Триумф рыцаря - Дрейк Шеннон - Страница 21

– Слушаюсь, Эрик. И повторяю опять: меня нисколько не тяготит это задание.

– Ну хорошо, поглядим, – пробормотал вождь.

Игрейния радовалась, хотя и была удивлена, что шотландцы терпеливо ждали, пока раненые оправятся настолько, чтобы держаться в седле.

Она боялась надеяться, но ее забота творила чудеса – раны Тейера Миллера были серьезными, может быть, даже смертельными, но теперь они начали затягиваться. Самые опасные она набила мхом и илом, зашила конским волосом, и они тоже затягивались без нагноения.

Пока не было никаких признаков заражения. И хотя Миллер почти постоянно спал, случались моменты, когда он открывал глаза, и тогда Тимоти с превеликим удовольствием сообщал ему, что пройдет всего ничего времени, и он поднимется на ноги и тогда по личным делам сможет ходить сам.

Игрейния была довольна и этим. Но ее сводила с ума неопределенность: что задумал этот Эрик? Разорвать ее на куски или выставить напоказ в клетке у стен замка? Но пока он держался от нее в стороне – далеко, насколько позволяло их лесное пристанище. Он приносил мясо, совещался со своими людьми, а потом исчезал, но не насовсем, потому что вскоре появлялся опять. И не сказал ей ни единого слова.

Игрейния благодарила Бога за то, что молодые люди благодаря ее заботам выздоравливают. Ничто так не помогало пережить потерю Афтона, как работа и ощущение, что она нужна людям, – это был настоящий бальзам на раны ее страданий. Она понимала, как ограничены возможности человека: в ее распоряжении были только познания о целебных свойствах трав и даров земли. Однако один Господь мог решить, кому жить, а кому умереть.

Чем больше она узнавала юношей, тем дороже они ей становились. Игрейния начинала понимать, что именно она привлекла внимание преступной компании, когда неосторожно подарила Ровенне монету. Тогда-то Анна и заподозрила, что у нее много денег. Однако ее планы спутали молодые люди, которые решили стать ее телохранителями. Но в результате Рид погиб, а остальные не смогут продолжить путь: они тоже стали пленниками Эрика.

Хотя, кажется, они считают, что им нет нужды куда-то бежать.

Игрейния знала, что Тимоти и Брэндон и так никогда бы не оставили в опасности друга – угроза инфекции все еще существовала. И шотландец, по-видимому, об этом догадывался.

К третьему дню в лесу люди Эрика и юноши, которые недавно спешили на юг, где собирались вступить в армию англичан, уже достаточно познакомились. Ангус обучал Тимоти приемам владения мечом. И его тут же поправлял Джеффри, который по комплекции был под стать худощавому Тимоти и полагал, что их ученику надо побеждать не силой мускулов, а искусством маневра.

Мерри и Джона тоже не беспокоила перемена в их судьбе. Они целыми днями безмятежно готовили то, что удавалось добыть в лесу мужчинам: коптили или вялили мясо, искали ягоды на соседних полянках, зашивали разодранные и распоротые туники, помогали смазывать доспехи и точить мечи и не гнушались никакой работы.

Но им запретили общаться с госпожой. Хотя Мерри и Джон спали отдельно, а по утрам спешили заняться делами, и Эрик постоянно куда-то исчезал, Игрейния никогда не оставалась одна.

Никогда.

И это сводило ее с ума.

Стоило ей зайти в лес, как тут же появлялся Ангус или Джеффри.

Стоило нагнуться над ручьем, чтобы ополоснуть лицо, как они опять были тут как тут.

Ночью, просыпаясь на одном боку, она видела лицо Ангуса, а если просыпалась на другом – Джеффри. И прекрасно понимала, что они ей не доверяют.

Ее так и подмывало крикнуть Эрику, что он идиот, болван! Куда, скажите на милость, ей бежать? И как? Вот если только сию минуту поймать одну из лошадей, но это невозможно, потому что Ангус и Джеффри не сводят с нее глаз. Да и сам Эрик всегда был начеку. А еще в их отряде был человек по имени Реймонд Кэмпбелл, который сбивал на лету самую стремительную птицу, а лук готовил к выстрелу за долю секунды.

К тому же Игрейния никогда не забывала угрозы Эрика, что в случае ее побега он расправится с ее друзьями. Но она не верила ему до конца. Эрик никого не держал. Каждый волен был идти своей дорогой. Единственной пленницей была она. Пленницей, которой хотелось выпрыгнуть из собственной кожи. Так она мечтала помыться.

Ручей журчал совсем рядом. Игрейния могла подойти к воде, помыть руки, но ее тянуло погрузиться в прохладную влагу всем телом. На ее платье запеклась кровь Ганнета. Грязь впиталась в ткань и в поры ее кожи. Однако ей ни разу не удалось приблизиться к берегу без своих охранников.

Они постоянно маячили у нее на глазах.

Ангус – высокий, могучий, рыжеволосый, с голубыми глазами. Его борода была такой же длинной, как и волосы. Неистовый мифический бог из древней саги. Он казался приятным, любезным и обходительным. Если такой вставал на твоем пути, можно было быть уверенным – его не обойдешь. Меч у него был огромный, словно росчерк молнии.

Ангус спустился с гор, где каждый вождь клана – сам себе король. Он вырос неподалеку от северных островов, где до сих пор правили норвежцы, и давно знал Эрика и его родных. Из их разговоров Игрейния поняла, что Эрик частенько гостил в семье Ангуса, да и его родственники тоже, хотя и были выходцами с равнины. Бушевавшая более десятилетия война редко доходила до гор, и жизнь там считалась безопасной.

Джеффри был намного стройнее, но, как многие воины, был мускулистее, чем казался. Однажды Игрейния попыталась спуститься по тропинке одна, но Джеффри схватил ее за руку, и его хватка оказалась крепче железных тисков. Его каштановые волосы свисали космами и, казалось, ничем не отличались от просаленных лохм узников замка. Зато Игрейния чувствовала себя столь же грязной, как пленники Лэнгли. Оружие Джеффри было взято явно из арсенала Афтона. Теперь люди Эрика носили свои цвета и выглядели вполне опрятно. По временам Игрейния слышала, как они с наслаждением плескались в прохладной воде. И никто им не мешал, поскольку из женщин в лесу оставались только она и Мерри. Но Мерри никогда бы не решилась мозолить шотландцам глаза.

А если бы вздумала, немедленно умерла от стыда. Таким образом, маленький мирок вокруг нее жил вполне спокойно, и только она не спала по ночам, заскорузлая от запекшейся крови и грязи, пока другие получали все блага от окружающей их природы.

Случались минуты, когда Игрейнию посещала мысль, что ничто уже не имеет значения – ведь Афтон умер. Потом осознавала, что сама она еще жива. И пока она существовала, ей требовались еда, питье и ручей, чтобы мыться.

Иногда, просыпаясь, она с тревогой ощущала, что Афтон уходит из ее памяти. Тот день, когда он сделал последний вздох, будто принадлежал совсем иной жизни. Муж умер около полутора месяцев назад, но за это время мир успел измениться. И Игрейния возненавидела себя за это. Она не хотела забывать мужа. Она дала себе клятву, что до конца жизни останется верной его памяти. И вот…

Просыпаясь, она понимала, что Афтон умер и больше не принадлежит ее вселенной. И не будет принадлежать никогда.

Никогда!

Она презирала себя за то, что так трепетно относилась к чистоте и так сильно тяготило ее столь унизительное положение.

Жена и дочь Эрика тоже ушли из жизни больше месяца назад, но Игрейния прекрасно видела, что сила его чувства нисколько не ослабла. Его любовь оставалась с ними.

Так же как его ненависть и его горечь.

Она понимала это каждый раз, когда перехватывала его взгляд.

По крайней мере хоть какое-то общение. Время от времени они встречались взглядами. Но шотландец не приближался – все заботы о ней он возложил на других.

И они старались вовсю: казались надоедливыми мухами, от которых невозможно отвязаться… давали ей лишь несколько секунд, чтобы посидеть за деревом.

И не больше.

Игрейнию это настолько угнетало, что она приходила в отчаяние.

И на шестой день она не выдержала. Ей показалось, что она сама превратилась в дерн. Повернула голову налево, затем направо: оба ее охранника вроде спали. Обвела взглядом лагерь и поняла, что Тейер, Тимоти и Брэндон тоже видят сны. Больше никого поблизости не было. Она слышала, как с вечера Эрик с Кэмпбеллом договаривались отправиться пораньше на охоту, чтобы раздобыть для них мяса.