил, склонил голову на бок и наблюдал за моей нервозностью и попытками сбежать.

– То есть, он тебе нравится настолько, что ты готова мне изменить?

– Я тебе не изменяю! – в гневе выдохнула я. – Я, вообще!.. – снова начала я и задохнулась, сбилась на полуслове.

Рома тут же спросил:

– Что ты?

Я заставила себя посмотреть ему в глаза и не отвернуться.

– Я, вообще, в принципе, тебе изменять не могу, – проговорила я. – Потому что мы с тобой уже несколько лет друг другу никто!

– Не выдумывай. – Его рука поднялась и коснулась моей щеки. Очень осторожно, очень ласково. Федотов обвел большим пальцем мою скулу, я невольно зажмурилась, сделала взволнованный вдох.

– Рома, отойди от меня.

Я нервно огляделась, но кто мог меня спасти? В доме тишина, мы одни. А водитель, что привез меня, вряд ли кинется в дом на мой зов, даже если и о помощи.

Я вновь оттолкнула Ромкины руки от себя. Они почти тут же вернулись обратно, а его дыхание коснулось моей шеи. Я продолжала сопротивляться изо всех сил, пыталась вывернуться из его рук, из того угла, в который он меня загнал. А сердце колотилось в груди, кровь уже побежала по венам, меня бросило в жар, низ живота заныл в предвкушении, и злиться оставалось уже только на себя. Вот где, спрашивается, мои мозги, все мои доводы, которые я озвучивала Федотову совсем недавно, именно в этот, так сказать, критический момент?

– А ты представляешь, если это буду не я? – зашептал он мне на ухо. Ромкины руки подхватили меня под бедра, крепко прижали к себе, и я зажмурилась, понимая, что я бессильна, что у меня, по всей видимости, начисто отсутствует сила воли, раз я не могу взять и отказать ему, даже после всех своих правильных и возмущённых речей. – Ты представляешь, как будешь заниматься любовью с ним? Как он будет к тебе прикасаться… Не так, как тебе нравится. Целовать тебя не так, как ты привыкла. Как ты будешь лежать рядом с ним, а думать обо мне.

– Перестань.

– А ты будешь думать обо мне. Потому что по-другому не может быть. – Его рука ловко забралась под подол моей юбки, я сделала глубокий вдох и зажмурилась. Щеки горели, в крови огонь, а Ромкины губы накрыли мои. Я застонала, когда почувствовала его пальцы. Он прервал поцелуй, смотрел на меня и улыбался. – Ты моя.

Ещё несколько движений пальцами, я задохнулась и вцепилась в его плечи. А Ромкины губы в этот момент скользили по моей шее.

Мы не были вместе больше года. В последний мой визит в Москву, когда мы встретились в доме отца, когда я пыталась с Федотовым не разговаривать, игнорировать его, а потом случился какой-то спонтанный секс, жаркий, поспешный, в домике у бассейна, и ещё за это мне было безумно стыдно. Это даже не было попыткой возобновить отношения или хотя бы поговорить. Это был Ромка, и была я, и моя безумная тоска по нему.