В августе сорок второго (СИ) - Тарханов Влад - Страница 26

Сталин подошел к своему блокноту, что-то там карандашом вычеркнул, что-то написал и сообщил:

— Завтра, в 18–30 начнем наше совещание. О его составе будет сообщено товарищем Поскребышевым.

Когда все вышли, Сталин попросил секретаря пригласить сотрудника Ставки, генерал-полковника Антонова. Алексей Иннокентьевич Антонов действительно, пришелся вождю ко двору. Попаданец Виноградов рассказывал, что этот человек был важнейшим звеном связки Ставка-Генштаб и о том, что к нему было особое доверительное отношение вождя. Иосиф Виссарионович замечал, что взвешенная и детальная проработка вопросов этим молодым еще штабистом очень помогает вождю пополнить необходимые пробелы в военном деле. При этом, в отличие от того же Шапошникова, которого Сталин тоже очень уважал, и который был одним из немногих людей, которых вождь именовал по имени-отчеству, Антонов набирался храбрости противоречить вождю, но делал это очень деликатно и ненавязчиво.

— Товарищ Антонов, вы успели проработать доклад ГРУ и предложения Генштаба?

— Так точно, товарищ Сталин, а от наркома внутренних дел пришла аналитическая записка службы стратегических операций НКВД[1].

— Ваши выводы, товарищ Антонов?

— Аргументы ГРУ мне кажутся более обоснованными, чем аргументы Генштаба, который опирается на данные фронтовой и авиаразведки, надо сказать, что аналитический отдел Генштаба необходимо укрепить специалистами, прошедшими школу ГРУ. Ведь ГРУ оперирует теми же данными плюс своими собственными источниками, а анализ получается более точным. Тем не менее, я хочу сказать, что Вермахт умеет удивлять, а многие немецкие военачальники могут отступать даже от приказов своего командования, если видят более удачные варианты действий. Это, в первую очередь, вышедшие на ключевые посты Манштейн, Роммель и Гудериан. С условием вышесказанного, считаю, что основой должен стать план генерал-лейтенанта Виноградова, с дополнениями из плана Генштаба. Подробнее я изложил в этой записке.

— Хорошо, оставляйте, я прочитаю ваши предложения.

Иосиф Виссарионович подошел к окну. Сейчас он займется изучением предложений генерала Антонова, но пока у него было несколько минут на то, чтобы подумать. Нет, надо все-таки сделать небольшой перерыв. Вождь, который был обычным человеком, которому ничего человеческое было не чуждо, попросил принести обед. До очередного посетителя, Маленкова, у него было немного времени. Поэтому закурил трубку, а тут как-то некстати пришли воспоминания.

Этот длинный разговор получился из немного легкомысленной фразы, которую он обронил, когда отправлял генерала Виноградова в Одессу. Ситуация была критическая. Один «пожарный», товарищ Жуков, уже уехал принимать Южный фронт, а вот Одесскую группу решил отдать под контроль «попаданцу». Сказал, что получит любую награду, имел ввиду, что на выбор: очередное звание генерал-полковника или Звезду Героя, а он потребовал один разговор, который без последствий: тут же забудут. Удивил. Действительно, удивил. И вождь пообещал, что выделит на этот разговор два часа своего времени. Ему казалось, что он понимает, что больше всего волнует товарища «попаданца». Но … времени было катастрофически мало. Но все-таки, пятого апреля сорок второго года он решился. Набрал номер Виноградова.

— Алексей Иванович, я обещал тебе за оборону Одессы награду. И ты попросил у меня один откровенный разговор. Один разговор ты и я, и мы по него забудем. Обещал? Хорошо. Сегодня пришло время поговорить. Есть у товарища Сталина немного времени. В двадцать два часа ровно на Ближней даче.

Ровно в десять вечера генерал-лейтенант Виноградов оказался у входа на Ближнюю дачу. За окном шел дождь, который успел уже всем надоесть. Сам вождь приехал только за полчаса до него, переоделся, выпил немного воды, а потом пригласил прибывшего генерала разделить с ним ужин. Вот за что не любил вождь «попаданца», так это за то, что совершенно не осталось у него времени на отдых. Раньше он мог себе позволить посиделки на даче с друзьями и соратниками, застолья, не столько обильные, сколько шумные и веселые. Иосиф хорошо пел, имел прекрасный музыкальный слух и очень приятный голос, поставленный при учебе в духовной семинарии. Но уже два года, как таких посиделок не было. Иногда к нему на дачу приезжал кто-то из соратников, но это было очень редко: каждый божий день вождь работал, был в Кремле, решал важнейшие вопросы, которых оказалось слишком много, боялся не успеть. И только начало войны сделало этот режим, как ни странно, чуть менее напряженным. Когда машина запущена, ею легче управлять, а вот ты завести ее попробуй! Он понимал, что будет разговор не с генералом Виноградовым, а попаданцем Толоконниковым, но пока они не поели (скромно, но вкусно и сытно), разговор не начинался.

— Андрей! Что ты хочешь меня спросить?

— Товарищ Сталин! Тридцать седьмой год. Как так получилось? Что произошло на самом деле?

— Ты точно хочешь знать, что произошло на самом деле?

— Так точно, товарищ Сталин, хочу.

[1] В начале сорок первого года в структуре НКВД кроме выделения в отдельную структуру СМЕРШа, произошло выделение и Службы стратегических операций, под руководством Судоплатова составе НКВД.

Глава 13

Накануне

Растенбург. «Вольфшанце» 9 августа 1942 года.

Гиммлер давно таких выволочек не получал. Фюрер орал и бился в истерике. И было из-за чего. Когда, на этот раз далеко не отрепетированная истерика прекратилась, вождь немецкой нации упал в кресло, наступила пауза, Генрих понял, что теперь может вставить свои пять пфеннигов и попытаться выйти на конструктивную беседу.

— Мой фюрер, эти документы, несомненно, фальшивка. Но составленная очень аккуратно и умело.

— Не делайте из меня идиота, Генрих. Я прекрасно знаю, что это фальшивка, но в ее основе — подлинные документы! Мы теперь не отмажемся! Даже если покажем дипломатам оригиналы, они, настоящие документы, будут выглядеть, как фальшивка. И показывать их нельзя. Это приговор — политический приговор! До сих пор нам удавалось благодаря друзьям за океаном сдерживать антигерманскую проеврейскую кампанию. Но что делать сейчас?

Гиммлер чувствовал, что еще немного и фюрер сорвется в истерику опять. И было из-за чего! 8 августа в американских газетах были опубликованы интереснейшие документы. Первым из них была докладная записка Розенберга, последняя, которую в канцелярии негласно называли «завещанием» безвременно погибшего идеолога нацизма. И именно под названием «Завещание Розенберга» этот документ был опубликован в американской прессе. Катастрофическим был не сам документ, в котором обосновывались идеологические принципы борьбы с большевизмом и обращалось внимание на начало антиколхозной пропаганды, в том числе среди большевиков-фронтовиков. В этом документе была страница, которой не было до этого. На этой странице обосновывалось уничтожение жидо-масонской империи, над которой никогда не заходит солнце. После разгрома СССР, установления там режима подконтрольных минигосударств, все природные ресурсы должны быть направлены на скорейшее уничтожение Британской империи. С последующей целью — противостояние все растущему влиянию США. Обосновывался тезис того, что англосаксы — унтерменши, что и произвело эффект взорванной бомбы. То унижение, которое испытывали англичане и американцы после прочтения этого документа, наносило по позициям Германии непоправимый ущерб. Резкое изменение общественного мнения было неизбежным, и те средства массовой информации, которые были лояльны нацистскому режиму, теперь не могли вести контрпропаганду! А вторым документом был пресловутый план «Голод», который еще называли «планом Бакке». Ну, уничтожением всяких там недочеловеков никого в англосаксонских странах напугать нельзя было, а вот предложение ввести режим голода в лагерях военнопленных британцев, при этом для всего рядового и младшего офицерского состава — это было как обухом по голове. Планировалось оставить лагерь для среднего командного звена, которым паек урезался в два раза, как минимум, причем в эти лагеря будут допускаться посылки «Красного креста», но без их представителей и похудевшими втрое. И только старший командный состав, уже собранный в отдельный лагерь, будет получать более-менее нормальное питание и посылки из-за границы Рейха. Это было указание на прямое нарушение правил войны!