Репо (ЛП) - Гаджиала Джессика - Страница 20

С этими словами я покинул квартиру своего детства.

Я никогда не возвращался.

И у меня была целая куча новых вещей.

Потому что он зарабатывал приличную сумму денег.

Мой дядя Сет был кем угодно: сильным, альфа-мужской личностью, умеренно пьющим, любителем старинных мускул-каров, чертовски феноменальным стрелком и наркоторговцем. Не запрещенные наркотики, героин или метамфетамин, крэк, который курила моя мать. Нет, мой дядя, более известный как Док Сет, торговал отпускаемыми по рецепту лекарствами. Вам нужно было немного Бензо (прим.перев.:Benzo — препарат, содержащий бензодиазепам) или Перкс (прим.перев.: Percs — обезболивающее), он был тем, у кого вы это найдете. Красные, желтые, голубы, бедняки, школьники, не важно. Ты, блядь, говоришь название, он, блядь, продает это.

— Только не этот Особый К (прим.перев.: Special K — кетамин, средство для неинголяционного наркоза) или Мексиканский Валиум (прим.перев.: Mexican Valium — транквилизатор) дерьмо, — сказал он мне однажды вечером, когда мы складывали таблетки в пакеты за его обеденным столом, ссылаясь на Кетамин и Рогипнол (прим.перев.: рогипнол — наркотик, снотворный и седативный препарат). — Я, может, и настоящий сукин сын, но я не продаю дерьмо, с которым некоторые пиздатые ублюдки собираются насиловать маленьких девочек.

Мой дядя Сет, торговец наркотиками с совестью.

В течение следующих пяти лет он подходил к делу вплотную. Он научил меня, как избегать хороших копов, расплачиваться с нечестными, знать, когда сделка сорвется, прежде чем это произойдет, как выбирать людей с конкретными навыками, чтобы добавить их в «команду». Он показал мне, как восстановить двигатель, покрасить машину, как чертов профессионал, ездить на механике, ценить хорошую музыку, очаровывать женщин, принимать удар, а затем бросать сокрушительный удар в ответ. И, наконец, не в последнюю очередь, он научил меня стрелять. Хорошо стрелять. Он превратил меня в мужчину. И, конечно, я не был хорошим человеком, как и он. Но я был сильным, умным, способным, умелым.

К пятнадцати годам я уже помогал ему разбираться вместе со всеми остальными его людьми.

К шестнадцати годам я был частью его команды, как и любой другой. Не потому что я родственник, а потому, что я, черт возьми, заслужил свое место.

Через два дня после того, как мне исполнилось семнадцать, я вошел в нашу квартиру и увидел его лежащим в куче собственной крови на полу гостиной. Он не был мертв, его грудь поднималась и опускалась в странном, неестественном стробоскопическом движении. Он посмотрел на меня, когда я замер, и попытался поднять руку, чтобы указать на что-то рядом со мной. Я пропустил это, хотя и следующее, что я понял, я почувствовал, как нож разрезал кожу моей щеки от глаза до челюсти.

Потом была боль.

Очень много боли.

Пока ее не стало, потому что я потерял сознание.

Я проснулся от того, что коп склонился надо мной, проверяя мой пульс.

Мне не нужно было спрашивать. Я просто прочел мрачную реальность на его лице. Мой дядя был мертв.

Меня отвезли в больницу со сломанными ребрами, сотрясением мозга и на лицо наложили тринадцать швов. На следующий день меня отпустили, и мне пришлось вернуться в квартиру дяди Сета, смыть его кровь, спланировать его похороны и попытаться понять, что, черт возьми, я должен был делать с этого момента. Он был всем, что у меня было в этом мире. Он был единственным человеком, которому было не наплевать на меня.

И он исчез.

Через четыре дня у него были пышные похороны, на которых присутствовали все его люди. Моя мать, что неудивительно, так и не появилась. Я и не ожидал от нее этого. Черт возьми, я никогда больше не видел ее после того, как она появилась из больницы, разыскивая меня. Сет дал ей нагоняй, пачку денег и вытолкал за дверь.

Это было незадолго до того, как дерьмо попало в вентилятор с его людьми. Каждый соперничал за свое положение, пытаясь руководить другими, пытаясь контролировать торговлю.

Но, черт с ними, это было мое гребаное наследие.

— Ты действительно влез в его шкуру, — сказал Уэйн, второй после моего дяди, кивая мне головой. Уэйн был самым старым другом Сета и, в некотором смысле, стал для меня еще одним дядей за эти годы. Он научил меня играть в бильярд и завязывать галстук, так как мой дядя был убежденным сторонником того, чтобы никогда не носить ничего, кроме джинсов и футболок. Он был крупным и достаточно подтянутым, с любовью к бурбону и дешевым магазинным сигарам, черными волосами и такими же глазами. Я кивнул на его комментарий, отмахнувшись от того, что я считал комплиментом. — Как змея, — добавил он, отвлекая мое внимание от таблеток, которые я сортировал.

— Змея?

— Да. И ты знаешь, что говорят о змеях и стукачах, — продолжил он, и я почувствовал, как напрягся, когда безошибочный щелчок карманного ножа наполнил тихую комнату. Я знал. О, я знал. Это была его чертовски любимая фраза. Я слышал это сотни раз на протяжении многих лет. — Они попадают туда, куда они ползут.

— Ты, ублюдок, — крикнул я, оттолкнувшись от стола так сильно, что прижал им Уэйна к стене.

— Невежественный маленький засранец, каким ты всегда был. Никогда не подходил для гребаного лидерства. Только преданность, никаких собственных гребаных мозгов, — закипел он, отодвигая стол и направляясь ко мне, все еще с ножом в руке, когда его слова тяжело приземлились, поселившись где-то в моей душе.

— Вот в чем дело, — сказал я, делая шаг назад, позволяя ему думать, что я напуган, как будто у меня не было шрама от его работы в ночь смерти моего дяди.

— Что такое, Рай?

— Это выходит за пределы братской могилы, ты, гребаный предатель, — заорал я, внезапно бросаясь и отправляя нас обоих на землю. Моя рука схватила его за запястье, заламывая, пока я не услышал хруст, который был музыкой для моих ушей. Я выхватил нож из его сломанной руки, когда оседлал его грудь. — Это тот же самый нож? — спросил я, зная, что это так. Ублюдок был странно привязан к своему перочинному ножу. Отец подарил ему его на тринадцатый день рождения. — Скажи это!

Лицо Уэйна исказилось. — Да, именно этот нож я вонзил в сердце твоего дяди, когда он сказал мне, что переведет тебя на второе место, когда тебе исполнится восемнадцать. Тем же ножом, которым я разрезал твое лицо, мальчик. Видишь ли, Сет был создан для лидерства. Пока не появилась твоя задница и не смягчила его. Я и парни, мы видели это в течение многих лет. Мы планировали вытолкнуть его. Мы пришли в тот вечер, чтобы поговорить с ним об уходе. Но потом он выкинул эту чушь о том, что заставит меня уступить тебе место. И, ну, у нас с парнями не было терпения на это дерьмо.

Все они.

Все его люди отвернулись от него, замышляли его гибель.

Тогда все они приняли участие в его убийстве.

А потом и в моем избиении.

Неудивительно, что у меня было так много повреждений.

Я почувствовал странное спокойствие, когда посмотрел на нож, вертя его в руке, представляя, как кровь моего дяди заливает лезвие, моя собственная кровь смешивается с ним.

— Брось, Рай, — сказал Уэйн, закатывая глаза. — Ты никогда в жизни не проливал крови, кроме разбитого носа. Ты не собираешься использовать его на мне.

Он был прав в одном и ошибался в другом.

Это правда, что я никогда раньше никого не резал и не стрелял. Я никогда не нуждался ни в чем, кроме своих кулаков.

Но мне также никогда не нужно было мстить за смерть единственного порядочного человека, которого я когда-либо знал.

Так что я, блядь, решительно собирался использовать на нем его же нож.

Затем я отступил и вонзил лезвие ему в сердце, как он сделал с моим дядей, затем вытащил его и полоснул по щеке, как он сделал со мной. А потом я сидел и смотрел, как он захлебывается собственной кровью, наблюдая, как его грудь сжимается так же неестественно, как у моего дяди в течение долгих двух минут перед смертью.