Волк (ЛП) - Гаджиала Джессика - Страница 21

Я почувствовала, как странный гибрид смеха и фырканья вырвался из меня, когда я поняла, что если и был человек, способный выполнить эту задачу, то это был он.

— Скажи мне, что он убил этого ублюдка.

— Оставил его.

— Для Ло? — Спросила я, отстраняясь и одаривая его ухмылкой. — Кэш запер его, чтобы она могла это сделать?

— Да.

Боже, он был хорош. Когда она выздоровеет, когда пройдет шок, ей захочется крови. Он был хорошим парнем, который, должно быть, знал ее достаточно хорошо, чтобы дать ей это.

Я почувствовала, как тяжесть спала с моих плеч.

Она была в порядке.

Внезапно я почувствовала смертельную усталость, сильнее, чем когда-либо прежде. Возможно, это был защитный механизм моего тела. Слишком многое произошло так быстро. Мне так много нужно было обдумать, встретиться лицом к лицу. Слишком. Это было уже слишком. Все, чего я хотела, так это отключиться.

— Что случилось?

— Я устала, — пожала я плечами, высвобождаясь из его объятий и направляясь к кровати, сбросив по пути обувь. Я забралась в постель, натянула одеяло на голову, чтобы заслониться от света, и отключилась.

Когда стемнело, я проснулась от кошмара и обнаружила, что Волк снова забрался ко мне в постель, хотя и не прикасался ко мне, как прошлой ночью. Я потянулась за книгой и читала пока не устали мои глаза, а потом снова задремала где-то на рассвете.

Когда я проснулась во второй раз, Волка уже не было. Харлей и Чоппер лежали рядом со мной в постели и смотрели на меня сонными глазами, когда я вскочила с матраса.

— Куда он делся? — Спросила я, протягивая руку, чтобы погладить их.

Волк был не из тех, кто оставляет записки. Поэтому я часами слонялась по дому, гадая, где он, и все больше и больше злилась на себя за это.

Почему я беспокоюсь об отсутствии человека, которого едва знаю? Правда, я жила с ним около… шести дней. Но все же. Я много лет жила с людьми в Хейлшторме и никогда не волновалась, когда они пропадали целыми днями.

Тоненький голосок прошептал, что, может быть, мне интересно, где он, потому что он важен, потому что я забочусь о нем. Потому что я начинала испытывать к нему чувства.

Но это было просто смешно.

У меня не было чувств ни к одному мужчине. Только не так. Я никогда этого не делала. И никогда не буду.

Если бы я вдруг почувствовала себя такой романтичной, что ж, это был бы тот день, когда чертова Земля начала бы вращаться вокруг Луны.

— Ребята, хотите прогуляться? — Спросила я собак, когда они лениво потянулись и спрыгнули с кровати. —Я тут с ума сойду.

Когда я вывела собак наружу, завернутая в рубашку Волка, которая была больше моей, чем его, я знала, что мне нужно было сделать — это уйти. Я знала, что последнее, что я должна была сделать, это остаться и играть в дом. Потому, что я знала, что все, что из этого выйдет — это разрушенный дом, разбитое сердце… или два. Я была не из тех девушек, которые заводят отношения. Я была не из тех девушек, которые каждую ночь обнимаются с мужчиной, чтобы мечтательно погрузиться в то, что называется любовью, обернуть ее вокруг себя, как одеяло безопасности.

Волк был хорошим человеком.

Мне не нужно было, чтобы он произносил монолог, достойный Айн Рэнд (прим.авт.: Американская писательница и философ, родившаяся в Российской империи. Она известна своими двумя романами-бестселлерами — «Источник» и «Атлант расправил плечи»; работала также как драматург и сценарист. Айн — создательница философской системы, названной ею объективизмом), намекая мне на каждую большую и бесконечно малую деталь его жизни, чтобы я знала это. Волк был человеком, чьи действия говорили больше, чем его слова. Он спас меня. Он исцелил меня. Он отдавал все, не прося ничего взамен.

Он был хорош во всем, что имело значение.

Он заслужил, чтобы в его постели была женщина, которая не просыпалась бы с криком. Он заслуживал женщину, которая не вздрагивала бы от его прикосновений время от времени. У него должен быть кто-то, кто не был бы минным полем, скрытым от посторонних глаз. Один неверный шаг и можно потерять руку, ногу, сердце. Я не могла позволить, чтобы он был убит моими осколками.

Собаки повели меня к ручью, и я решила, что они охотятся, поэтому села и стала ждать, созерцая воду, которая должна была успокаивать.

Мне нужно было уйти.

Второй раз за последний месяц я пришла к такому выводу.

На этот раз все должно было быть проще. Должно быть, мне будет легче решиться оставить Волка, чем тогда, когда я решила покинуть Хейлшторм и всех, кто находился за его заборами, людей, которые стали для сироты, которой я была, чем-то вроде импровизированной семьи.

Но когда я сидела у реки и слушала, как Харлей и Чоппер маниакально лают на что-то издалека, я поняла, что чувствую то же самое. Мне казалось, что я пытаюсь убедить себя, что это не похоже на то, чтобы вырвать свои корни из единственной почвы, в которой я когда-либо чувствовала себя комфортно, земли, которая питала меня и помогала мне расти, земли, в которой я чувствовала себя в безопасности.

Я почувствовала, как слезы щиплют мои глаза, и яростно сморгнула их, возвращаясь к хижине, уверенная, что собаки придут домой, когда будут готовы. Я села за ноутбук Волка и погрузилась в черную дыру, которую давала мне интернет-паутина, намеренно избегая той единственной нити, того единственного форума, того единственного поста, который в первую очередь довел меня до крайности, поста, который заставил меня бросить всех, кто мне дорог, и сделать бомбы в заброшенном магазине в промышленной части города, а затем разрушить здание в надежде, что это может уничтожить то, что внутри меня заставляло меня просыпаться с криком, что делало меня неприкасаемой, что делало меня гранатой без чеки.

Я не могла пойти туда снова.

Я и так едва держалась в здравом уме.

Так что я пошла дальше и нашла свой план побега. Я нашла мотель в горах, где планировала разбить лагерь на несколько недель, прежде чем переехать на постоянное место. Я взломала городские камеры, чтобы проверить, стоит ли моя машина там, где я ее припарковала, на платной стоянке у доков. Затем я поискала самый быстрый маршрут от хижины Волка до места, где находилась моя машина.

Я сделала все это, очистила историю (как будто Волк был достаточно технически подкован, чтобы знать, что такое история браузера), поела, приняла душ, и смотрела, как опускается ночь.

Волка по-прежнему не было.

Я забралась в постель к собакам и стал читать.

Наступило утро.

Волк не вернулся.

В этот момент я чувствовала себя матерью ребенка-подростка, когда тот, спотыкаясь, возвращался домой после пропущенного комендантского часа, а я произносила речь «мертвый в канаве». Беспокойство приобрело совершенно новый смысл, приведя своего близкого друга-паранойю к вечеринке, которая заставила меня взломать все каналы городских камер, ища признаки его присутствия или признаки того, что что-то не так в лагере Приспешников.

Спустя полдня, когда ничего не было видно, кроме тревожного количества наркотиков, которые ни один полицейский, казалось, не замечал, и дел в лагере, которые шли как обычно, беспокойство и паранойя уступили место праведному гневу. Если что-то случилось с Волком, то наверняка в лагере были бы какие-то действия. Они не допустят, чтобы их Дорожный Капитан пропал без вести, по крайней мере, не отправив кого-нибудь в хижину, как они отправили Кэша несколько дней назад. Значит… он не пропал. Они знали, где он был.

«Наихудший-сценарий-это-вероятный-сценарий» часть моего мозга решила, что он, вероятно, был в лагере. У большинства членов клуба там были комнаты. Значит, и у него там была комната. И эта досадная негативная часть моего мыслительного процесса также зацепилась за другое осознание: там, где вы нашли горячих, опасных байкеров… вы найдете и горячих, грязных, бесстыдных клубных шлюх.

И, что ж, это имело смысл, не так ли?

Он отсиживался со мной целую неделю, делил со мной тесные покои, заигрывал со мной, но не получал абсолютно никакого облегчения, кроме того, что делал сам.