Ц 6 (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 29

— Все в порядке, Андрей Палыч, вышли из тервод! К утру будем на Готланде!

Кириленко мелко покивал, безразличным взглядом погружаясь в ночной туман, укрывший его от погранцов. Слезящиеся глаза под набрякшими веками так и тянуло закрыть, но холодный тошнотворный страх не унимался, сковывая напрягом и отчаяньем…

…На улице бибикнула машина, и видение из будущего истаяло.

«Уйдет, значит… — подумал я, с трудом привыкая к новому дару. — Ну, и пусть…»

Стукануть Андропову не выйдет. Как объяснить, откуда картинки? Послезнание тут ни при чем, я вижу новое будущее, небывалое в моей прошлой жизни. Да и не буду я ничего объяснять! Еще чего не хватало… И так еле отбился, сохранив хоть видимость свободы — под колпаком 9-го управления! Хватит с меня.

Рита ворохнулась, запыхтела, укладываясь на бочок и прижимаясь ко мне теплой попой.

— Мишечка? — пробормотала она. — Ты не спишь еще?

— Не-а, — моя ладонь платонически огладила грудь девушки — тугую, словно вылепленную из воска, только живую, теплую, с нежной кожей, скользившей под пальцами атласно и шелковисто.

— Я совсем забыла тебе сказать… Я очень люблю тебя… Очень-преочень…

В темноте губы коснулись девичьего плеча, туда и пришелся поцелуй. В эти утекающие мгновенья будто весь мир сфокусировался на моем диване-кровати, обретая неизбывную гармонию. Я закрыл глаза.

Мне снилась Рита.

Воскресенье, 6 февраля. Полдень

Ленинград, улица Рубинштейна

Кириленко брел расшатанной походкой запойного. Усталость одолевала его, гнула к земле, отбирая последние силы. Вторую неделю подряд скрываться, убегать, ночевать на чердаке, а то и вовсе на теплотрассе! Голод и страх изводят постоянно, страх и голод…

Андрей Павлович покачнулся, уловив божественный запах сдобы, выдутый на улицу вентиляцией.

— Су-уки… — проскулил он, разрываясь от жалости к самому себе.

Как члену Политбюро, ему полагались аж три повара. Ах, чего только эти искусники не выставляли на стол! Осетрину с хренком… Настоящий «оливье» — из нежного мяса раков, перепелиных яиц и прочих вкусностей… Котлетки по-киевски…

Горбясь, Кириленко глянул на часы. Пора. Голодуха настолько завладела сознанием, что даже тревожные переживанья подавила. Чекисты поймают? А, пусть… В тюрьму бросят? Ну, и ладно. Зато хоть поесть дадут! Щей из комбижира!

В столовую он вошел, отворачиваясь и стараясь не дышать — парные запахи первого и второго одолевали, кружа голову. Да и стыдно было за мятые, грязные брюки, давненько не знавшие «стрелок», за нелепый, потертый кожух и кроличью шапку, измазанную в солидоле.

В общем зале брякали тарелки и щелкала касса. Осторожно ступая, советские служащие в расстегнутых пальто, с ушанками под мышкой, несли подносы с комплексными обедами. Сглотнув, Андрей Павлович шмыгнул в туалет.

Паче чаянья, общественные удобства не напускали зловония, а за приоткрытыми дверцами в кабинки тихонько журчала вода, омывая фаянс в ржавых потеках.

Ровно в полдень «объект МЖ» посетил рыжеволосый мужчина в потертых джинсах и простеньком свитере. Зеркало на стене отразило напряженный и пристальный взгляд.

— Андрей Павлович? — излишне четкое произношение выдавало иностранца.

— Да, — вздрогнул Кириленко, пугливо оборачиваясь.

Рыжий довольно кивнул, и отвернул кран, изображая человека, занятого личной гигиеной.

— Меня зовут Фред Вудрофф, — представился он, умывая руки. — Являюсь вице-консулом Соединенных Штатов. Мне известно о вашей роли в организации выступлений недовольных режимом, и…

— Ни черта вам не известно! — грубо оборвал его визави. — Это всё Брежнев затеял, а меня подставил, бровеносец хренов! И теперь свору ищеек спустил по моему следу, чтобы… Не-е, не поймать, а грохнуть! И концы в воду!

Вудрофф внимательно слушал, в третий раз намыливая руки.

— Что вы можете предложить моей стране? — с оттенком небрежения спросил он. — И чего хотите сами?

— Хочу вырваться отсюда! Спастись хочу! За границу, к вам, буржуинам! Вот же ж, не верил, что в предатели запишусь, так эти довели! Здеся, — Кириленко хлопнул себя по шапке, — хранятся имена, адреса, явки, пароли! И я хочу так блызнуть по гадам этим, чтобы тута стеклы повылетывали! Бороться, да! С режимом! Но чтоб так — борцы здеся, а я — тама! И еще… — Он выдохнул, переждав прилив слабости. — Вы же искали… этого… как его… предиктора? Ну, «Ностромо»?

— Д-да, — с запинкой ответил американский резидент.

Андрей Павлович довольно ухмыльнулся.

— Ну, так я знаю, кто он и как его найти!

— Это меняет дело… — медленно проговорил Вудрофф, отряхивая руки. Сунув их под загудевшую сушилку, он блеснул голливудской улыбкой. — Toварищ Кириленко, вы сейчас выйдете обратно в коридор, и увидите дверь с табличкой «Служебный вход». Открывайте ее и ступайте во двор. Там стоят темно-желтые «Жигули» ВАЗ-2106. Садитесь на заднее сиденье, и ждите. Вас отвезут в безопасное место, и вот там мы все обсудим подробно… — вице-консул подмигнул: — За ужином!

Вяло улыбнувшись, бывший член Политбюро вывалился в коридор на заданную траекторию. В остывших «Жигулях» он нахохлился, переживая измену Родине, но перспектива застолья вытеснила все мысли, отбросила их прочь, как кукушонок — птенцов из гнезда.

— Мне отмщение, — хихикнул Кириленко, ежась, — и аз воздам! Так воздам, что кое-кому жарко станет!

Понедельник. 14 февраля. День

Израиль, форт Оркаль

Оборонительная линия Бар-Лева тянулась по всему восточному краю Синая, как оплот против египетских вояк. По берегу Суэцкого залива выставили временные твердыни, защитив ДОТы клетками, сваренными из арматуры и набитыми камнем, а вот вдоль канала зарывались в землю основательные железобетонные бункера — уж слишком узка «копанка». Супертанкеры еле влезают в Суэцкий канал, и только диву даешься, глядя, как стальная махина, налитая аравийской нефтью, упорно тащится между Африкой и Азией.

А уж навести понтонный мост — и вовсе не проблема. Египтяне не раз форсировали Суэц, успевая перебросить танки… пока не получат отлуп, а «Кфиры» не разбомбят переправу.

Щурясь на солнце, Рехавам Алон опустил стекло. Джипы осторожно петляли по узкой ухабистой дороге с бордюром из фронтовых вех — вбитых в песок швеллеров и обрубков двутавровых балок. За этой ржавой межой — минные поля.

Начищенным металлом отливал канал под лучами солнца, перевевались ветром пески на той стороне, и мерцало белым огнем соленое озеро, растекшееся по пустынной глади.

Примаков, деливший заднее сиденье с Рехавамом, потянул носом:

— Солью пахнет. И водорослями.

— Отсюда километров тридцать до Средиземного моря, — кивнул Алон. — Муцава… э-э… форт Оркаль — самый северный на Бар-Лева. Ну, не Линия Сталина, конечно, но все же…

— Оркаль — это целый блок, — развернулся Хофи с переднего места. — Тут аж три опорных пункта: Оркаль-Алеф, Оркаль-Бет и Оркаль-Гимель. На каждом по три танка, а в полукапонирах стоят батареи 155-миллиметровых САУ…

—…И даже 175-миллиметровых! — похвастался лопоухий водитель — и прикусил язык под строгим взглядом.

— Муцава… — со вкусом повторил Примаков.

Машины миновали стальные ворота в толстых бетонных стенах, фланкированные могучими кубами ДОТов, и заехали во двор современного замка. Хоть и без рыцарей в сверкающих латах, но взвод бравых бойцов ЦАХАЛ выстроился в почетном карауле.

Ицхак Рабин и Шимон Перес ехали в одном джипе, и Алон подмигнул Хофи. Директор Моссада тут же насупился, пойманный на улыбке одобрения.

Перес, как министр обороны, а, стало быть, хозяин, пригласил гостей спуститься на нижние этажи форта. Внизу всё выглядело по-армейски просто, даже малость убого — грубый бетон со следами опалубки, неяркий свет голых лампочек, стол, табуретки, карты на стенах. Стук дизель-генератора почти не доносился, куда громче гудела вытяжка, посапывая за решетками жестяных коробов.

Усевшись, Евгений Максимович снял темные очки, и с улыбкой осмотрелся.