Сапер (СИ) - Линник Сергей - Страница 40

Начальником Бурякова оказался капитан госбезопасности по фамилии Голубев. Когда лейтенант заглянул к нему в кабинет, я увидел из-за его плеча, как тот, не поднимая голову, махнул рукой, разрешая зайти. Мы стояли перед его столом несколько минут, пока он перелопачивал стопку разномастных бумаг, ставя на них пометки. Вглядываться в эти бумажки я не стал: хоть меня и пустили в кабинет, тем самым дав знать, что большой секретности в документах нет, но лишнее любопытство у этих ребят не приветствовалось никогда. Так что я предпочел изучать портреты вождя революции и вождя народов, висевшие над столом. Ну, и железный Феликс рядом с ними. Вот уж чего не понимал никогда, так этого обязательного иконостаса в кабинетах начальников. Хорошо хоть коммунисты не придумали ничего вместо крестного знамения, чтобы вымахивать его перед портретами руководства.

На Голубеве была форма старшего батальонного комиссара. Я давно заметил, что особисты постоянно рядятся в форму других войск, не хотят светиться. Казацкие усы, темные, почти черные, которым позавидовал бы и первый маршал, не скрывали национальность капитана. Говорили, что евреи почему-то оказались весьма талантливы в чекистских делах. Хотя разницы в том, кто там тебя допрашивает: Голубев, Иванов или Лацис, нет никакой — церемониться не станет даже якут, не только латыш с евреем или русским. Кроме усов, на его голове растительности почти не было — только рыжие брови, правая была сильно меньше левой, видать, где-то сжег, да пучки волос, торчавшие из ушей.

Мои мысли прервал хозяин кабинета, наконец, управившийся с бумагами и спрятавший их в ящик стола. Вот ту я и услышал его голос — густой, тяжелый бас. Такому голосу прямая дорога в диаконы в каком-нибудь храме побольше. Хотя, конечно, Голубеву в диаконы не пробиться, разве что кантором в синагогу. Там тоже поют. Сидел со мной один кантор, соседа зарезал.

Капитан встал, поправил складку на гимнастерке на спине, подошел к нам и протянул руку. Ну, я ответил, начало хорошее. И дальше он самым официальным голосом (эх, дядя, тебе бы на плацу парадом командовать) произнес:

— Товарищ Соловьев, от лица командования выношу вам благодарность за спасение знамени отряда!

— Служу Советскому Союзу! — произнес я положенный ответ.

— А за документы — от меня лично, да и от всей нашей службы, отдельное спасибо. Вы даже не можете представить, насколько они важны! Ну, а с диверсантами и вовсе как в кино получилось! Прямо бери и снимай фильм.

А мне что? Хорошо, если так. Еще раз про Советский Союз сказал, мне не тяжело. Ну, а дальше меня хвалили, я старался вспомнить всех причастных, особенно погибших. А вдруг и им что-то с этого перепадет? Может, вдовам какой крупы килограмм лишний насыпят.

Голубев нас вскорости отпустил, передав на попечение Бурякову. Оказалось, карьера лейтенанта и вправду пошла в гору. Вместе с нами он завтра отправляется в Киев. Да и что здесь делать: через три дня немцы займут Житомир без боев. Наши отойдут, они зайдут. Вот и управление Юго-Западного фронта уже уехало.

Мы вышли из кабинета, и я притормозил начавшего набирать скорость Бурякова.

— Пока мы тут, рядом с печатями и бланками, давайте-ка оформим мне и Вере Андреевне командировки в Киев. А то ходим как, извините за слово, дезертиры какие-то. Любой патруль задержать может.

— Моя вина, — смутился особист. — Себе-то я командировку уже оформил, а вам не стал: документов не было. Пойдемте, конечно.

Ну вот, обрастаю бумажками. И на каждой написано, что это я старший лейтенант Соловьев, а не кто-то другой. Чем больше документов, тем меньше вопросов.

А сейчас пора поторопиться. Общежитие находилось минутах в двадцати ходьбы. Дорогу объяснил Буряков, обещался подойти позже и поднять бокал за молодоженов.

По дороге я перехватил бегущего с круглыми глазами вихрастого паренька лет семнадцати:

— Вагон з горючкою горыть, — закричал он. — Зараз станция рванэ!.

Мы оба посмотрели в сторону вокзала, там действительно что-то активно дымило.

— Не ссы, сынок, — я слегка встряхнул вихрастого. — Вагон ведь отогнали, наверное? Не сей панику!

— Так точно, товарыш старший лейтенант, — быстро закивал парень.

— Слушай, есть тут у вас ювелиры где-нибудь? — поинтересовался я.

— Багато було, из жидив. Та як вийна почалась, уси розйихалысь. Хоча… Гершнеры моглы залышиться.

— И где они? Адрес знаешь?

— Як нэ знаты, мы з йихним сынком часто лупцювалыся. Вулыця Котовського, жовтый будынок, там побачитэ.

Станция продолжала грохотать от взрывов, поэтом пришлось ускорить шаг. Гершнеров я нашел быстро.

Желтый дом глядел на улицу заколоченными окнами, но побродив по подъезду, на третьем этаже я нашел вывеску над дверью — «Гершнер Исаак Львович». Громко застучал в дверь. Молчанье было мне ответом. Ладно, пришло время кардинальных мер. Я начал лупить ногами в дверь:

— Выбью ведь дверь! — громко закричал я, еще раз стукнув сапогом по двери.

Тишина сменилась шуршанием, кто-то приоткрыл немного дверь и посмотрел в щель:

— Открывайте, я по делу, — прикрикнул я.

Дверь захлопнулась и тут же приоткрылась, загремев перед этим цепочкой. Низенький, носатый еврей близоруко смотрел на меня.

— Молодой человек, зачем так шуметь?

— А зачем таиться? — вопросом на вопрос ответил я.

— Как зачем? Старый Гершнер пережил революцию, мировую войну, конфискации и даже арест. Ученый, знаете ли… Что бывает, когда начинается новая война, представляю себе очень хорошо! Впрочем, чем могу быть полезен? Вы сказали, что по делу…

— Мне нужны обручальные кольца.

— Вэй! Куда мир катится… Взрывы, бомбежки, а молодежи кольца на свадьбу подавай. Нет у меня ничего. Можете зайти и проверить. Все сдал властям в Гохран еще неделю назад.

— А из этого сможете переплавить? — я показал ювелиру два золотых червонца. Тот заинтересовался, взял монеты, взвесил их в руке.

— Да, настоящие царские. Проходите, молодой человек.

Еврей пошаркал по коридору, я пошел следом. Квартира оказалась неожиданно большая, похожая на коммунальную. В одной из комнат была оборудована целая ювелирная мастерская.

— Все соседи разъехались, сыновей забрали в армию, а младшего вместе с женой увезли в эвакуацию. Один тут кукую.

— Что же вы не уехали? — спросил я, усаживаясь на колченогий стул. — Евреев немцы не щадят!

— Это все сказки, молодой человек! Я видел немцев в ту, прошлую оккупацию. Культурная нация, а хорошие ювелиры нужны всем.

Гершнер включил газовую горелку, поставил на нее маленький тигель. Бросил туда монеты.

— Я не спрашиваю откуда у вас царские червонцы. Но спрошу — чем собираетесь расплачиваться за работу?

После этого захода я передумал уговаривать Гершнера уезжать срочно из города, молча достал третий червонец, протянул его. Старому засранцу вполне могло бы хватить остатков от работы.

— Этого достаточно?

— Более чем. Даже дам сдачу.

Еврей вышел из комнаты, через минуту вернулся с пачкой мятых советских рублей.

— Это ваше.

Я не пересчитывая засунул деньги в карман.

— Более чем.

— Размер какой? — спросил Гершнер.

Я задумался. Такими подробностями я, если честно, не интересовался. Сам я никогда колец не носил, а у Веры даже не догадался спросить.

— Не знаю, — признался я.

— Молодежь, — заворчал Исаак Львович. — Ногами в двери стучать и стрелять ума хватает, а такое простое дело как размер пальца невесты для них высшая математика. Какая рука у дамы?

— Обычная рука, не большая и не маленькая, — ответил я.

— Ладно, сделаем восемнадцать, если что, принесете, я уменьшу… бесплатно, — добавил он, подумав. — Свою руку покажите… ага, двадцать три…

Ювелир занялся кольцами, попутно просвещая меня насчет червонцев.

— Нынешние Сеятели не чета царским монетам. Начеканили какого-то грязного крестьянина на аверсе, зерно он сеет… а кому нужна такая глупая монета? За границу не продашь, народ носы воротит. Золото там тоже подозрительное. Нет, кое-кто из большевиков понимал это. Слышали историю с Большой головой Николая?