Айлсфордский череп - Блэйлок Джеймс - Страница 14

— Билл, имеются ли какие-нибудь улики, что преступления совершил именно Нарбондо? — спросил он. — Достаточно веские, чтобы его приговорили к виселице?

— Нет, сэр. Если и есть свидетельства, то точно не для суда. Закон ужасно глуп в своих капризах. Потому-то я и огрел его по башке, как только мне подвернулась возможность. Это Матушка Ласвелл сказала мне, что преступления совершил Нарбондо. Понимаете, после стольких лет он вернулся домой закончить то, что замутил еще в детстве. Она видела убийство на кладбище — мертвыми глазами Эдварда, того самого мальчика. Проснулась посреди ночи все зная, будто сама там находилась. Вы, конечно же, скажете, что это полная чушь, но Матушка Ласвелл равнодушна к здравому смыслу, у нее свой взгляд на вещи. И когда я увидел доктора, крадущегося по тропинке, я тут же понял, что она права — права, как Священное писание.

— А когда убили Мэри Истман? — спросила Элис.

— Прошлой ночью, мэм. По всей видимости, после полуночи. Поздно вечером ее видели в деревне, когда она, несомненно, шла на встречу с проклятым доктором. На кладбище он перерезал ей горло, спихнул тело во вскрытую могилу и оставил истекать кровью. Еще он прикончил сторожа.

— Тогда все сходится, — сказал Сент-Ив Элис, которая не могла скрыть потрясения, вызванного рассказом Кракена. — Теперь мы знаем, кто отравил щуку. Он наверняка узнал, что мы обосновались в Айлсфорде, и счел данное обстоятельство величайшей удачей и пикантным дополнением к заранее задуманным преступлениям. Увидеть в этом счастливую случайность — всецело в его духе.

— И он пошел бы на такое? — недоверчиво спросила Элис. — Отравил бы детей?

— Да с огромным удовольствием, — заверил ее Лэнгдон. — И к тебе он точно не питает теплых чувств, памятуя, как ты обошлась с ним в Истборне.

— Ужасно жалею, что мы не пристрелили тогда этого мерзавца и не сбросили его тело с обрыва, — глухо проговорила Элис.

Кракен так и уставился на нее с открытым ртом, совершенно огорошенный резкостью заявления.

— Прости уж мою кровожадность, Билл, — обратилась к нему миссис Сент-Ив, — но по милости этого доктора Нарбондо нахлебались мы горя… Что ж, давайте о приятном. Хасбро приготовил лимонад, если хочешь освежиться. Заодно познакомишься с Эдди и Клео, нашими детьми. Отныне ты будешь дядюшкой Уильямом.

— Всенепременно, мэм. Так вы сходите в «Грядущее», сэр? — спросил Кракен у Лэнгдона. — Выслушаете ее? Как можно скорее.

— Прямо сейчас, Билл? Пожалуй, в спешке нет необходимости. Доктор наверняка теперь далеко отсюда: убийцы, видишь ли, не задерживаются на месте преступления — а уж Нарбондо, при его-то наружности, тем более.

— При всем моем уважении, сэр, увиденное вами в амбаре говорит об обратном.

— Вот как, Билл?

— Именно так, сэр. Вы знаете доктора лучше, чем кто бы то ни было на свете, даже лучше Матушки Ласвелл, хоть она и вырастила его и…

— Вырастила, ты сказал? — Череде потрясении для Сент-Ива тем вечером, казалось, не будет конца.

— Да, сэр. Она его родная мать. Она дала ему имя, которое он вышвырнул на помойку вместе со своей душой. Все эти тридцать лет он не показывал здесь носу, но теперь вот вернулся. Он похитил Айлсфордский череп. А эта удивительная штука не для таких, как он, и Матушка Ласвелл боится, что если поганцу взбредет в голову использовать ее, произойдут ужаснейшие вещи. Пойдемте же, сэр, поговорите с ней. У меня нет права просить вас о чем-либо, да я и не стал бы рассчитывать на этакую благосклонность с вашей стороны. Но ради всех нас все-таки прошу.

VII

ФЕРМА «ГРЯДУЩЕЕ»

На освещенной фонарями дорожке к каменному дому хаотичной планировки — обиталищу Матушки Ласвелл с общиной — их приветствовал мул.

— Это старина Нед Лудд, — сообщил Кракен Сент-Иву, который почесал животному лоб. Мул довольно оскалился, продемонстрировав огромные зубы.

— Понял, его назвали в честь предводителя печально известных луддитов[15], — усмехнулся Лэнгдон, вспомнив о воинственном отношении хозяйки фермы к современной промышленности.

— Именно так, сэр. Последние двадцать лет служит стражем имения. Матушка Ласвелл научила его считать, и он даже знает алфавит до буквы «п».

— Да он просто чудо, — отозвался Сент-Ив.

— Еще она научила разговаривать курицу, хоте те, кто не видел, этому не верят. Потом один из работников отрубил бедняжке голову, вроде как случайно спутал, хотя на самом деле скорее из жалости. Ее подали на стол с красным вином и беконом, на французский манер.

Вокруг дома прилепилось множество флигельков, и окна в них озарялись светом свечей или керосиновых ламп. За углом одной из пристроек Лэнгдон заметил освещенную оранжерею, где за стеллажом с растениями в горшках возился старик, по древности лет почти такой же, как бедняга Шортер. Сент-Иву вдруг показалось, что со времени его возвращения из Лондона прошли целые недели, а не всего несколько дней. Определенно, в Айлсфорде он что в отпуске. Многообразные истории о внезапных переменах в жизни у него неизменно ассоциировались с какой-либо трагедией — вдруг наступившей слепотой или сгоревшим дотла домом, — однако нынешняя, вновь обретенная непритязательная обыденность представляла собой изменение другого рода, своего рода нежданную благодать.

Вероятно, благодаря особому душевному настрою, довольно быстро восстановившемуся после всех потрясений минувшего дня, ферма «Грядущее» с ее фруктовыми садами представилась Сент-Иву едва ли не чудом продуктивности. Из домика неподалеку доносились чарующие звуки скрипки, причем немалый талант исполнителя был очевиден… В общем, Лэнгдон был очарован и ошеломлен, хотя и вряд ли мог сказать, чего именно он ожидал от посещения сей общины, кроме разве что некоторых проявлений безрассудства, возможно, не лишенного эдемских добродетелей.

Кракен повел его через просторную веранду в дом. Из-за приоткрытой двери, за которой Сент-Ив успел заметить ряды полок с книгами, на них с любопытством поглядывали какие-то дети. Одеты они были едва ли не на цыганский манер, а на Лэнгдона вытаращились, как на диковинку. В доме пахло выпечкой, и аромат этот сразу же напомнил ему, что он до сих пор не ужинал. С приглашающим жестом Кракен ввел Сент-Ива в большую и тускло освещенную гостиную, где по центру семиугольного ковра с витиеватым узором располагался стол, тоже семиугольный. Если уж какой стол и обладает левитационными способностями, подумалось Сент-Иву, то определенно этот. На странном предмете меблировки тыльной, испещренной загадочными символами стороной вверх лежало японское волшебное зеркало с ручкой из плетеного бамбука. К подобным вещицам Лэнгдон, как и его дети, питал слабость: у него в кабинете хранилось несколько подобных экземпляров и даже стояла друммондова лампа, позволявшая наслаждаться проецируемыми зеркалами образами в любое время. Естественно, Сент-Ив, будучи человеком науки, не причислял себя к великому множеству людей, полагавших, будто проекции таких зеркал обладают мистическими свойствами, и очень надеялся, что нынешним вечером ему не придется участвовать в дискуссии по этому поводу.

Вокруг стола были расставлены, соответственно, семь стульев, с резными ножками в виде драконов. Выкрашенные в темно-синий свет стены усеяны белыми звездами. На потолке висела вычурная люстра — естественно, тоже о семи углах, — причем из доброй сотни свечей на ней горело от силы двадцать. Какая-либо другая мебель в гостиной отсутствовала напрочь. Сент-Иву пришло на ум, что за многие годы комната эта, несомненно, курьезностей навидалась вдоволь.

С противоположной стороны в гостиной имелась еще одна дверь, которая в этот момент распахнулась, впуская буквально ворвавшуюся в комнату женщину — несомненно, Матушку Ласвелл, — и с шумом захлопнулась. Хозяйка фермы оказалась довольно крупной импозантной особой с копной рыжих волос, благодаря которым создавалось неверное впечатление о ее возрасте — Лэнгдон оценил таковой немного за шестьдесят. Пышное и вычурное одеяние Матушка, должно быть, состряпала на скорую руку из нескольких кусков китайского шелка. В руке она держала украшенный драгоценными камнями лорнет, в который тут же, закинув голову, принялась разглядывать гостя. Несмотря на довольно опереточный, по оценке Сент-Ива, вид, лицо у Матушки Ласвелл светилось добротой, хотя женщина определенно изрядно натерпелась всякого на своем веку.