Купленная. Игра вслепую (СИ) - Владон Евгения - Страница 122

Естественно, первое, что я потребовал, чтобы мне Его вернули. Но по выражениям лиц этих ублюдков я сразу понял, что ни мне Его не отдадут. И, разумеется, меня сразу же сорвало, не смотря на остатки сильнодействующего лекарства, которое мне вкатали до этого, я умудрился и с постели вскочить, и даже прорваться в коридор. Потребовалось несколько человек из медперсонала, чтобы меня поймать и скрутить прямо на полу, ибо так просто я сдаваться не собирался. И я, само собой, и не сдавался. Вырывался и отбивался до последнего, с криками, с истерией и бешеными припадками одержимого бесами; кусаясь, лягаясь, мечтая разорвать какой-нибудь из этих бездушных тварей глотку если не руками, то хотя бы зубами. Но их оказалось слишком много, и кто-то из них снова вкатал мне очередную быстродействующую дозу снотворного.

Так что во второй раз, когда я очнулся, они уже здорово подстраховались. Прикрутили меня к койке за запястья внушительными ремнями. И, как выяснилось позже, из отдельной палаты отделения интенсивной терапии меня перевели в совершенно другое место. Узнавать, в какое — совершенно не хотелось, как и в первый раз. А вот вырваться и сбежать — еще как и со страшной силой, буквально до одури. Но наличие ремней и их мертвой хватки сводило мои порывы до нуля, чтобы я при этом не делал и каких усилий не прилагал. И впервые во мне затлели спавшие до этого непробудным сном искры здравого разума. Тогда-то мне и пришлось задвинуть Кира Стрельникова очень и очень глубоко, включив Кира выжидающего и прикидывающегося пай-мальчиком. Они же хотели видеть меня таким. Чтобы я не буянил и перестал вести себя, как полный псих, а то обколют успокоительным до такой степени, что точно начнется необратимое разжижение мозгов. Они и без того меня начали пичкать всякой дрянью, даже когда я вообще ничего не делал и не говорил. Типа следили за моей реакцией, "вычисляя" уровень поехавшей у меня крыши лишь одними известными им способами.

Но, как ни странно, мне все же удалось ввести их в заблуждение, причем в самые первые дни. Подточить их бдительность, заверить, что со мной все в порядке… В общем, как только с меня снимали ремни и снижали дозы успокоительного, тогда я и начинал срываться. Разве что сбежать из психушки — это практически то же самое, что попытаться сбежать из тюрьмы, не имея при этом никакого предварительного плана и совершенно не зная, как выглядит здание самой богадельни изнутри и снаружи.

Накосячить по дурости в первую неделю я успел предостаточно. Пока до меня наконец-то не дошло, в чем именно заключалась моя ошибка, и что своим поведением полного неадеквата я еще больше усугубляю и свое здесь положение, и открытое недоверие ко мне лечащих врачей. Так что по любому пришлось пересмотреть собственное поведение и понять, что конкретно я делал и делаю не так. После чего угробить еще целую неделю на то, чтобы убедить всех и каждого, что я вовсе не псих. У меня просто был очень сильный нервный срыв с непредвиденными последствиями. И благодаря ударному курсу интенсивной психотерапии я сумел наконец-то прийти в себя (более-менее относительно) и почти что стать прежним Киром Стрельниковым. Ну, а то что я стал почти не разговорчивым и чуть заторможенным, так это по большей части виноваты психотропные нейролептики.

На самом деле, доктор не хотел меня выпускать из дурки еще где-то с месяц. Ему хотелось наблюдать за моим восстановлением, как говорится, на расстоянии вытянутой руки. Самому отслеживать постепенное снижение курса прописанных им же лекарственных препаратов и мое соответствующее с ними поведение. Но маменька, как всегда, настояла на своем и без того героически продержавшись все последние две недели в напряженном выжидании моей долгожданной ремиссии. Иначе бы забрала меня домой еще в первые дни, не произойди мой первый психический срыв после моего первого пробуждения прямо на ее ошалевших глазах.

Зато как они теперь изменились и с какой восхищенной любовью смотрели на меня в эти самые секунды. Казалось, переполнявшими их чувствами можно было затопить как минимум западное крыло всей психушки.

— Нет, конечно, — она заливисто смеется, и ее смех действительно выглядит на редкость счастливым и таким же "ослепительным", как солнечные блики послеполуденного солнца. Эта ее искренняя игра самой любящей и самой заботливой мамочки в мире настолько вжилась ей под кожу за все эти дни, что, похоже, она и сама начала верить в то, что "чувствовала" все это время. — Ты как что-нибудь ляпнешь в своем кировском репертуаре… Ничего. Скоро приедем домой и все недавние проблемы, как рукой снимет. Обещаю. Теперь все будет только хорошо. Я сделаю все возможное и невозможное, чтобы так и было. Только не забывай, как сильно я тебя люблю, и если опять с тобой случиться что-то плохое, то в следующий раз я точно такого не выдержу и не переживу.

Какой милый материнский шантаж. Хотя попытка, так уж и быть, сочтена. Возьму на заметку. Может быть.

— Я тоже тебя очень люблю. — правильно, Кирюша. Надо говорить всегда только то, что они хотят от тебя слышать. Тогда их бдительность будет размякать все сильнее, а нехорошее предчувствие тихонечко забудется в очень глубоком сне. Надо держаться постоянно, каждую гребаную секунду, никогда об этом не забывая. Но, самое главное, нужно попасть наконец-то в Одонатум…

В семейную резиденцию Стрельниковых мы добрались уже где-то на закате, невероятно красочном и завораживающе пурпурном. Наблюдать за ним с западной террасы заднего фасада со второго этажа было воистину впечатляющим моментом. Маменька меня туда вывела вроде как по собственной инициативе (с неизбежной маячившей за нашими спинами тенью в лице одного из охранников дома — Кольки Ковалева), постоянно придерживая под локоть (вернее, впившись в него обеими руками то ли ревностным, то ли паническим жестом) и не отставая на первых порах ни на секунду, ни на полшага.

Последние деньки умирающей осени. Как символично. Не удивлюсь, если через неделю выпадет первый, пусть и быстротечный снежок. Мать постоянно любила рассказывать, что, когда они расписались с отцом (само собой, в тайне ото всех), в тот день тоже шел снег. И если в очередную их супружескую годовщину он не выпадал пусть даже с дождем, Рита Петровна очень расстраивалась и говорила, что следующий год нашей семейной идиллии будет не очень, а может и совсем плохим. Честно говоря, не помню, шел ли на их прошлую годовщину этот дурацкий снег или нет, все равно я в эти идиотские приметы не верил, тем более, если их сочиняли на ходу такие вот сентиментальные брошенки вроде моей не в меру отчаянной маменьки. Ее долгосрочному оптимизму можно только завидовать или, наоборот, искренне сочувствовать. Или не искренне. В любом случае, истинному положению Маргариты Стрельниковой оно уж точно ничем не поможет.

Как ни странно, но первый день в Одонатум-е я выдержал более-менее сносно. Типало меня не сильно, да и не особо раздражало то, что обычно при других обстоятельствах вызывало бы дичайшее желание поскорее отсюда слинять или устроить истерику века. Видимо, прежний Кир и вправду был нехило так мною задвинут и привален сверху десятитонным пластом гранитных плит, что все его прежние привычки воспринимались мною теперь иллюзорным сном из очень далекого детства. Что-то знакомое, но… увы и нет — не мое.

Ну, зато я теперь там, куда и рвался со скрытым отчаяньем все последние дни. Первая и далеко немаловажная часть моей тайной миссии выполнена почти на отлично. Осталось за малым. Довести свой план до логического конца и в этот раз избежать всех возможных ошибок или, по крайней мере, большую их часть.

Всего неделя. Мне нужно продержаться только одну неделю и рассчитать все до последней мелочи. Поэтому, прошу…

Не приходи… Не снись мне и не пытайся пробиться до меня. Просто подожди. Подожди всего несколько дней. Это все, о чем я тебя сейчас прошу. И это не так уж и долго, если так подумать.

Мне не нужны срывы. Чем меньше я буду привлекать к себе внимание, тем меньше у них будет поводов что-то заподозрить. Им нужен спокойный и очень покладистый Кирюша? — они его и получат. Тихого, со всем и всеми соглашающегося, мало мозолящего кому-либо глаза. Делающего вид, будто исправно, строго по расписанию принимает таблетки, а на своем компьютере в своей "детской" комнате играет в примитивные игрушки или переписывается банальными фразами с друзьями в соцсетях. Нет, он не лезет искать Твои фотографии, не выходит в ваш личный чат в ВК, чтобы перечитать ваши последние сообщения друг другу, которых в общем количестве можно было от силы сосчитать едва не на пальцах. (Как мало у вас, оказывается, было на все это время. Практически ничего. Всего несколько дней. И то, вы их тратили по большей части на телефонные разговоры. Какой смысл обмениваться смс-ками или чатиться в виртуальной беседке, когда проще позвонить и слушать напрямую ваши голоса?..)