Мудрость толпы - Аберкромби Джо - Страница 23

– Вы уверены? – пробормотала она, не разжимая губ.

– Боишься, им не понравится, что я много пью? Ну так я им и без того не нравлюсь настолько, что они даже низвергли монархию. Они оставили мне вино – плохое вино, но это лучше, чем ничего. Так что, я считаю, лучше им воспользоваться.

Его взгляд на мгновение встретился со взглядом капрала Танни, грузно сидевшего на скамье в задних рядах. Это причинило Орсо больше боли, чем он ожидал, – видеть своего старого знаменосца в рядах врагов. Но нельзя ожидать от оплачиваемых прихлебателей, что они будут продолжать прихлебательствовать после того, как им перестанут платить, а никто не выражал собой изменническую, упадочную и подлую натуру простонародья лучше, чем капрал Танни.

Суорбрек продолжал жужжать:

– Если мы примем, просто на данный момент, в качестве временной меры, в дальнейшем подлежащей пересмотру, что мы все же рассматриваем определенные факты как самоочевидные… – Последовала исполненная многозначительности пауза. – То что это могут быть за факты?

– А! – Ризинау приставил палец к губам и снова задумчиво направил взгляд к куполу. – Да, вот это, пожалуй, значительно более глубокий вопрос!

Орсо со стоном распростерся в кресле и позволил своему взгляду лениво скользнуть вдоль переднего ряда. Лишь один из сидевших там осмелился посмотреть ему в глаза. Молодой Лев больше не выглядел ни особенно молодым, ни хоть сколько-нибудь похожим на льва. Его лицо было опустошенным, покрытым морщинами боли, а с левой стороны исполосовано до сих пор не зажившими шрамами, один из которых оттягивал угол рта, придавая этой половине лица постоянное страдальческое выражение.

Орсо поднял бокал в молчаливом приветствии. В конце концов, зачем тратить силы на ненависть? Мир, в котором они были соперниками, уже ускользнул в небытие под их ногами, словно пошедший на дно корабль. Все они барахтались в воде, пытаясь выжить.

Лео сидел, испытывая непередаваемые мучения. Раздавленная рука немела и пульсировала, отдаваясь в плечо. Во рту было солоно, обеззубевшие десны саднили. Непрестанно ныла стопа, которой у него больше не было. Мучительно чесался обрубок ноги.

– Во имя мертвых, – беззвучно выдохнул он, елозя на сиденье.

Ему хотелось разорвать зашитую брючину, вцепиться в кровавые раны, рвать их ногтями, грызть швы, словно волк, пытающийся отгрызть застрявшую в капкане лапу. Он плотно зажмурил глаза, пытаясь сосредоточиться на дыхании, пытаясь слушать – но не мог разобрать ни слова. Толпа ревела и лопотала, сливаясь с гулом крови у него в ушах, и в ее шуме было не больше смысла, чем в шуме штормового моря.

От него осталась искалеченная оболочка. Измученный призрак. Он больше никогда не будет собой.

– Вы в порядке? – спросил Хайген.

Лео постарался, как мог, изобразить на лице улыбку. Оскал черепа.

– Все отлично.

Он никогда не умел лгать, но это, должно быть, было самой жалкой ложью в его жизни.

– Если бы я был на вашем месте, – протянул Ишер, – я постарался бы как можно скорее выбраться из этого сумасшедшего дома и припустил бы в Инглию со всех ног! – По-видимому, осознав, насколько неудачен его выбор слов, он поспешил поправиться: – Со следующим же приливом, я хотел сказать.

– Савин вот-вот рожать, – буркнул Лео. – Вряд ли она сможет сразу отправиться в плавание. – Даже говорить было больно, черт! – В любом случае, комиссар Пайк пригласил нас остаться. В том смысле, что мы по-прежнему пленники. Не сомневаюсь, что его люди следят за нами.

– Его люди следят за всеми, у кого есть «дан» в имени, – пробормотал Хайген.

– Мы сами следим для него друг за другом. – Хайген с подозрением окинул взглядом окружающие скамьи. – Выходит даже дешевле.

– Господа, позвольте? – крикнул кто-то.

– Граждане! – заревел кто-то в ответ.

– Граждане, разумеется! Мои глубочайшие извинения! – Новый оратор казался перепуганным до смерти. Здесь никого не покидало ощущение, что твои малейшие ошибки подмечаются, запоминаются и очень скоро будут использованы против тебя. – Я хотел поговорить о стенах! О городских стенах и стенах Агрионта. С практической точки зрения они являются препятствием для роста города. Символически же они напоминают нам о притеснениях монархического режима!

Ишер вскочил с места – когда хотел, этот человек мог двигаться стремительно. Например, когда он покидал поле боя при Стоффенбеке… Или когда спешил вернуться, увидев, что может этим что-то выгадать.

– Тем не менее они чертовски необходимы для обороны города! – Лео показалось, что он специально огрубляет свой отрывистый выговор, характерный для миддерландской знати, чтобы звучать более похоже на простолюдина. – У нас будут зарубежные враги, завидующие нашей свободе. Будут враги в провинциях, желающие утащить нас обратно в прошлое. Будут враги в нашей собственной среде, жаждущие снова посадить нам на головы короля!

Ишер указал на Орсо, который наблюдал за этим представлением с выражением усталого презрения.

Те, кто захватил власть обманом или силой, всегда боятся, что ее у них отберут. Со скамей послышалось одобрительное бормотание, прокатилась волна кивков. «Впрочем, публика на галерее выказывала меньше энтузиазма – не столько по отношению к сказанному, – подумал Лео, – сколько к тому, кто это сказал».

– Аристократы! – прокричал кто-то сверху. – Вечно цепляются за свою аристократическую символику!

С галереи посыпались оскорбления, объедки, смятые памфлеты. Король приветствовал этот ливень, подняв бокал и сделав ленивый глоток.

– А что скажет Молодой Лев?

– Давайте послушаем Брока!

Ризинау ударил молотком по столу, требуя порядка, и Лео вздрогнул: звук напомнил ему тот пушечный залп в Стоффенбеке. Разрушенное здание ратуши. Его лошадь, падающая на него сверху. Антауп, придерживающий окровавленными руками живот. Йин, утыканный арбалетными стрелами.

Он попытался вытереть лицо, скользкое от холодного пота.

– Вы должны сказать что-нибудь, – пробормотал Ишер, хмурясь в направлении глумливо ликующей галереи.

Мысль о том, чтобы встать, вызывала в нем ужас, однако где-то глубоко внутри него, должно быть, еще оставался какой-то упрямый кусочек прежнего Молодого Льва. «Лучше сделать дело, чем жить в страхе перед ним», – как любил говорить Ищейка. Может быть, Лео и потерял ногу и руку, но он покажет этим мерзавцам, что сердце у него еще осталось!

Хайген помог ему подняться, в то время как Ишер втиснул ему под мышку костыль, после чего оба уселись обратно, рукоплеща его мужеству. Конечно, он не тот человек, что был прежде – он никогда не будет прежним, – но калека в качестве диковинки всегда способен сорвать парочку аплодисментов.

С дрожащей ногой, с полыхающей культей Лео вытянулся во весь рост, поднял подбородок и взревел на весь гулкий зал, так же, как некогда в Инглии ревел своим кавалеристам, поднимая их в атаку:

– Граждане! Мы изменили мир! Это была Великая Перемена! – Перемена от плохого к значительно худшему, в его случае. Однако он услышал хлопки. Во всяком случае, он надеялся, что это хлопки, а не просто кровь шумит в его раскалывающейся голове. – Но нам еще очень много предстоит сделать!

Пот щекотал ему скальп, щекотные капли скатывались по лбу. Он остановился, переводя дыхание, пытаясь думать сквозь боль. Всю свою жизнь он думал только о том, что хотел сказать сам, не уделяя ни единой мысли тому, что от него хотели услышать.

– Стены… больше нас не защитят! Только единство! – Во имя мертвых, весь зал плыл перед его глазами. – Те, кто получил великие привилегии, должны быть готовы идти на большие жертвы!

Им нужен какой-то благородный жест. Лео оскалил зубы:

– Поэтому… я отказываюсь от приставки «дан» в своем имени! Я отвергаю ее! Я вырываю ее с корнем! Мы все должны… быть равными!

Без сомнения, теперь ему хлопали – это была настоящая овация. Люди вставали с мест. Кто-то орал: «Молодой Лев!», снова и снова. Казалось, ушла целая вечность, прежде чем Лео смог повернуться, пошатываясь на единственной ноге, вцепившись в липкий от пота костыль ноющей рукой. Ишер, Хайген и остальные лорды смотрели на него с немалым беспокойством.