Милорд (СИ) - Баюн София - Страница 17

Новая картинка. Узкая тахта, застеленная серым пледом. Неуютная, явно предназначавшаяся, только чтобы забыться на ней сном. А над ней — картина в простой деревянной рамке.

Это башня среди штормового моря. Не то неработающий маяк, не то руины старой крепости.

Мартину показалось, что если протянуть руку и коснуться шершавой поверхности картины — пальцы погрузятся в морскую воду, а может, скользнут по мокрому камню. Он не сразу заметил корабль, который направлялся прямо на башню. Бриг с изорванными ветром парусами тоже был настоящим.

Он тряхнул головой, прогоняя видение.

— Чудесно, просто потрясающе. Я правда в восторге. Но не надо пытаться отвлекать меня корабликами, хорошо?

«О, я не отвлекаю тебя корабликами. Это очень важная часть моего рассказа Мартин. Ты просто еще не знаешь, в какую ловушку я загнал нас обоих, в какую игру нам придется играть. Но ты сыграешь со мной. Иначе не будет».

В голосе его звенели нотки обнажающегося безумия. Несмотря на припекающее солнце и шерстяной пиджак, Мартин вдруг почувствовал, как под рубашкой распускает ледяные щупальца холод.

— Что стало с Никой? Скажи, а потом расскажешь правила игры.

«С Никой? Я любил ее, Мартин. И сейчас люблю. Не так, как Ришу. Это не та любовь, с которой двое потерянных детей цепляются друг за друга. Мы с Никой были не Питером и Венди, скорее Хитклифф и Кэтрин?..»

— Была бы Ника похожа на Кэтрин — это ты бы у батареи сидел, — с усмешкой заметил Мартин.

«Значит, хорошо, что не похожа, не так ли?»

— Не так, — серьезно ответил он.

«Да, тут ты, пожалуй, прав. В общем, ты еще узнаешь все, что тебе интересно. Но я не стану рассказывать, как развивался наш роман — ты насмотришься этого в моей памяти, я тебя знаю… Скажу тебе, чем он закончился. Я пытался ее убить».

Снова торопливая правда, скрывающая ложь. Этими полутонами был пронизан весь рассказ Виктора. Мартин не мог понять, где он лжет, а где не договаривает, но поверить сказанному не мог.

— Вот как.

Мимо прошла молодая женщина с коляской. Перед коляской бежал черный лопоухий щенок, успевавший сбегать к газону, поваляться в траве и трижды броситься женщине под ноги, пока она проходила мимо скамейки. Женщина улыбнулась Мартину, и он заставил себя улыбнуться в ответ.

Где-то жили нормальные люди. Рожали детей, заводили собак и улыбались бледным незнакомцам, которые дурным взглядом таращатся на гусей.

Люди, далекие от признаний в том, что кто-то пытался убить девушку, которую любил.

«Слушай, Мартин, на сегодня, пожалуй, хватит откровений. У меня много дел, а у тебя много вопросов. Я расскажу правила, сейчас, потому что иначе ты можешь сотворить какую-нибудь глупость. Остальное в следующий раз, или ты достанешь сам, только пожалуйста, ложись на кровать и зажимай нос платком. Впрочем, мои домашние привыкли, что я валяюсь по полу…»

— «Правила игры», надо же, — скептически отозвался Мартин.

Он расслышал в голосе Виктора позвякивающие истерические нотки, и был уверен, что понял, какие «дела» внезапно появились у его бывшего друга. Виктор попросту терял над собой контроль и хотел как можно быстрее уйти с улицы. Мартин не собирался ему в этом мешать, более того, он встал со скамейки и направился к дому, почувствовав легкую, тоскливую благодарность.

«Во-первых, Мартин. Самое главное — тебе нельзя умирать, — торопливо начал Виктор. — Лично тебе и нам двоим. Потому что Ника, поверь мне, по-настоящему, искренне и чисто любит своего Милорда. Она любит тебя. И не просто любит — она нуждается в нем… в тебе. Единственный свет, который остался в ее жизни, связан с этим человеком, и другого у нее не будет. Поверь мне, я лично об этом позаботился».

— Кажется ты преувеличиваешь свое влияние. Думаю, освободившись, она найдет, чем исправить все, что ты сделал.

«Ты ошибаешься Мартин. Очень сильно ошибаешься. Потому что для того, чтобы игра состоялась мне нужна была такая любовь, которую ничем не заменишь. И прежде, чем выпустить тебя — ты ведь не думал, что это случайность? — я убедился, что Ника полностью соответствует всем моим требованиям».

— Вот как, — процедил Мартин, чувствуя, как к его горлу подкатывает желчь.

«Именно. Ты видел ту сцену — она любит Милорда и не сбежит, потому что я обещал ей, что за каждый ее побег будет расплачиваться он».

— Ты подонок и шантажист. Зачем?

«Считай, что мне так хочется. Хотя у меня есть более благородные причины, Мартин. В твоем стиле. Так вот, второе условие. Чтобы я ни делал, если видишь, что я контролирую себя, ты не должен мне мешать».

— И что меня остановит?

«То же, что останавливает Нику от побега», — ядовито усмехнулся он.

— Ты не станешь делать ей больно.

«Ты уверен?»

Мартин молчал. Он чувствовал, что Виктор блефует. Но не был уверен, что он не пересилит себя, если придется.

— Итак, хорошо. Я не убиваю себя и нас обоих. Не мешаю тебе заниматься тем, чем ты занимаешься, если вижу, что ты отдаешь себе отчет в своих действиях. Что еще?

«Ты должен проводить время с Никой. Не спать с ней, хотя если хочешь — можешь и так. Я хочу, чтобы ты лучше ее узнал. Потому что, прости меня, Мартин, но от нее ты избавишься не скоро. Хотя после того, как ты выполнишь последнее условие, будешь волен делать все, что тебе заблагорассудится».

— И какое же последнее условие? — тихо спросил Мартин.

Мир опрокинулся. Виктор вернул себе сознание и остановился посреди улицы. Сделал глубокий вдох.

— Убей меня, — сказал Виктор, доставая наушник.

Действие 5

Женщина, которая рассказывает истории

Виктор не сказал Мартину ни слова до возвращения домой.

Как только прозвучало последнее условие, он почувствовал, как что-то словно погасло в сознании Виктора, утопленное желчной тоской. А потом в этой тоске стало все отчетливее проявляться то, что заставляло Виктора молчать и торопиться уйти с улицы.

Он достал из кармана брюк небольшой серебристый плеер, из другого — наушники. Надел их, нажал на кнопку и все уличные звуки утонули в ударившей мелодии. Мартин узнал ее по первым нотам: «Граф Люксембург» Франца Легара. Когда-то всю оперетту они втроем с Ришей слушали в полутемном актовом зале с диска Мари. Но Виктор не собирался наслаждаться музыкой или предаваться приятным воспоминаниям. Он старался сохранить над собой контроль, и пока ему это удавалось.

Что-то потаенное, черное и злое царапало разум изнутри, будто крыса, попавшая в ловушку. Еще не осознавшая, что вырваться будет тяжело. Но момент, когда крыса осознает, приближался.

Мартин прикрыл глаза. Виктор дворами возвращался к дому, стараясь не смотреть на прохожих и считать такты мелодии. Мартин прислушивался к его чувствам, ловя каждый оттенок надвигающегося безумия.

Безумие полнила чернота. Топящая разум мазутная ледяная дрянь, которая забирала у мира краски и заставляла сердце биться медленнее. Постепенно исчезали запахи и звуки, музыка становилась все глуше и будто удалялась.

В безумии рождались знакомые красные сполохи. Цвет платка Виконта, тревожных цветов на лесной поляне, пульсирующих, светящихся артерий, пронизавших темноту, и крови, растекающейся в серой речной воде.

И белый цвет. Ужасающе чистый цвет, в котором нет ничего. Нет оттенков, чувств и очертаний, только белый цвет январской пурги. «Ничего не болит», — говорил ему Вик когда-то.

Теперь болит. Только не у него.

«Что же ты с собой сделал? Куда себя загнал?» — подумал Мартин, протягивая руку из проема и чувствуя, как кончики пальцев обнимает сгущающийся воздух.

Он ничем не мог помочь. Не мог, как раньше, успокоить и заставить верить в то, что все будет хорошо.