В объятиях злого рока (СИ) - "Julia Candore" - Страница 44

— Ты не пострадала? Нигде не болит?

Хороший вопрос. Жаль, адресован не мне.

Меня потряхивало, как после удара током. В происходящее всё еще не верилось. Гликерия, моя поддержка и опора в былые несладкие времена, что же с тобой произошло? Как случилось, что ты оказалась во власти межпространства? А я? Где была я в это время? В какой канаве беззаботно дрыхло мое пресловутое шестое чувство?

Самое интересное, что интуиция до сих пор пребывала в отключке. Ни тебе "Берегись, Сафро!", ни "Уноси ноги, дурында ты эдакая!". События представлялись кошмарным сном шизофреника, обрывком чудовищной фата-морганы. Вот-вот прозвенит будильник, я проснусь, видение исчезнет… Ага, как бы ни так. Раскатала губу.

Едва я подобралась к Гликерии, как эта маньячка ожила, распахнула свои жуткие глазищи с текучей магмой вместо зрачков, гадко осклабилась и, вцепившись мне в горло отросшими ногтями, принялась душить с радостной одержимостью.

— Идем с-с-со мной! — исступленно приговаривала она. — Там с-с-славно! Там вес-с-село!

Ох, я и понятия не имела, что организм способен так легко скатиться в бессилие. На меня навалилась дичайшая слабость. Кровь отлила от лица. Я вцепилась Гликерии в запястья, одновременно пытаясь вдохнуть. Безуспешно. В лёгких разгорелся пожар, и по телу прошла спазматическая дрожь.

"Неправда! — трепыхалась в уме кроткая, забитая надежда. — Не может быть! Сейчас она меня отпустит, неловко рассмеется и попросит прощения за неудачный розыгрыш".

Но мысль истаяла, сознание начало меркнуть и на прощание помахало мне ручкой:

"Это конец, Сафро. Ты уволена. Продолжения не жди".

Так вот, что имел в виду Фараон, когда сравнивал жизнь с новой должностью! Ты можешь проработать в должности месяц, год, да хоть десятилетие. Но потом тебя всё равно попросят, швырнут в лицо трудовую книжку — и прощай, человече, скатертью дорога. И, споткнувшись на ровном месте, твой мир улетит в преисподнюю…

Хриплое дыхание Гликерии переросло в мерзкое влажное клокотание. Мне оставались считанные секунды.

А в следующий миг ее шандарахнуло разрядом неведомого происхождения — и она отрубилась окончательно. И тут же, искрясь, полопались сгустки материи, которые начали было возникать из ниоткуда по призыву межпространства.

"Ой-ёй!" — тихо проговорила Мира и попятилась, пряча что-то за спиной.

Ага! Значит, ее рук дело? Уж не прибор ли Каролины отправил маньячку в нокаут?

Тай Фун подлетел к клетке, схватил меня за лодыжку и со зверским выражением лица выволок наружу. После чего запер клетку на замок, снабдив ее дополнительной защитой. Отправилась бы Сафро по недосмотру на тот свет — кто бы себя корил? Правильно догадались.

— Не подходи к ней, — выдохнул Тай Фун. — Она не в себе.

Я жадно хватала ртом воздух. В глазах щипало от слёз.

— Сейчас мы все немного не в себе, — сипло вымолвила я. И позорно разрыдалась, распластавшись прямо там, на полу зубчатой башни.

Гликерии больше нет. Осталась лишь ее оболочка, лишенная всяких чувств. Эта мысль ввинчивалась в меня раскаленным сверлом, отменяя все предыдущие победы и поражения. Было слишком больно, чтобы жить в настоящем. А прошлого и будущего, как известно, не существует.

— Мира, я тебя умоляю, — с раздражением сказал Тай Фун и, кажется, неприязненно скривился. — Сделай ты этой барышне такое платье, чтоб я в осадок выпал. Полагаюсь на твой вкус. А то осточертел уже ее вульгарный костюм. Она в нем как аквалангистка! Ни уму, ни сердцу.

Слова он буквально выплюнул. И удалился — слишком уж поспешно. Я даже реветь перестала и растерянно приподнялась на локтях. Чувствительный ты наш! Разозлился, что ли?! Мы теперь что, на штыках? О-о-ох, резистор полупроводниковый! Сплошной стресс!

Мира проявила небывалое послушание и "наколдовала" мне новый наряд, не сходя с места. Банты, рюши, вырез-лодочка, юбка-гофре до середины икры, шнурованные замшевые ботинки на мягкой подошве. И всё в пастельных розово-голубых тонах. Да уж. От такого Тай Фун точно в осадок выпадет.

Клетку мы с законодательницей моды бросили прямо там, на крыше. Только плёнкой сверху накрыли, чтобы на Гликерию не попадал дождь.

Вроде как порядок. Хотя какой, к спрутам, может быть порядок! Это слово здесь решительно не годится. Только что в моей жизни разверзлась прореха размером с рыжую чудачку. Такую брешь с наскока не заштопать даже иглой из ментальной лаборатории.

Вот погодите. Для начала проведу расследование, разберусь, что с Гликерией стряслось — и, так уж и быть, устрою полноценную истерику. А вы со мной потом носитесь. Откачивайте, как хотите: пустырником поите, валерьянку капайте, улыбки дозируйте. Магний, говорят, тоже неплохо нервишки лечит.

А злюка Тай Фун пусть сам себе успокоительные готовит. И психоаналитиком для себя любимого пусть тоже на полставки поработает.

Погода в доме, конечно, важна. Но меня увольте — я выгорела дотла. А других метеорологов пока не присылали.

— Идешь? — наигранно бодро спросила Мира, оглянувшись на вершине винтовой лестницы.

— Иди одна, а я еще немного задержусь, — сказала я. И — тоже наигранно бодро — направилась к порталу в химическую башенку.

В башенке было не прибрано. На столе, на коврах и даже в раковине с грязными пробирками обнаружились скомканные тетрадные листы с рецептами антидота. Гликерия пыталась получить формулу противоядия. Она полагала, что отравилась, и, в принципе, была близка к истине.

Из ее разрозненных записей также следовало, что аморфных сгустков касаться нельзя. Значит, она-то как раз коснулась. От них ей зараза и передалась.

Но если без предводителя кляксы не представляют опасности, то с кем, скажите на милость, Гликерия могла встретиться? Версия первая: это Арсений. Версия вторая: это Арсений. И версия третья: это Арсений. Вот ведь гад! Неужели Фараон пришиб его недостаточно?

Межпространство завладевало телом Гликерии исподволь, незаметно, день за днем, пока не поглотило целиком. А она сопротивлялась. Боролась с недугом, как могла. Держала осаду межпространства, не желая грузить своими проблемами нас, эгоистов последних.

И Арсений ведь наверняка не покорился без борьбы…

По моей израненной душе наотмашь ударила молотком старушка совесть.

"Как ты посмела презирать Арсения? Как посмела желать ему смерти? Ну да, он таскался за тобой хвостом, похитил разок. Детский сад, если подумать. А ты… Ты вполне могла бы оказаться в его шкуре, угодить межпространству в лапы и сделаться его рабыней. Так к чему это я веду? — Совесть задумалась и снова хорошенько вмазала мне под дых. — Не осуждай, Сафро. Не суди, даже если знаешь всю подноготную. Твое осуждение вернется к тебе бумерангом, бедой вдвое страшнее. И тогда ты поймешь, как страдали те, кого ты по глупости ненавидела. Но вопрос в другом: сможешь ли ты выстоять, когда та же самая напасть постучится в твою дверь?"

Я поскорее взяла свои мысли назад, как берут назад слова. Эй, Вселенная! Скажи, что попытка засчитана! Раз обещаны такие последствия, побуду перестраховщицей. Не хочу ни о ком плохо думать. Разве что о Тай Фуне — самую капельку. И то потому, что он иногда просто невыносимый черствый чурбан.

Что он сделал, когда я расплакалась? Верно: ни-че-го. Взял — и ушел. Еще и сказал, что я на аквалангистку похожа. Ну точно — чурбан.

Только Мира меня понимает. Кстати, куда она подевалась?

…Я нашла ее на первом этаже, в пропахшей гуашью комнатке, которую она себе облюбовала. Описать комнатку в двух словах? Да запросто: фонари и ковры. Пёстрые ковры, от которых рябит в глазах, и литые чугунные фонари, расставленные прямо на полу. К ним прилагались кремовые, золотистые и изумрудные занавески из легчайшего шелка. Правда, висели они не на окнах, а на карнизах, прибитых к потолку по периметру и наискосок.

Здесь же расположился целый гарнизон кукол, рассаженных по полкам и легкомысленно свесивших ножки. Я выпучилась на них — и мигом забыла все свои горести.