Убийство от-кутюр. Кто подарил ей смерть? - Мойес Патрисия - Страница 4

В этот момент приехал Годфри Горинг.

Годфри Горинг, генеральный директор и держатель контрольного пакета акций «Стиль пабликейшенс лимитед», был деловым, уверенным в себе мужчиной слегка за пятьдесят. Седой, представительный, он выглядел именно так, как должен выглядеть бизнесмен. Несколько лет назад, когда «Стиль» находился в сложном финансовом положении, он купил контрольный пакет акций. Все знали, что ему пришлось вложить много собственных средств, чтобы вытащить «Стиль» из болота и поставить на ноги.

Своим успехом Горинг был обязан в первую очередь тому, что никогда ни в чем не мешал своим сотрудникам. Он знал, что мода — это серьезный бизнес, гордился тем, что на него работают лучшие эксперты в этой области, и позволял им заниматься своим делом. Он терпел их странности и сложные характеры и не ограничивал их самые необычные идеи. Их успех или провал Горинг оценивал очень просто — по объему средств, потраченных на рекламу в «Стиле» лучшими фирмами, теми, вещи которых продаются дороже двадцати гиней. Сам Годфри всегда считал, что одежда — это только одежда, но ему никогда бы не пришло в голову сказать что-то подобное в присутствии Патрика или Терезы. Так же, как и признаться, что знаменитый вкус «Стиля» для него не священное достояние, а всего лишь способ делать деньги. Только если доход от рекламы начинал падать, он мог — крайне ненавязчиво — сделать замечание редакторам журнала.

К счастью, необходимость в этом возникала редко. Интерес общественности к хорошему вкусу и красивой жизни только усиливался, а именно это и продавал Годфри Горинг. Тем не менее без его мягкой, но уверенной руки журнал мог бы снова вернуться к тому нездоровому экономическому положению, в котором он его нашел. Из всех его подчиненных только Марджери Френч полностью это сознавала. Она, как часто замечал Горинг, была главным сокровищем журнала. Марджери обладала безупречным чувством стиля и интуицией, но при этом Горинг мог спокойно доверить ей все финансовые и административные вопросы, когда год назад уезжал в Америку, чтобы набраться опыта в области рекламы и издательского дела. Он относился к Марджери с большим уважением и симпатией.

Кроме этого, он не мог не оценить преданность делу, которая заставляла сотрудников редакции работать до столь позднего часа, и этим вечером ему захотелось их вознаградить. Только что за ужином в «Оранжерее» он весьма успешно обсудил дела с Хорасом Барри — владельцем компании «Барримода», купившим несколько страниц рекламы в ближайших номерах «Стиля». За кофе к ним присоединился Николас Найт — талантливый молодой дизайнер (по слухам, главный кандидат в Большую Десятку), салон которого, как, впрочем, и рабочие помещения, и квартира, находился над «Оранжереей» — в доме напротив редакции «Стиля».

В половине второго ресторан начал закрываться, и Годфри предложил своим спутникам заехать к нему на Бромптон-сквер, пропустить по стаканчику на сон грядущий. Выйдя на мокрый от дождя тротуар, он заметил, что в окнах редакции горит свет. Открылась парадная дверь здания, из которой появился Доналд Маккей. Он вздрогнул и поднял воротник пальто.

Горинг тут же узнал его и подошел ближе.

— Как там дела? — поинтересовался он.

— Хорошо, сэр. Мы как раз закончили. За исключением мисс Пэнкгерст, разумеется. Все прошло очень гладко, учитывая обстоятельства, — добавил он, слегка погрешив против истины.

— Хорошо-хорошо. Что ж, доброй ночи, Маккей.

Доналд поспешил домой, а Годфри вернулся к машине. В этот момент ему пришла в голову неожиданная идея предложить сотрудникам редакции, которые еще оставались наверху, присоединиться к его вечеринке. Большие стеклянные двери захлопнулись за Доналдом, но у Горинга был собственный ключ. Он открыл дверь и поднялся на пятый этаж.

Он не мог выбрать лучшего времени. Марджери, Тереза, Майкл и Патрик собрались в кабинете главного редактора, и Рейчел Филд сообщила, что свободных такси нет. Все обсуждали, не взять ли им машину напрокат. Горинг появился перед ними как deus ex machina[2].

— Мои дорогие усердные сотрудники, — начал он, — вы все должны немедленно поехать со мной на Бромптон-сквер. Мы выпьем шампанского, а потом Баркер развезет вас всех по домам. Не спорьте.

Он быстро окинул взглядом комнату и пересчитал присутствующих. Барри и Найт уже уехали. Это значит, что кроме него поедет, один, два, три, четыре, пять человек… Пять? Он пересчитал снова и обнаружил, к своему стыду, что, как всегда, не заметил мисс Филд.

— Мисс Филд, вы тоже. Вы ведь, разумеется, поедете с нами? Я знаю, как много значит для вас этот номер, наша скромная героиня.

— Большое спасибо, мистер Горинг, но не думаю, что мне стоит. Мне нужно домой. И в любом случае я приехала сюда прямо из аэропорта, мой чемодан до сих пор со мной, и это…

— …проблемка, — закончила Тереза. — Мы с Майклом тоже приехали с чемоданами. Я совсем про них забыла. Они в фотолаборатории, да, дорогой?

Годфри Горинг нахмурился.

— Я не думаю, что в машине есть место для багажа, — сказал он. — Багажник забит корзинками для собак и прочим хламом, который жена вынудила меня купить. Почему бы вам не оставить чемоданы здесь и не вернуться за ними завтра? Да, так будет лучше всего. Ну что ж, идемте. Вы тоже, мисс Филд. Я настаиваю. Я решительно настаиваю.

Через пару минут все шестеро без малейших неудобств разместились в темно-сером «бентли», который урчал мотором у парадного входа. Годфри мягко тронулся с места, и машина заскользила по мокрым блестящим улицам — но не раньше, чем успел осчастливить цветочника, купив у него по взвинченной цене три последних букета роз, которые вручил Марджери, Терезе и Рейчел.

В «Оранжерее» усталые официанты закрывали ставни и подсчитывали чаевые. Олвен Пайпер посмотрела на часы и, к своему удивлению, обнаружила, что они показывают десять минут третьего. Она достала толстый словарь, проверила значения слов «лапидарный» и «неотеризм» и обрадовалась, что использовала их правильно. Театральному критику нелегко подобрать слова, не истрепавшиеся от частого употребления.

В другом конце коридора Хелен Пэнкгерст закончила введение к разделу, посвященному парижским показам. Она услышала голос Годфри Горинга и была очень благодарна ему и остальным за то, что они ушли и оставили ее в покое. Хелен начала писать комментарий к фотографии: «Роже Леблан — дом Монье — взял отрез темно-лилового шелка (фабрика Гаридж), добавил блеска крошечных бриллиантов (от Картье) и взбил их в невесомую пену шляпки…»

Она шмыгнула носом, высморкалась и неожиданно поняла, что ей очень холодно, несмотря на центральное отопление. Хелен встала и включила электрический обогреватель. По дороге она споткнулась обо что-то и, к своему раздражению, обнаружила, что это чемодан — потрепанный, но из хорошей кожи — с потускневшими золотыми буквами «Р.Ф.» на крышке. Одна из защелок раскрылась, и на свет выглянул кусочек оберточной бумаги. Хелен сочла своим долгом попытаться его закрыть, но открылась вторая защелка, крышка распахнулась, и часть вещей оказалась на полу. Чемодан был набит битком, а у Хелен не было ни времени, ни сил на то, чтобы его закрыть. Она оставила все как есть и вернулась к невесомой пене шляпки.

Через некоторое время, задумавшись над очередным синонимом к слову «белый», Хелен вспомнила, что Эрни так и не принес ей термос, и направилась в фотолабораторию. Когда она зашла в кладовку, ее внимание привлекли два чемодана под раковиной, казавшиеся здесь неуместными. Один был из хорошей свиной кожи и помечен инициалами «М.Х.», другой — из белой кожи с большой розовой биркой, которая гласила «Тереза Мэннерс, “Крийон”, Париж». Хелен заколебалась. Она предполагала, что в одном из этих чемоданов находилось что-то, до чего ей особенно хотелось добраться. Она быстро попыталась открыть нужный чемодан. Он оказался не заперт. Она открыла его, нашла нужную вещь, закрыла его и, позабыв о термосе, вернулась в свой кабинет.