Александровскiе кадеты. Том 2 - Перумов Ник - Страница 1

Глава IX

Декабрь 1908 года, Гатчино

Воскресенье тянулось медленно и томительно. С самого утра всё валилось из рук. Федя засел было за уроки и даже что-то выучил – но проклятые мысли сразу же выбрались на поверхность, словно крысы из подвала, стоило ему отложить учебник.

Что делать? Сказать? Не сказать? Что будет с папиной службой, если его начальство узнает: на квартире полковника Генерального штаба собираются инсургенты? Уволят ведь, с позором, без мундира и пенсиона. И его, Федю, наверняка вышибут из корпуса, и тоже с позором. Что тогда с ними будет, с мамой, с Надей?.. Да и с той же глупой Веркой? Что, если её посадят в тюрьму? Сошлют в каторжные работы?

А не сказать – как не сказать?! Он же кадет, александровский кадет! У него на плечах государев вензель! Он портрету государя салютует, всякий раз мимо него пробегая! И – промолчать?!

В отчаянии Федя отложил книжки. Взгляд его упал на совершенно позабытый за всем этим томик «Кракена». Роскошная обложка, золотое тиснение, тонкие гравюры… ничто из этого сейчас не радовало. Ужасно далёкими вдруг сделались солнечные Карибы, тугие паруса и всё прочее.

Что делать? Куда идти? Кому сказать? С кем посоветоваться?..

И тут сама собой пришла мысль – Илья Андреевич! Положинцев! Человек, который, как и сам Федя, любит «Кракена». Кто не пожалел изрядной суммы на подарок обычному кадету, каких в его классах большинство.

Если кто и поймёт, так это он. «Кракен» тому порукой.

Не в силах больше сидеть на месте, Федя решительно взял книжку – нужен же повод! – и недолго думая помчался к преподавательской части.

Илья Андреевич занимал казённую квартиру прямо здесь, в корпусе, в крайнем крыле. Стоявший на входе в длинный коридор дядька сурово осведомился у Фёдора, куда, мол, – но, услыхав, что к господину Положинцеву, усмехнулся одобрительно и пропустил.

– Правильный он, Илья Андреевич, – услыхал Федя брошенное вслед.

…Вот и дверь, вот и начищенная стараниями проштрафившихся кадет бронзовая табличка с именем, чином и должностью. Фёдор перевёл дух. Сердце колотилось, ладонь вспотела, и он поспешно сунул книгу под мышку.

Нажал кнопку электрического звонка – какой же ещё может быть у преподавателя физики?

– Кадет Солонов? – Илья Андреевич вышел в просторном шлафроке. Удивился, даже головой потряс. – Что же привело вас ко мне, мой юный друг? Боже, боже, уж не взбрело ли вам в голову вернуть мой подарок?

– Я… нет, не вернуть… я… поговорить… – кое-как выдавил Фёдор. – Поговорить, Илья Андреевич…

– Тогда заходите. – Илья Андреевич враз посерьёзнел. – Заходите, Фёдор, и поговорим.

Разумеется, тут царили книги. Пете б наверняка понравилось, подумал Фёдор, глядя на заставленные сверху донизу шкафы. По стенам висели картины – гравюры с боевыми кораблями русского флота.

Половину кабинета занимал огромный письменный стол, но, в отличие от аккуратнейшего Пети Ниткина, его кумир подобной добродетелью не отличался. Хаос тут царил поистине первозданный, посреди коего возвышалась, однако, пишущая машинка; весь угол между окнами занимал верстак с приборами и инструментами, каких Федя никогда не видел. По стенам тянулись витые жгуты проводов, как и дома у Солоновых; однако тут на стенах кроме привычных выключателей виднелись и круглые розетки, какие встречались Фёдору раньше только в физических лабораториях.

– Что там? А, это – это называется «паяльник». Американский, но с моими усовершенствованиями. А это – радиоаппарат. Не такой мощный, как в физическом кабинете, но тоже ничего. А на стенах – да-да, розетки. Их ещё называют штепселями. Очень удобно подключать различные электроприборы. Но, думаю, Фёдор, вы пришли сюда не за этим. Я вас слушаю.

…И Фёдор Солонов, сбиваясь и запинаясь, принялся рассказывать. Было ужасно страшно – а вдруг милейший Илья Андреевич вскочит, да и начнёт телефонировать жандармам?

Но Илья Андреевич не вскочил и конечно же не стал никуда телефонировать. Слушал Федю, не перебивая и даже как-то странно пригорюнившись.

– Понимаю, – вздохнул учитель, едва Фёдор закончил. – Сейчас чай поставлю. Нет, у меня не самовар – чайник на электричестве.

В другое время Федя бы уставился на этакую диковинку, но сейчас почти внимания не обратил.

– Значит, вы стали невольным свидетелем собрания инсургентов, где замешана ваша собственная сестра. Понимаю муки вашего выбора, Фёдор. Но повторите мне ещё раз, в чём была суть их спора? Правильно я понял, что это не бомбисты, это иные?

Федя кивнул.

– Эсдеки, не иначе… – непонятно пробормотал Илья Андреевич. – Бронштейн и Старик, хм, хм… – Он побарабанил пальцами по столу. – Отказ от террористической деятельности и осуждение эсеров… Хм, хм, интересно… Впрочем, – Положинцев взглянул на замершего Федю, – вас, кадет, это не слишком касается. Что же до вашего выбора – очень хорошо вас понимаю. Не сказать нельзя – всякий верноподданный государя обязан доложить о подобном. Но и сказать тоже нельзя – при, гм, известной ловкости наших доблестных жандармов получится такой карамболь, что хоть святых выноси. Семья ваша, Фёдор, увы, будет разрушена навсегда. Полковник Солонов не простит подобного старшей дочери. Впрочем, это вы знаете и так, иначе не пришли бы ко мне… – Илья Андреевич вздохнул. – Однако, как мне представляется, выход есть. Во-первых, – он принялся загибать пальцы, – вы, как истинный кадет-александровец, явились и доложили по команде. То есть совесть ваша чиста. Во-вторых, подумайте вот о чём, Фёдор: какая польза в том, чтоб устроить сейчас такую драму и скандал в вашем семействе?

Фёдор потряс головой, ничего не понимая.

– Вспомните «Кракена», – улыбнулся учитель. – В самой первой книге. Пробравшиеся в среду пиратов агенты английского короля замыслили убить или пленить всех капитанов Вольной эскадры. Что сделал наш трёхпалый герой? Он ведь не стал пытаться схватить их или как-то разогнать. А вместо этого…

– Стал следить за ними, – выдавил Федя.

– Именно, дорогой! Именно! И, сказать по чести, я считаю: нам следует поступить точно так же.

– Как же?

– Никому ничего не говорим. Сердце ваших родителей будет разбито, а сестра ваша, Федя, слава богу, никого не убила и не сотворила ничего особенно противозаконного. В молодости очень хочется «всё изменить»; потом это желание проходит. Вера очень увлечена этим Валерианом; что ж, это во многом её извиняет. Но! – Илья Андреевич поднял палец. – Мы, конечно, не оставим этих «стариков» с броншейнами просто так. Что вы скажете, Фёдор, если мы станем присматривать в оба глаза за этими субчиками? Они, похоже, решили, что нашли идеальное прикрытие – ну кто станет искать их прямо здесь, в Гатчино?

– Но… – пробормотал сбитый с толку Федя. – Но как же я смогу? Они ведь и собрались-то у нас, потому что вечеринка… все ушли…

– Прекрасно, дорогой мой кадет Солонов! – обрадовался Илья Андреевич. – Вы думаете, размышляете, конструктивно критикуете – прекрасно! Вижу, что в вас я не ошибся. Будем следить за мосье Валерианом. Будем приглядывать за мадемуазель Верой. Ну и, коль уж тут появились Старик со своим заклятым другом Львом, буду приглядывать и я. Почаще бывайте дома, Фёдор. Побольше говорите с сестрой. Помните, что нам надо её излечить от опасных иллюзий, а не столкнуть в жуткую яму. От иллюзий, что достаточно убить нескольких плохих людей, и жизнь волшебным образом изменится. Или не убить, но прогнать.

– А разве… плохих… не надо прогнать? – осторожно спросил Фёдор.

– Конечно, надо. Когда справедливый суд с обвинением и защитой выслушал доводы сторон и рассмотрел доказательства. Это, дорогой Федя, совсем негероично, скучно. Но, как показала история, единственный по-настоящему работающий метод, если вы хотите что-то улучшить. Это как со знаниями – вот, скажем, хотите вы знать хорошо физику. Или любое иное дело. Хорошо боксировать, или стрелять, или ездить верхом, или водить автомотор, или управлять аэропланом. Каков единственный путь добиться этого? Скучный, да, – но единственный? Увы, увы, дорогой, только учиться. Понимаю, для мальчишки это звучит совсем невпечатляюще. – Положинцев улыбнулся. – Но иного человечество так и не изобрело. Ну как, согласны, кадет?