Купленная. Доминация (СИ) - Владон Евгения - Страница 82

— Кирилл. Следи, бога ради, за языком.

— Ой, да ладно. Чтобы Рина не пользовалась нашим великим и могучим русским матом в своей повседневной жизни? Еще скажи, что она до сих пор хранит мне верность. Без обид, Рина, но как ты сама, если честно, все это выдерживаешь? Только не говори, что из-за меня и тайной надежды, что сделка между нашими семьями рано или поздно, но состоится, еще и в лучших традициях западной элиты.

— Рина, не отвечай ему. Он просто пытается нас спровоцировать на очередную ссору. Если что-то идет не по его плану и против его инфантильных желаний, он тут же становится в позу и пытается довести ситуацию до полного абсурда. Но это не делает его потенциально хроническим злодеем. Потом будет раскаиваться и просить прощение за каждое брошенное им в сердцах слово, причем со всей искренностью, на какую только способен.

— Спасибо, мамочка, за слив столь важной обо мне инфы моей потенциально возможной будущей супруге. Сколько ты еще успела интересного обо мне поведать и преподнести на блюде в качестве ценных даров-подношений?

— Ты же клялся все это время, что не женишься ни на ком против своей воли, даже если тебя свяжут и накачают для этого сильнодействующими наркотиками.

— Но вы же не теряете надежды, глядя на все ваши потуги и вложенные в них средства.

— А ты что, думаешь, что раньше тоже было как-то по-другому, и от родителей не зависело ровным счетом ничего?

— Я не думаю, а знаю. Забыла, кто у меня папа и какая у меня оценка по истории?

Не знаю, что я такого, как это обычно бывало, "не подумавши" ляпнул, но мать впервые за эту слегка затянувшуюся склоку вдруг резко стушевалась и даже беспричинно слегка покраснела. По крайней мере, как-то уж подозрительно сразу ее взгляд стал рассеянным, а уже через пару секунд она, как ни в чем ни бывало приветливо улыбалась Арине, делая вид, что предыдущего разговора не существовало и в помине.

— Риночка, давай уже пойдем с тобой к столу и не будем расстраивать Лиду задержкой, затянувшейся, к слову, не по нашей вине. А этот невоспитанный нахал пусть решает сам, что ему тут делать дальше, если он так не хочет проводить в нашей компании ближайшее время, впрочем, как и за чудеснейшим обедом настоящей домашней кухни.

— Ну как же без обязательного контрольного от величайшей королевы шантажа и "невинных" интриг. По части — бить по самому больному и уязвимому, тебе никогда не было равных.

ГЛАВА четырнадцатая

Кстати, о стрекозах и Одонатум-е. Даже здесь не обошлось без обязательной предыстории, отложившейся в моей памяти на очень глубоком подсознательном уровне. То, что родители назвали нашу фамильную усадьбу на столь вычурный манер, связано отнюдь не с любовью к латинскому одного из моих интеллектуально продвинутых предков или тому же отряду разнокрылых стрекоз. На деле, я вообще никогда не переводил Одонатум нашей более приземленной стрекозой, тем более что по-научному ее правильней именовать Анисортера. К тому же первый вариант, по утверждению некоторых знатоков, вроде как и не переводится вовсе, хотя другие настаивают на фразе "рожденная ароматом вселенной". Короче, я никакой не любитель латыни, поэтичной романтики и поэтому ничего утверждать не стану. Грубо говоря, мне все эти языковые нюансы глубоко до лампочки. Но, в любом случае, я никогда не ассоциировал Одонатум с этим очаровательным членистоногим насекомым. Хотя, да, их у нас тут в разгар теплой весны, жаркого лета и последних теплых осенних деньков водилось до фига и больше.

Но опять же, ничего такого особенного или таинственно эзотерического здесь не скрывалось. Все было куда банальней и давным-давно многими в нашей семье подзабыто. А, если говорить еще проще, Стрекоза — являлась кличкой моей матери еще с раннего детства, сумев продержаться таковой почти весь период ее беспечной юности, а после — задев совсем немного и бурную молодость, куда так же входили первые годы замужества на моем отце. Чтобы понапрасну не разводить воду водой, скажу, что ее так называла почти вся соседская ребятня, с которой маленькая Рита дружила с самых ранних лет в их общем дворе. И вот как раз в число этих детей и входила парочка близнецов-двойняшек тайно в нее влюбленных, один из которых, по официальной версии, и обозвал ее однажды данной кликухой.

Почему я назвал близнецов двойняшками, учитывая, что оба имели одинаковый пол? Ну, тут все проще простого. Они на деле были разнояйцовыми, имели каждый свою плаценту при рождении и не были похожи друг на друга, как две капли воды, как это обычно бывает у однояйцевых близнецов. К тому же, один был зеленоглазым, другой — кареглазым и чуть темнее первого. Хотя, да схожесть у обоих, как говорится, прослеживалась на лицо.

Ну и, в общем, как обычно бывает в подобных историях, сдружилась эта троица настолько крепко, что протянула свою детскую дружбу через года, огонь-воду и медные трубы. А труб, как утверждают официальные источники, было просто немерено, тем более что матери пришлось однажды совершить самый тяжелый в ее жизни выбор. Насколько он был правильным опять же не мне судить. Да и дядю Валеру я знал недолго, всего каких-то шесть лет. Если что-то о нем и сумел запомнить, то очень смутное, больше связанное с эмоциональным, а не визуальным уровнем.

И, раз уж выбирать пришлось между двух имевшихся тогда зол, то сделала она его в итоге правильно, иначе бы в последствии носила титул вдовы. Всех подробностей я, конечно, не знаю, кроме, скажем, тех, что имелись перед моими глазами в качестве неоспоримых доказательств. А, поскольку, я знал собственного отца, как никто другой в этом мире, то и не особо удивился тому факту, почему моя мать в свое время предпочла именно его.

Единственное, чего не знаю, почему Глеб Стрельников перестал называть мать Стрекозой. Да я и не успел, как следует, застать того периода. А полную историю в прошлом не-разлей-вода-троицы узнал намного позже. Поэтому почти никогда и не ассоциировал данное насекомое с Маргаритой Стрельниковой. Даже вот вспомнил об этом намного погодя, стоило приехать в "Одонатум" по требованию матери и увидеть на террасе второго этажа среди цветущих экзотических и обычных цветов пышного зимнего сада разлетавшихся стрекоз. Но то, что многое из этой истории отложилось в моем подсознании, засев глубоко-глубоко очень крепким крючком, тут даже мне было сложно чем-то оспорить. Как говорится, странно, но факт. Но зато, хотя бы вспомнил.

Ни к месту и ни ко времени, правда, но все же. Не хотел я думать о собственной Стрекозе ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо впредь. Решил вырвать из мыслей и вообще из всего, куда она успела за последнее время добраться, по наивности думая, что сделать это будет не так уж и сложно. Ага, особенно после вчерашнего, когда отымел ее рыжую подружку во все дыхательные, а теперь сидел за массивным обеденным столом на террасе родительского гнездышка под сенью плетеной розы и глицинии, в пол-уха слушал болтовню двух разновозрастных красавиц и… пытался без особых успехов выковырять из-под кожи третью невидимую участницу нашего семейного застолья. Последнее не то, что давалось мне с кое-каким переменным успехом, а к слову, вообще никак не хотело вестись на мои рьяные потуги, как бы сильно я не старался и чтобы для этого не предпринимал.

— …Что-то ты сегодня на редкость тихий. Даже как-то подозрительно. — ну вот, теперь и мать это заметила. На Арину, если честно, мне откровенно наложить. Шевцовой для меня, раз уж говорить на чистоту, и до этого никогда не существовало. Если каким-то нереальным чудом она и станет когда-нибудь моей законной супругой, наверное, я этого тоже не замечу буквально в упор. И раз уж она до сих пор этого не поняла, мои ей глубочайшие соболезнования.

— Никогда не горел большой страстью к бабским сплетням. И это тебе, между прочим, приспичило меня сюда вытащить, будто данная встреча сумеет внести что-то новое непонятно во что. Кстати, ты мне не напомнишь, зачем мы вообще здесь собрались? — скорее от нечего делать, чем по внутреннему наитию, я потянулся за своим бокалом с уже продегустированным двадцатилетним портвейном. Еще пара глотков, чтобы дать мыслям поплыть в неопределенном направлении, мне определенно сейчас не помешает.