Иные (СИ) - Волков Влад - Страница 28

Гигантская демоническая паучиха застрекотала от упоминания другого древнего монстра, поморщилась своим почти человеческим лицом, перебирала составными бесчисленными лапками, словно нервничала и трепетала.

— Мантикора есть «Ужас Богов», и её могут бояться не только Молодые, но божества старые, древнейшие, многими давным-давно забытые, но не растерявшие своего могущества. Конечно, были и другие, уж хоть про Цербера ты наверняка слышал. Тифон? Ехидна? Да не из Австралии, а прародительница всех наг змееподобная и ядовитая! Фенрир, Гарм, Сфинкс, Каламакара, Сипактли? Что ты знаешь об этом мире, детектив? Только ту маленькую коморку под именем «Лондон» с коридорами-улочками, в которой ты заперт под присмотров высших сил… — вздыхала она.

— Чтобы одолеть чудовище, нужно стравить его со зверем ещё большим, — прошептал я обрывок из записей в компьютере Лоусона.

— Так ты всё-таки что-то читал, — удивилась Лидия, — Требовалось, чтобы зверь пожрал жертвенного ребёнка и обрёл свою материальную форму. Мантикору вызывают при определённых условиях, чтобы она сразилась с каким-нибудь богом, которого нужно заточить обратно, изгнать из нашего измерения или в недра пещер. Так было с Тсатогвой, так было с Асханом, со многими богами, и с Атлах-Наха в том числе!

— Иа Атлах-Наха! — ожидаемо вторил хор собравшихся вокруг.

— Но теперь она свободна, с каждой новой жертвой её влияние будет возрастать! Детектив, вы же уже видели, на что она способна! Туман сегодня держался весь день! И вы сделали это, помогли Руфусу прервать ритуал, чтобы битва с Мантикорой не состоялась! Теперь всё кончено, ваши услуги здесь больше не нужны, а вы раскрыли это дело, выжали его до последней капли! — ехидно улыбалась моя собеседница.

И я действительно знал все ответы. Кто виновник, кто убийца, что за «вампир» у подворотни, что за цокающий топот ножек во мгле, откуда взялся этот туман, и, может быть, даже к чему мне, собственно, снился мифический монстр.

Она отпустила мои плечи, не заставляя более смотреть на скрежетающую богиню-паучиху, и как бы мне не хотелось поворачиваться к ней спиной, я всё-таки медленно и с содроганием повернулся на сборище клыкастых её поклонников.

— Мы меняемся в угоду богине, — рассказывала Лидия, глядя на меня, — Клыки лишь подобие паучьих челюстей. Подобно тому, как поклоняющиеся Дагону отращивают жабры и покрываются чешуёй, мы на зов нашей великой богини отвечаем похожими изменениями.

С неким изображением скромности, полная дама-медиум, медленно повела застёжку молнии своей куртки вниз и плавно распахнула ту костлявыми пальцами, разводя в стороны. Ещё одной загадкой стало меньше, ещё одним потрясением больше…

Её руки и голова смотрелись неестественно к форме полного широкого тела потому, что она вовсе не была тучной на самом деле. Вдоль её худощавого тела ютились сложенные чёрные паучьи лапки, растущие прямо из боков, как вдоль рёбер, так и ниже, крепясь, видимо, непосредственно к позвоночнику. Она их поджимала и накидывала куртку, выглядя толстушкой, хотя по лицу её было видно, что эта пожилая дама отнюдь не должна выглядеть тучной.

Один из мужчин приподнял свои волосы, оказавшиеся париком, и оттуда на меня уставились выросшие над его лбом дополнительные зеницы. У паков ведь глаз обычно множество. Даже вокруг человеческой головы этой Атлах-Наха виднелись разбросанные беспорядочно округлые и довольно крупные глазницы помимо двух человеческих обсидианового отлива.

Сама Лидия содрала накладную кожу с почти пульсирующих висков, тоже продемонстрировав дополнительные органы зрения, где даже шевелился зрачок. Они все здесь мутанты. Кто-то в большей, кто-то в меньшей степени. Это было уже очевидно.

— Нам больше не нужно прятаться и скрываться, — проговорила она, — Не нужно маскировать свою сущность. Наше время пришло! Грядёт царствие нашей богини! Новая эра, в которой теперь для нас всё будет хорошо! — задрала она руки к стрекочущей гигантской паучихе, расплываясь в восхищённой улыбке.

— Иа Атлах-Наха! — прогремел хор вокруг.

А я даже попятился назад от испуга, когда из тумана выполз, видимо, самый скромный участник всей этой процессии. Вроде бы, ещё человек, но уже ползающий вниз головой, чей рот уже целиком преобразился не просто в торчащие клыки, в полноценные паучьи жвалы.

Однако вовсе не эта уродливая «морда» меня испугала. Он был совсем голым, и из его лопаток прорастали ещё одни мускулистые руки. А из тазовой области ноги росли не только вниз, как у обычных людей, но и произрастали в бок. У него было восемь подвижных конечностей, напоминающих людские, с мышцами, обтянутыми кожей, только кожа эта была бледноватого цвета. Хотя, из-за ночного времени суток и тумана, наверняка утверждать все нюансы оттенков было бессмысленно.

Наверное, это теперь уже у меня беда с головой. Не у сатаниста, помешанного на вампирах, не у библиотекаря, убивающего детей, не у экскурсовода, поклоняющегося паукам… Градус безумия достигал невиданных высот, а я уже ощущал, как мой костюм сзади обхватывают паучьи лапки, как к шее тянется та, что обескровила уже несколько жертв и избрала меня следующей.

Они молились своей богине и пели, падали ниц, ползали, пресмыкались и причитали «Атлах-Наха! Ийя Атлах-Наха!». А я не мог убежать, не мог даже закричать. Не мог вызвать Рида или Доррета, спросить совета у всезнающего добряка Маккея, рассчитывать на помощь своего друга Янга или на то, что сюда вот-вот чудесным образом ворвётся целый отряд полицейских под командованием Хэнка Маршалла или даже отряд военных под предводительством самого генерала Миллера.

Не на кого было рассчитывать, и не во что больше верить. Я уже был опустошён изнутри. Дело раскрылось, остальные дела уже не важны, когда поединок двух исполинских чудовищ не состоялся и весь город теперь обречён… Мальчишку не спас, не вернул той женщине сына, с собственной матерью не попрощался, так и не завёл жену…

Однако жалел я сейчас о другом. Отсюда меня, очевидно, уже не отпустят. Даже, умудрись я успеть позвонить кому-то, только вызову сюда отряды полиции на верную гибель… Обречённость сдавливала меня даже сильнее страха смерти. На пороге вечности, перед пронзительной болью и последующей агонией, находясь сейчас на границе между безумием жизни и мучительной гибелью, я жалел, что мой офицерский долг перед городом и его жителями был не выполнен.

Я не могу их защитить, не могу их даже предупредить о том, что когда начинает стелиться туман, когда нависает ночная чернота, где-то там, в непроглядной клубящейся густоте белой дымки крадётся и ползает не поддающееся описанию и пониманию неведомое древнее зло, сеющее смерть и ужас каждому на своём пути, с коварством и чувством дикого неутолимого голода поджидающее свои новые жертвы.