Неповторимая - Дрейк Шеннон - Страница 29

— Пока, — произнес он негромко, оглядывая Шону с ног до головы, — я еще не валил тебя на пол, хотя над этим стоит задуматься! — сообщил он. Теперь Дэвид стоял за спиной Шоны. Она быстро повернулась к нему лицом, опасаясь его горячего дыхания сзади.

— Ты лишил меня моей постели. Моей, а не твоей. Это не твоя комната. Можно сказать, ты сбросил меня на пол, — негодующе заявила Шона. — Это одно и то же.

— Значит, вот как ты считаешь?

— Да.

— Но замок, как мы установили, принадлежит мне?

— Да, — неловко пробормотала Шона.

— Тогда любая постель в нем — моя, — заключил Дэвид.

— Но только когда ее не занимает кто-нибудь другой!

— Если я вышвырнул тебя из постели, позволь вернуть на место!

Шона задохнулась и чуть не вскрикнула, когда ее обхватили руки Дэвида. Его прикосновение не было грубым или жестоким: он просто поднял ее и бросил на кровать.

Она упала на подушку — ошеломленная и перепуганная, не решаясь пошевельнуться и вместе с тем опасаясь лежать неподвижно. Она вновь затаила дыхание, когда Дэвид вдруг оказался рядом, придавив ее колени мускулистой ногой и одной рукой удерживая ее. Опершись на локоть, Дэвид наблюдал за ней.

— Дражайшая леди Мак-Гиннис, поскольку я совершил такую непростительную грубость, сбросив вас на пол, прошу вас вернуться обратно в постель. Я не намерен подвергать вас такой пытке, как ночь, проведенная на полу.

В его зеленых глазах плясало пламя. Шона не знала, насмехается Дэвид над ней или с трудом сдерживает ярость. Она понимала только, что его близость тревожит и возбуждает ее. Она боялась шевелиться и даже дышать, чувствуя его всем своим существом. Дэвид обратился к ней любезным и сдержанным тоном, однако в нем ощущалось нетерпение — словно огонь, разгоревшийся в глазах, жег его целиком, а игре в кошки-мышки вскоре предстояло подойти к концу.

Она испустила прерывистый вздох, чтобы суметь ответить.

— Откровенно говоря, я бы предпочла спать на холодных камнях.

— Вы весьма любезны, но, боюсь, говорите так только потому, что вдруг решили проявить великодушие.

— Я не имею ничего против пола.

— А я не в состоянии сбросить вас туда: похоже, вы скрываете свои истинные чувства.

Зеленый огонь в его глазах продолжал угрожающе пылать, предвещая опасность. По-прежнему боясь сдвинуться с места, Шона мысленно поклялась держать себя в руках. Она не позволит водовороту чувств, охватившему ее, пересилить ее гордость, достоинство и смелость.

— Значит, на пол отправишься ты? — с надеждой осведомилась она.

— Ни в коем случае.

— Как же быть? — еле слышным шепотом спросила она.

— Мы оба будем спать в удобной постели.

— Здесь? Вдвоем?

— Миледи, вы щедро одарены проницательностью и умом.

Для сдержанности и хладнокровия это было уже чересчур. Она должна уйти. Во внезапном диком порыве Шона попыталась высвободиться. Но не сумела, ибо Дэвид обладал проворством тигра и, по-видимому, ожидал попытки бегства. Одним плавным движением он схватил ее за плечо, повернул и притиснул к себе спиной. Правая рука Шоны оказалась придавленной весом ее тела, а запястье левой надежно удерживали тиски пальцев Дэвида.

— По-моему, так будет достаточно удобно, — заметил он. Для него. У Дэвида имелось преимущество — одежда. А рубашка Шоны все более обнажала тело при каждом движении. Она чувствовала, как ткань его льняной рубашки дразнит ее кожу сквозь тонкую материю ночного одеяния… а еще более грубая ткань облегающих бриджей прижимается к телу ниже, там, где его ничто не скрывает. Сглотнув, Шона застыла как статуя. Она ощущала, как дыхание Дэвида обдает влажным жаром ее затылок и ухо. Он удерживал запястье Шоны чуть ниже ее груди, и казалось, его пальцы поглаживали кожу, хотя он лежал неподвижно. К своей величайшей досаде, Шона почувствовала, что ее затвердевшие соски приподнимают ткань рубашки, а кровь струится по жилам с лихорадочной быстротой.

Она холодела от ужаса, предчувствуя, что прикосновения Дэвида этим не ограничатся. И при этом боялась, что Дэвид больше не дотронется до нее.

— Я… я не прочь спать на полу, — запинаясь пробормотала она.

— Не слышу, — отозвался Дэвид. Шона затихла и вдруг взорвалась:

— Я буду спать на полу!

Она вновь предприняла отчаянную попытку освободиться.

— Вряд ли.

Шона вдруг ощутила, что ее тело вдавливается в мягкую перину, прижатое его весом. Она вновь стала его пленницей.

На короткую долю секунды встретившись с Дэвидом взглядом, Шона перестала дышать. А потом вопреки своей воле вздохнула и пошевелилась. От этого движения его пальцы провели по ее груди, мягко коснулись набухших сосков. Задохнувшись от взрыва ощущений, она снова зашевелилась — только затем, чтобы осознать: она оказала ему услугу, придвинувшись ближе. Теперь одежда Дэвида уже не казалась ей непреодолимым препятствием. Она чувствовала, как он возбужден, мускулистая грудь и плечи под льняной тканью словно объяты пламенем. Но глаза Дэвида оставались холодными, они ярко вспыхивали в темноте. Шона приоткрыла рот, но не успела произнести ни слова. Дэвид впился в ее губы жадными, причиняющими боль поцелуями.

Только теперь Шона поняла, как высоко сбилась ее рубашка — ладонь Дэвида оказалась прямо на темном треугольнике ее холма, пальцы торопливо перебирали завитки, поглаживали, раздвигали их, проникали все глубже. Ей хотелось оттолкнуть его. Где-то в глубине души она понимала, что близость может не иметь ничего общего с чувствами. Совсем недавно Дэвид советовал ей найти мужа и обзавестись детьми, намекая, что в мужья ей годится кто угодно, кроме него самого. Но душой и сердцем Шона любила Дэвида, лорда Дагласа, и желала только его одного всю жизнь. Потерять его — значило расстаться с мечтами и желаниями.

И несмотря на то что Шона ненавидела Дэвида за обвинения против нее самой и ее родни… она по-прежнему желала его.

Она не сразу заметила, что он оторвался от ее губ и принялся целовать ее шею, задержавшись на лихорадочно пульсирующей жилке. Она попыталась заговорить, но Дэвид продолжал касаться ее, ласкать, погружая пальцы все глубже.

Ее губы выговорили «нет», но вслух она не издала ни звука, сходя с ума от желания, впитывая его прикосновения и запах…

Ей следовало запротестовать, следовало остановить его, отбиваться — дико и решительно. Давно пора прекратить происходящее, прервать смелые ласки, которые он расточал ей с такой щедростью. Он стремился отомстить ей, только и всего. Может, именно из мести он подверг ее таким мукам…

Каким прежде подвергала его она?

Ее рубашка распахнулась. Все жалкие препятствия, на которые так надеялась Шона, исчезли. Он подхватил ладонями ее груди и обвел языком одну, затем вторую. Он касался ее всем телом. Влажное прикосновение его языка разбудило жар, дремлющий где-то внизу живота, и он стал нарастать и угасать, словно волна, набегающая на берег, обдавая Шону, пока продолжались нестерпимые ласки чужих пальцев.

— Это месть? — сумела прошептать Шона.

Он негромко застонал и приподнялся. Не сводя с нее горящих страстью глаз, Дэвид произнес:

— В аду я мечтал о тебе, Шона, жаждал отмщения. Мне не терпелось увидеть тебя вновь, и вот ты здесь, а я вновь соблазнен совершенством твоего лица и тела — несмотря на то что я знаю: твоя красота способна быть такой же смертоносной, как пленяющая пляска огня!

— Я же говорила…

— Молчи! — велел он. — Ибо отмщение может стать сладким, моя дорогая.

Казалось, его тело обратилось в пламя, и это пламя струилось из его зеленых глаз, обжигая Шону. Его губы впились в нее в свирепом приказе, вначале причиняя боль своей страстью и пылом, потом вдруг смягчаясь, а затем вновь становясь требовательными, ищущими, словно вонзались в ее сердце. Наверное, это месть. Но Дэвид прав: при всей страсти его поцелуй оказался невыносимо сладким.

Его сильные ладони заскользили по ее телу, одновременно удерживая Шону на постели. Они перебирали спутанные волосы, касались нежной кожи ее щек, поглаживали плечи, спускались все ниже. Они воспламеняли Шону… Прижимали к его телу, в котором адское пламя уже разгорелось со всей силой, распространяя жар и пожирая все вокруг. Она чувствовала его страсть, сводящие с ума признаки возбуждения. Она едва могла дышать. Его губы заявляли о своих правах, язык двигался в такт со всплесками жара, которые будили и наполняли истомой ее тело. Это было невыносимо. Она прижала ладони к его груди, но Дэвид, казалось, не заметил их. Она попыталась возразить, но его губы мешали ей говорить и дышать.