В объятиях злого рока (СИ) - "Julia Candore" - Страница 67

Кто-то большим невидимым ластиком неумолимо стирал дворец Миры слой за слоем. За мной по пятам чудовищными прыжками неслась жуткая, засасывающая пустота, так и норовя поглотить. Но у меня получилось. Я выбежала из замка иллюзий в последний момент, со сбитым напрочь дыханием. Судорожно оглянулась, запнулась о кочку, упала спиной на траву — в обнимку с нотами, дневником и рукописным документом.

Изменчивого дворца с его башенками, с призрачными прислужниками, бассейнами и полем для гольфа больше не было.

Зато У-Ворюга и подружка-енотиха были тут как тут. Приползли поддержать меня в трудный час. Что ж, вредители мохнатые, спасибо на добром слове.

Я села, аккуратно отложила ноты с дневником (У-Ворюга, поганец, не вздумай тянуть к ним загребущие лапки!). И двумя руками взяла документ. Разгадывать ребусы не понадобилось.

"Данным договором подтверждается, что Сафро Шэридон отныне принадлежит мне. Ты — моя, поняла? Подпись — Тай Фун", — коротко и ясно, черным по белому значилось там.

Дайте скорее ручку, карандаш, что угодно! Где здесь поставить автограф, завихрение вам в крыло?! Я согласна, на всё согласна, слышишь?!

Ох, если бы моё согласие хоть что-нибудь могло изменить…

Если б только оно сработало, как заклинание, позволяющее распустить на пряжу прошлое, как старый свитер. И начать с нуля, чтобы теперь уж точно без ошибок.

Я послала к спрутам условности, плюнула на правила хорошего тона и дала волю слезам. Сидя посреди луга, под недоуменными взглядами публики, вышедшей "с того света", я ревела и ревела. С надрывом, безутешно, оплакивая своё зачёркнутое счастье, свою горькую, никчёмную жизнь.

Это не сон, не кошмарное видение. Всё произошло взаправду, Тай Фун никогда больше не придет, не улыбнется, не обнимет. Мне казалось, что я разбилась на тысячи мелких осколков и теперь никогда не соберу себя воедино. Время утратило всякое значение.

И неизвестно, сколько бы я так сидела, если бы невесть откуда не появилась Гликерия, не тронула меня за руку и не увела к себе в гостиничный номер.

…Дело близилось к зиме. Гликерия отложила замужество, сославшись на то, что хочет остаться со мной, ибо негоже бросать подругу в тяжелые времена. На удивление понятливый жених с новостью примирился. "Но весной все равно не отвертишься, — заявил он. — Как миленькая, пойдешь под венец".

Еноты повзрослели, набрались ума-разума и сбежали на волю, в дикую среду, создавать полноценную ячейку великого енотьего общества. Сезон туристов закончился, и зарядили дожди. На море участились штормы, город поскучнел и как будто насупился, втянул голову в раковину, ушёл в себя до весны.

Я куталась в плед, глотала ромашковые чаи с лепестками, прилипающими к нёбу. А дожди всё шли, и шли, и шли. Выстукивали на отливах свой реквием по Тай Фуну, по моему прогрессорскому дару, по Мире, которая до сих пор не вернулась из межпространства. По всему, что было мне так дорого и что я не умела ценить.

Дни протекали вяло. Они сливались в сплошную серую массу, нестерпимо похожие друг на друга. Впрочем, кое-какой проблеск всё же случился. Сюрпризом стал тот факт, что гостиница "Счастливый Моллюск", где нам с Гликерией столь любезно предоставили комнаты, оказалась собственностью Фараона.

Однажды он нагрянул в нашу тоскливую обитель с целой корзиной козинаков, имбирных пряников и конфет с вишнёвой начинкой. Следом в номер тут же протиснулась в шуршащей юбке Каролина — со своими излюбленными банками кофе и запасом горького шоколада на год вперед.

Мы устроились за круглым столиком, на фоне истекающего дождём неба. И пока Каролина учила Гликерию готовить кофе с шоколадом, Фараон виновато сознался, что он-то и есть владелец "Счастливого Моллюска".

— Надеюсь, это не доставит тебе неудобств, — пробормотал он, глядя исподлобья и с хитрецой. — Мол, богатенький меценат удружил жильё за красивые глазки и всё такое… Не опасаешься, что слухи поползут?

— Да что ты! — отмахнулась я. — У меня депрессия, мне не до того. И я очень признательна, что ты нас приютил. Не знаю, где бы я взяла денег на проживание при нынешних-то обстоятельствах. Не слухи — так сама бы поползла, на паперть, подаяние просить.

Из академии Светочей Прогресса мне, как вы понимаете, пришлось отчислиться. Хотя ректор был против. Некоторое время я допекала его, чтобы он собрался и починил уже машину времени. (Вообразите на минутку радужную картину: рвануть в прошлое, переписать историю, залепить дыру в межпространство и вернуть Тай Фуна. Соблазнительная перспектива, не правда ли?).

Я обивала порог ректорского кабинета, настаивая, умоляя, пуская в ход (о ужас!) угрозы и слабенький шантаж. Бесполезно. Иридиус Младший заявил, что не полезет к этой доисторической ящерице даже под дулом пистолета.

Так и не добившись ничего путного, я смирилась, забрала документы и переключилась в режим затворницы, чтобы со спокойной совестью предаться апатии.

В отеле Фараона были чистые светлые коридоры, просторные комнаты в стиле модерн и зеленые фикусы в кадках. Повсюду царила атмосфера лёгкости, элегантности и дружелюбия. Постояльцы, с которыми я сталкивалась в лифте или около номеров, поголовно источали оптимизм и доброжелательность. Чего не скажешь обо мне, мрачной и угрюмой, как привидение на кладбище.

Несколько раз в гостиницу пытался прорваться Арсений — живой, невредимый, межпространством не порабощённый. Наверное, извиниться хотел за своё свинское поведение. Глаза б мои его не видели, если честно.

Фараон поистине мудро распорядился на его счет и предупредил службу безопасности о возможном вторжении. Арсению еще в холле, у стойки администратора, давали от ворот поворот. И выпирали за дверь — иногда вежливо, а иногда после тесного знакомства с кулаками охранников.

Не возьму в толк, почему я так долго откладывала прочтение письма, которое передала мне Каролина. Боялась еще больше расклеиться? А дневник Тай Фуна — о нем я тоже начисто забыла. Из чувства самосохранения забыла, чтобы не бередить и без того плохо зажившую рану.

Но похоже, настала пора вскрыть этот гнойный нарыв.

Глава 39. Помни обо мне

Я разрезала конверт канцелярским ножом и достала оттуда хрустящий, сложенный вчетверо лист. Поднесла к носу, втянула аромат хвои, вересковой пустоши и океана. Зажмурилась и представила: он здесь, со мной. Он никуда не пропадал и всё это время стоял за моей спиной.

Я открыла глаза — и реальность обернулась колючим пледом у меня на плечах, Гликерией, которая заваривает чай на небольшой встроенной кухне. Дождем, струящимся по водосточной трубе.

И стало вдруг так невыносимо больно, словно кто-то вцепился в меня когтями и вырвал кусок души.

Ладно, не будем тянуть. Что же там, в письме?

"Родная моя Сафро. Сейчас ты, наверное, ненавидишь меня больше, чем когда-либо, — беглым неровным почерком писал Тай Фун . — Прости за то, что лишил тебя дара. Но иного пути я не видел. Избавить тебя от межпространства, изгнать его из твоего тела — вот то единственное, ради чего я пошел на столь отчаянный шаг. Сначала я думал, что если не скажу тебе, зачем так подло поступил, ты разозлишься на меня и сможешь отпустить с лёгким сердцем. И за это тоже прости. Потому что любовь — не то чувство, которое можно выбросить на помойку, как ненужную вещь.

Я пишу тебе прощальное письмо, и с каждой минутой мне становится всё хуже. Межпространство завладевает моим телом, стремится поработить волю. Я сражаюсь из последних сил и надеюсь, что смогу оставаться собой до самого конца.

Наверное, сейчас ты проклинаешь меня, Сафро. Но поверь, если бы кто-нибудь отмотал время назад и история повторилась, я бы снова забрал твои способности, превратился бы в сверхчеловека, лучшего из лучших. Чтобы межпространство взяло под прицел меня. Чтобы ты стала свободна.