Купленная. Доминация (СИ) - Владон Евгения - Страница 58

Так что в этот раз я пошел на выход не оборачиваясь. Уж если кто и мог всего парочкой слов выбить из-под твоих ног твердую почву, то только мой родной отец. Таких профессионалов-тяжеловесов лучше обходить десятой дорогой, а не кидаться грудью на амбразуру пока не самоубьешься насмерть лишь по собственной на то инициативе.

— Алина, ты как? Все нормально?.. — я не дошел до лифта всего каких-то пять гребаных шагов, уже перешагнув "порог" мини-прихожей и забуксовав буквально через секунду после долетевшего до моего слуха голоса отца. Причем вначале меня резануло его смягченными и… искренне заботливыми нотками, будто он обращался не к самой обычной шлюхе, а к любимому и незаслуженно обиженному чаду. А потом уже мой мозг выделил из всего этого само имя.

Алина?..

Кажется, я даже не сразу понял, чем именно меня привлекло в его звучании. Такое ощущение, будто мой собственный рассудок пытался заблокировать все мои способности по критическому мышлению, саму память и наработанные почти за тридцать лет интеллектуальные навыки человека разумного.

— Да… я в порядке… — слабенько так, с волнительной хрипотцой в дрожащем голоске… Я бы точно ни хрена не расслышал, не обострись мой слух в те мгновения до невозможного для простого смертного сверхуровня.

Почти как во сне, не соображая, что делаю и зачем, я медленно обернулся лицом к центру гостиной. А когда начал вышагивать по направлению этой засвеченной солнечным светом воркующей парочке, то и не сразу понял, что куда-то вообще иду. Ноги несли сами, под ускорившийся ритм одуревшего сердца… Под гулкий набат его надрывных ударов, выбивающих о ребра свихнувшуюся то ли джигу, то ли чечетку.

В этот раз, казалось, мне больше не требовалось никаких четких визуальных доказательств-подтверждений. И услужливая память, и щедрое воображение дорисовывали недостающие детали даже с такого расстояния, вопреки всему, что слепило глаза или сбивало с фокусировки чуть поплывший взор. А потом Она пугливо обернулась, как только ее боковое зрение задело моей плавно приближающейся к их местоположению тенью.

Не слишком ли поздно, дорогая, так дергаться? Думала, я настолько тупой и недалекий, что не сумею сложить один к одному? И, да, это было с твоей стороны очень большой ошибкой ответить моему отцу. Подать свой голос, пусть и намеренно сдавленный до немощного шепота. Слишком мало прошло времени, чтобы я успел его забыть. Всего-то ничего, не более двух суток. И имя Алина…

Паззл собран, несите рамку. Сейчас ваш папа будет вешать картину.

— Ты либо окончательно двинулся рассудком, либо я уже не знаю, что и предполагать. — и нет, в этот раз голос отца не отрезвил меня и не вернул в чувства. Так, лишь слегка царапнул по сознанию несильным нажимом тупого ноготка. Я даже посмотрел в его сторону скорее по инерции, нежели осознанно, практически (или вообще) не воспринимая ни его многообещающего моему ближайшему будущему взгляда, ни с трудом сдерживаемого столь редчайшего для его натуры спектра эмоций. При иных обстоятельствах, я бы точно ретировался отсюда сломя голову и не оборачиваясь. Но сейчас…

Казалось, направь он мне в лицо в эти самые мгновения свой коллекционный Магнум 44-го калибра (тот самый из знаменитого "Грязного Гарри" и который, кстати хранится в сейфе его рабочего кабинета в нашем общем семейном гнездышке за городом), я бы и бровью не повел. И не потому, что уверен на все сто, что у него пукан надорвется спустить курок, а банально из-за отшибленного у меня сейчас чувства самосохранения.

— Расслабься, пап. Считай это моим запоздалым прозрением. Решил загладить вину за свое последнее, крайне некрасивое поведение. Уверен, ты так бесишься именно поэтому. Я ведь не выказал своего почтения твоей гостье, не поздоровался и не представился должным образом. Это же ты меня учил всю мою жизнь на ярких примерах, чем отличаются наши безмозглые мажорчики от потомственных западных аристократов, и чего я должен избегать. Неподобающего поведения в присутствии кого бы то ни было.

— Это, по-твоему, и есть так называемое следование моим наставлениям?

— Конечно. Я же до этого проигнорировал твою гостью, забыв напрочь о своих манерах и правилах этикета. Грубо говоря, действовал, как последний гомнюк. Не представился, не пожелал даме прекрасного утра, как и продуктивного дня на ближайшее будущее.

Я уже давно до них добрался и теперь без какого-либо напряга мог рассматривать пойманную (увы, не мною) Стрекозу под гигантски огромным увеличительным стеклом своего цепкого внимания. Да и ей уже банально некуда было ни прятаться, ни отворачиваться. Даже в какой-то мере испытал к ее запоздалым метаниям во время моего к ним приближении искреннюю жалость. Ну и что, что ироничную, зато от всей души.

Бедняжка… Ну хоть почти сразу же дошло, что если будет и дальше так старательно от меня отворачиваться или вдруг рванет в соседнюю комнату, чтобы там спрятаться и где-нибудь закопаться, то запросто может вызвать у Стрельникова-старшего вполне обоснованное подозрение. Так что все ее панические дергания закончились довольно-таки скоро и на редкость предсказуемо. Я бы ей с радостью поаплодировал (так скоро сгруппироваться, еще и подыграть отцу, изображая на раскрасневшемся личике то ли естественный испуг, то ли легкую обиду), но, боюсь, кто-то меня совсем не так поймут. А мне бы не хотелось спешить, не выяснив изначально всех недостающих в этой вопиюще грязной истории паззлов. Увы, но рановато вешать картину. Очень много чего в ней пока что еще не хватает.

По крайней мере, я сделал то, что должен был сделать — убедиться в том, что ни слух, ни интуиция меня не обманули. Пусть меня и шторило сейчас не по-детски, и хотелось придушить эту скромную сучку голыми руками и сию же секунду, но… Думаю, с нее хватит и моего клокочущего, буквально рвущегося на волю одержимого ментала. Она прекрасно должна его ощущать, всем чем только можно — кожей, порами, волосками на теле… натянутыми до предела нервами… Казалось, я сам чувствовал ее немощные потуги хоть как-то защититься от моего прессующего напора.

Прости, милая, но в этой схватке ты уже давно проиграла.

— Кстати, меня зовут Кирилл. Кирилл Глебович Стрельников. И, как вы должны были угадать практически сразу, я родной и единственный сын вот этого вот брутального хозяина номера.

Нет, я не улыбнулся, а только изобразил "искренне" приветливую улыбку, протягивая дружественным жестом в сторону оторопевшей Стрекозы свою пустую ладонь, причем внутренней частью кверху. Вполне располагающее к себе телодвижение. Психологи так любят придавать подобным мелочам столь пристальное внимание.

— Может ты бы лучше просто отсюда ушел? Пока для тебя это не стало окончательно поздно. — попытка отца достучаться до моего здравого рассудка потерпела полное фиаско еще с того момента, как он открыл свой рот.

Если я и слушал его очень сильно смягченные угрозы, то игнорировал их в упор так же, как и его присутствие. А по-другому у меня и не получалось. Меня проще сейчас было пристрелить, чем добраться до закоротивших участков аналитического разума, отвечающих за мое рациональное мышление и соответствующее трезвой логике поведение.

Все, что сейчас имело первостепенную значимость и занимало как минимум 99 % всех моих мыслей с восприятием окружающей реальности — ЭТА ГРЕБАНАЯ СТРЕКОЗА. У меня банально не хватало сил отвести от ее стушевавшегося личика своего пожирающего взгляда. Именно. Пожирающего. Теперь мне не хотелось упустить из внимания ни единого грамма ее таких неуловимых эмоций. Да, я прекрасно видел и ощущал буквально на вкус ее панический страх, горькую эссенцию ничем неподавляемого ужаса (и я даже знал, вернее, очень хорошо распробовал какого). Но вот все остальное…

Где, бл*дь, твое искреннее чувство стыда или хотя мы мнимая готовность раскаяться и покаяться? Где хоть одна ничтожная попытка выпросить у меня в своем осмелевшем взгляде прощение? Сказать, что ты хочешь и мечтаешь это сделать, потому что даже у шлюх есть, пусть и давно атрофированные, рудиментарные ошметки человечности.