Неистовый рыцарь - Дрейк Шеннон - Страница 4

Айон ненавидел короля, но в его присутствии тщательно скрывал свои чувства. Ради дела, по которому они приехали сюда, он был готов даже сесть за один стол с королем-ублюдком и поддерживать с ним светскую беседу на презренном нормандском наречии французского языка, на котором говорил Завоеватель.

Только находясь в безопасности своих владений — на пограничных землях с Шотландией, где король Малькольм III давно уже предоставлял тихую гавань любому стороннику старого порядка в Англии, — люди, подобные Айону Кэнедису, осмеливались прямо и откровенно высказывать все, что думали о Вильгельме.

Аллора, посмотрев на отца, тихо вздохнула и стала снова глядеть в окно. Конечно, она разделяла чувства отца. Проезжая по земле графства Йоркшир, она видела, как опустошил ее король в отместку за неповиновение, и подумала, что потребуется не один десяток лет, прежде чем графство снова превратится в цветущий край. Она была горячей сторонницей старого порядка и всем сердцем сочувствовала обездоленным людям, согнанным с земли и оставленным без крова.

Хотя ее это непосредственно не касалось. Дальний остров и большая часть пограничного района, которым владела ее семья, являлись, по утверждению Вильгельма, английской территорией. Но сами они считали, что уже не одну сотню лет Дальний остров представлял собой маленькое королевство в королевстве. Многие годы остров был теснее связан с Шотландией, расположенной к северу, чем с Англией, расположенной южнее. Теперь соседние лорды платили дань шотландскому королю Малькольму. И несмотря на то что Вильгельм не был согласен с этим, ему хватало забот на других территориях, где против его владычества один за другим поднимались мятежи. Поэтому предъявить свои права как абсолютный сюзерен на Дальний остров и близлежащие земли он не мог.

На Дальнем острове можно было бы жить спокойно не слишком ощущая власть Вильгельма Завоевателя, если бы Дядюшка Роберт, объединившись с другими безрассудными лаэрдами, не отправился на юг, чтобы помочь очередному мятежу, вспыхнувшему в Нортумберленде. Мятеж был быстро подавлен, а Роберта схватили. Айон Кэнедис, глава семьи и не такой человек, кто допустил бы заточение младшего брата на долгие годы или даже его казнь за измену, немедленно послал гонцов в Лондон, дабы узнать условия его освобождения.

Вильгельм, по мнению Аллоры, был человеком хитрым и коварным, способным на жестокие поступки, в чем она имела возможность убедиться, когда находилась в одном северном районе, где он применил карательные меры. Самого Вильгельма она видела мельком, у входа в личные королевские апартаменты, вместе с отцом в толпе знати ожидая аудиенции. И он произвел на нее впечатление. Невысокий, король был широкоплечим и мускулистым, как и подобает человеку, который войнами утверждается в жизни. Годы и сражения оставили свой след на его лице — загрубелом, но волевом и запоминающемся. Его глаза, казалось, видели все, взгляд был пронзительным, цепким и оценивающим. И Аллора почувствовала его взгляд на себе в те несколько минут, когда он разговаривал с ее отцом и любезно благодарил за приезд в Лондон. Он заверил, что они, несомненно, придут к согласию. Но стоило на мгновение Вильгельму прикоснуться губами к ее руке, тихо промолвив «мадемуазель», как она ощутила странную дрожь, будто прикоснулась к мощному источнику энергии. И по глазам отца Аллора поняла: он знал, чего именно потребует король в обмен на освобождение Роберта.

Отец нервничал.

— Боюсь, — пробормотал он, — что эта последняя авантюра Роберта нам дорого обойдется.

Аллора спрыгнула с подоконника и, подойдя к отцу, положила руку ему на плечо. Они сели перед горящим камином погреться.

— Отец, тебе не следует беспокоиться, — сказала Аллора, заранее зная, что ее совет равносилен просьбе перестать дышать. — Королю нужны ты и твоя поддержка. Он поселил нас в удобных апартаментах, предоставил личных слуг, а вечером за ужином в резиденции короля мы увидим дядюшку Роберта, с которым здесь обращаются не как с узником, а как с заложником, хотя король и обвиняет его в измене. Все образуется, отец, я в этом уверена. Побереги себя и перестань излишне волноваться.

Айон рассеянно похлопал дочь по руке.

— Налей-ка мне вина, — сказал он. — По крайней мере, хоть вино здесь хорошее, в этом Лондоне. Ублюдок приказывает доставлять ему самые тонкие вина из Франции.

Подойдя к круглому столику возле окна, Аллора начала наливать вино, но приостановилась, привлеченная звуками с улицы.

Фанфары торжественно возвещали о появлении войска. Улица задрожала от цокота копыт и печатного шага воинов.

Вооруженных людей Аллора видела всю свою жизнь у ее отца были в услужении сто опытных телохранителей, У соседних танов, его союзников, и у других владельцев пограничных земель тоже имелись свои отряды. Но такого великолепного зрелища, как сейчас, она еще никогда не наблюдала.

Во главе войска ехал всадник, за которым следовал знаменосец с развевающимся синим с золотом флагом. Разглядеть изображение на гербе не удавалось, но даже его цвета привлекали к себе внимание. Как и всадник, который ехал впереди…

Взглянув на него, Аллора неожиданно вздрогнула. Она не могла видеть его лицо из-за низко опущенного шлема, закрывавшего всю его голову и украшенного с обеих сторон серебряными рогами. Но подумала, что, наверное, один вид его на поле боя должен приводить противника в оцепенение. В кольчуге и длинной ярко-синей с золотом тунике, в темных кожаных рейтузах, он восседал на мощном серебристо-белом коне с густой развевающейся гривой и белым хвостом, с седла свешивались огромный меч и щит. Он ехал по узкой улочке, и жители города приветствовали его восторженными криками. Казалось, они лезли прямо под копыта коня в желании хотя бы на мгновение прикоснуться к всаднику. И он, подняв руку в латной рукавице, приветствовал их.

Несмотря на стройность рядов войска, Аллора заметила на лицах воинов сильную усталость — очевидно, они возвращались с поля боя. Многие поддерживали друг друга на ходу, на туниках виднелись пятна крови. На предводителе туника была разорвана и испачкана грязью, но он держался в седле очень прямо, хотя и в его позе чувствовалась усталость.

На какой-то миг Аллоре показалось, что, поравнявшись с ее окном, он чуть замедлил шаг. Приподняв сверкающий серебряный шлем, всадник пристально взглянул на нее. Пораженная взглядом его темных глаз, она тоже внимательно посмотрела на него, но почувствовала, что краснеет, и торопливо отошла от окна. Войско продолжало шествие и еще долго раздавались тяжелый топот копыт и четкая поступь ног. Сколько их здесь, воинов Завоевателя, во главе с военачальником в серебряном шлеме, украшенном рогами?

Двести? Больше? Или только казалось, что их очень много, потому что они заполнили собой узкую улочку?

Аллора посмотрела на отца, стоящего рядом и тоже пристально вглядывающегося в ряды проходящих мимо окна воинов.

— Ага, вот и он появился, — пробормотал Айон, — знаменитый граф Уэйкфилд…

Тон, которым это было произнесено, удивил Аллору. В нем были и горечь, и восхищение.

— Кто это? — спросила она.

Отец, будто не слыша вопроса, тихо продолжал:

— Возвращается из Нормандии.

— В Нормандии восстание?

— Люди всегда восстают, когда кто-нибудь старается прибрать к рукам слишком много, как это делает Вильгельм. А потом и дробит свои владения: Англию — одному сыну, Нормандию — другому. А тот, кому досталась Нормандия, уже приносит своему отцу немало головной боли. — Отец печально покачал головой. Затем погладил блестящие волосы дочери и нежно улыбнулся ей. — В этом отношении, доченька, мне повезло. Твоя мать всегда думала, что мне хотелось сына, но я и представить себе не могу, что бы делал без тебя. И без всех моих родных, кто сейчас со мной, — брата, семьи, всего моего рода. Не могу себе представить, что пришлось бы воевать за то, что я имею право им оставить!

— Отец, — искренне воскликнула она, — я буду молить Бога, чтобы ты жил вечно!