Милорд (СИ) - Баюн София - Страница 26

«Я…»

— Умолкни. Я не закончил. У тебя есть два дня на то, чтобы выздороветь и подумать. Ты можешь отказаться. На этот случай у меня есть еще один вариант соблюдения твоих условий — ты сам удавишься, клянусь, я тебя заставлю, а перед этим сделаю все, чтобы Ника искренне возненавидела твоего Милорда. Я говорю с тобой честно, и, может быть, это последний раз, когда я так делаю.

Мир качнулся перед глазами — Мартин исчез. Просто ушел, рывком выбросив его в сознание.

Виктор остался сидеть на краю кровати, ошеломленно глядя на принадлежащее теперь только ему отражение.

Впервые в жизни его по-настоящему унизили, обратив против него собственную ледяную надменность и способность чувствовать людские слабости.

Это сделал не Мартин.

Кто угодно, только не он.

Действие 7

Истинная любовь

Дмитрий был в ярости. Виктор слушал, как он шипит в трубку, представлял, как искривляется его побелевшее лицо и чувствовал странное удовлетворение. Дмитрий стал не нужен — заработать он мог и сам, с другими поставщиками, а таблетки, служившие залогом их сотрудничества, теперь были бесполезны.

Дослушав тираду до конца, Виктор просто положил трубку, отчетливо почувствовав, как рвется еще одна ниточка, связывавшая его с годами одиночества.

Мартина не было слышно с тех пор, как он поставил ультиматум. Его словно не существовало — Виктор не видел его, не чувствовал присутствия и не мог вспомнить, просыпался ли по ночам. Он спросил Нику, и она ответила, что он спал так крепко, что реши она удавить его подушкой — у нее бы получилось. Но она всегда легко врала и верить ей не стоило.

Впрочем, о подушке она явно говорила правду.

Простуда действительно прошла к концу второго дня. Мартин по-прежнему не появлялся, и Виктора начинало это раздражать.

— Я согласен, слышишь? Поехали, — сказал он утром третьего дня. Он сидел на кухне и боролся с мучительным желанием напиться. Все эти три года он не отказывал себе в алкоголе, но теперь ему нужно было ясное сознание, чтобы слышать Мартина.

А он молчал. Впервые за всю жизнь Виктор начал всерьез сомневаться в собственном разуме. Даже во время приступов он был уверен в реальности происходящего. Но сейчас все было по-другому.

Спросить у Ники, существовал ли когда-нибудь Мартин? Она говорила с ним, видела его. И она ответит «да», потому что до этого говорила с Милордом, которого он придумал специально для нее. Может быть, и Мартина он придумал для себя когда-то в детстве и никогда его не существовало?

— Мартин?.. — тихо позвал он, чувствуя себя полным идиотом.

— Что, окончательно головой поехал? — раздался за спиной мрачный голос Леры.

— Если бы я поехал головой окончательно, солнце мое — ты бы узнала об этом первая, — ответил он, оборачиваясь.

Лера стояла на пороге в пушистом сером халате и дурацких разноцветных тапочках, хотя к мрачному взгляду и стоящим дыбом выбеленным волосам больше подошел бы черный шелковый пеньюар, который Виктор ей когда-то подарил.

Она пыталась раскурить первую за день сигарету и бестолково щелкала зажигалкой.

Звук раздражал, царапая воспаленное сознание. Виктор, поморщившись, забрал у нее сигарету и прикурил сам. Протянул сестре, задумчиво наблюдая, как тлеет рыжая точка, и как ее губы касаются фильтра там, где только что он прикоснулся своими.

— Угу, спасибо. Собрался куда-то? Видела, ты сумку собираешь.

Она звенела чашками, не выпуская сигарету. Руки ее едва заметно дрожали. Виктор подумал, что если уголек упадет в чашку — придется перемывать, а значит, день окажется безнадежно испорчен. Мысль раздражала, а Лера будто специально раз за разом проносила то чашку, то банку с кофе в опасной близости от сигареты.

— Да, скорее всего. Лера, скажи мне, я сумасшедший?

— Конечно, — пожала плечами она, ставя чашку на привычное место. — Что за глупые вопросы, ты в ванной топишься дважды в неделю, свел с ума собственную любовницу, и ты же знаешь, что она мечтает тебя прирезать?

— Конечно, это я внушил ей эту светлую мысль.

— И ты еще спрашиваешь, сумасшедший ты или нет. Не знаю, что ты в своей деревне делал, но более поехавшего мудака я в жизни не встречала.

— В театре играл, — лениво отозвался Виктор, пробуя кофе.

— Я всегда знала, что искусство — зло, — меланхолично отозвалась Лера. — Слушай, ты не хочешь побыть хорошим старшим братом и сходить к сестре в школу?

— Оксана разве не бросила? — слегка удивился он.

— Господи, Вик, мы живем в одном доме, нельзя же настолько ее не замечать. Она не самый плохой человек, просто беспросветно тупая.

— Она мне отвратительна, — поморщившись, признался он. — Вообще вся, начиная от голоса и внешности и заканчивая характером. Не понимаю, как наша с тобой сестра могла вырасти таким ничтожеством, но я не желаю… в общем, если у учителей какие-то претензии — пускай с ними разбирается мать. В конце концов, она это воспитала.

— Там какие-то серьезные разборки, Вик, — вздохнув, призналась Лера. — Я боюсь, что наша мать не справится с ситуацией.

— Наплевать. Какие у нее могут быть серьезные проблемы? Из школы за плохие оценки хотят отчислить? Ради бога, пускай поступает в швейный техникум. Но если надо — могу дать денег на взятку.

Лера только кивнула, погасив в пепельнице окурок и тут же вытащив новую сигарету.

— Она между прочим книги начала читать, — задумчиво сказала она после первой затяжки. — Сидит и мучает. По пять страничек в день читает, часами, явно понять не может, что там написано. Я обложку посмотрела — справочник по этике. Раньше рецепт оладий прочитать не могла, она же сама мозгами как оладушек.

— Не хочу ничего о ней слышать, — отрезал Виктор. Его мало волновала судьба младшей сестры, особенно когда Мартин исчез по собственной воле и заставил сомневаться в своем существовании.

Лера пожала плечами:

— Ну и хрен с ней. Так ты куда-то едешь?

— Кажется, да.

— Чокнутую с собой возьми, — потребовала она. — Я ее боюсь.

— Ну что ты, солнце, она безобидная, — поморщился Виктор, в планы которого не входило раскрывать Нике цель своей поездки. — Хочешь я пристегну ее к батарее и заткну ей рот до самого возвращения?

— Да хоть утопи по дороге или Дмитрию своему в аренду посуточную сдай, лишь бы в доме ее не было. Мне она зачем? Она же еще хуже тебя, смотрит своими глазищами, как будто представляет, как я в муках подыхаю, и ей при этом скучно.

Виктор прикрыл глаза, вспоминая полутемную спальню, полную гаснущих огоньков свечей.

Никто, кроме него не знал, как Ника на самом деле умела любить. Не знал, какими нежными бывают ее руки, как она сбивчиво шепчет обжигающие искренностью слова и как пепельные волосы, струящиеся по спине, из завесы от мира превращаются в серый шелк. В ней не было Ришиной зажатости, ее не пугало его безумие и она отдавалась любви без остатка, так, как он сам когда-то умел.