Тренировочные часы (ЛП) - Ней Сара - Страница 57

— Боже, ты такой ...

— Потрясающий? — Рекс одаривает меня дерзкой ухмылкой. — Понимаю.

Я похлопываю его по лицу.

— Ну и эго у тебя, парень.

— Это помогает мне пережить день, Доннелли. Такие дни, как этот, когда я изливаю свое сердце, а его топчут.

Мои руки в оскорблении взлетают к бедрам.

— Я не топчу твое сердце, ты тряпка!

— Но ты никогда не влюбишься в меня, не так ли?

— Я не... — Думаю, нет. — Я не знаю.

Мы смотрим друг на друга, в кухне тихо, только часы над окном громко тикают. Тик-так. Тик-так.

Затем из передней части дома раздался стук в дверь. Три коротких удара, за которыми последовала еще более оглушительная тишина.

— Думаю, это намек на то, что мне пора уходить.

Рекс берет черную зимнюю куртку, висящую на одном из моих кухонных стульев, и засовывает руки в рукава. Застегивает спереди.

Я кокетливо толкаю его бедром.

— Я провожу тебя.

— Позволь мне пойти первым. На улице темно, ты не должна открывать дверь. У тебя нет глазка. — Проходя мимо дивана, он хватает со спины одеяло и разворачивает его. Набрасывает мне на плечи. — Вот, завернись. На улице холодно.

Мое сердце подпрыгивает от его жеста, желая, чтобы обстоятельства были другими, желая, чтобы мое сердце не болело за кого-то, кто за сотни миль отсюда.

— Спасибо тебе.

Мы все еще глупо улыбаемся друг другу, когда Рекс открывает мою входную дверь, и улыбки исчезают, когда мы оба замечаем мужчину, стоящего на моем крыльце.

У меня перехватывает дыхание.

— Эллиот?

Эти одухотворенные глаза, которые я так люблю, смотрят на меня, мерцая между Рексом и мной, вспыхивая смесью любопытства и гнева. Ревностью.

— Так, так, так, смотрите-ка, кто решил прийти. — Рекс смеется слегка маниакально, и я удивленно вскидываю брови. — Привет, папочка. Давно не виделись.

— Рекс! — Я задыхаюсь, мне стыдно и неловко. — Остановись.

Эллиот переминается с ноги на ногу.

— Все в порядке, Анабелль. Он прав.

— Я чертовски прав. — Ноздри Рекса раздуваются.

Я отвожу взгляд от друга, сосредоточившись на парне, которого не видела слишком долго.

— Эллиот, что ты здесь делаешь?

— Да, Эллиот, — попугайничает Рекс, — что ты здесь делаешь?

— Пожалуйста, Рекс. — Я поворачиваюсь к нему лицом, кладу ладони ему на грудь поверх зимнего пальто. — Может, тебе лучше уйти? Я справлюсь сама.

Я не могу описать, как изменилось выражение его лица — не смогла бы, даже если бы попыталась — и хочу умолять его простить меня за то, что отослала его, когда он просто пытается защитить меня от самой себя, от боли, когда это очевидно неизбежно.

Боль и опустошение. Любовь и преданность.

Вот что я вижу в полуприкрытых глазах Гандерсона, когда он, размышляя, смотрит на меня.

— Ладно. — Он поджимает губы, наклоняется и целует меня в щеку, говоря мне на ухо. — Напиши, если хочешь, чтобы я вернулся.

— Обязательно.

— Спокойной ночи, Анабелль. — Рекс выдергивает из кармана вязаную шапочку и надевает ее на голову. Рычит на Эллиота, ударяя его по широкому плечу, когда проходит мимо, спускаясь на тротуар. — Два очка, засранец.

Я смущенно машу ему рукой.

— Пока.

Он идет назад по тротуару, лицом к дому, зовет меня на холоде.

— Я вернусь через две недели. Напишу тебе, пока меня не будет.

Очередной взмах рукой.

— Езжай осторожно.

Холодно, и наше теплое дыхание смешивается с холодным воздухом, наполненным напряжением. Я не могу остановить грудь, которая поднимается и опускается, тяжело дыша от шока, увидев Эллиота на бетонных ступенях дома.

Отвожу взгляд от дороги, от задних фар удаляющегося автомобиля Рекса Гандерсона к Эллиоту, боясь того, что увижу там.

— Я знаю, что спрашивать не мое дело, но что, черт возьми, это было?

Он прав, это действительно не его дело. Не теперь, не после того, как он уехал без каких-либо заявлений или обязательств по отношению ко мне.

— Это был Рекс. — Я намеренно говорю глупости.

— Очевидно, — Эллиот делает паузу, в его голосе слышится раздражение. — Что он здесь делал?

— Мы просто друзья.

— Просто друзья. Думаешь, я куплюсь на это дерьмо?

Я вскидываю руки, слишком уставшая, чтобы спорить, слишком взволнованная, увидев его. Он большой, рослый и наконец-то стоит на моем пороге, как я мечтала сотни раз.

— Эллиот, я очень рада тебя видеть, но если все, что ты хочешь сделать, это поспорить о моей дружбе с Гандерсоном, то ты пришел не по адресу.— Я сглатываю комок в горле, прежде чем слезы могут пролиться. — Кроме того, я думала, что ты вернешься домой к родителям.

— Нет. Я пришел прямо сюда.— Он тоже проглатывает комок. — Я хотел быть здесь.

У его ног лежат две огромные сумки, которые я не узнаю, большие, набитые сумки, которые не похожи на дорожные сумки. Они слишком большие, пухлые, созданы для путешествий.

— Что все это значит? Ты дома всего на несколько недель, это кажется... чрезмерным.

— Я бросил учебу, Анабелль. Я собрал свое дерьмо и ушел.

— Что ты имеешь в виду? — Клянусь, у меня перехватывает дыхание, я жду, что он скажет. С надеждой, но настороженно. Взволнованно, но осторожно. Виновато.

— Я ушел. Закончил. Бросил. Как хочешь, так и называй. Я взял самоотвод.

— Эллиот, мы же говорили об этом. — Я не могу удержать нервы в моем голосе. Зачем ему бросать учебу и возвращаться в Айову, если он ненавидит это место? Когда он был так уверен, что Мичиган — лучшая школа для него? Ради его будущего?

— Я так хочу, Анабелль. Это съедает меня изнутри. Ты понятия не имеешь, ни малейшего. Я безумно скучал по тебе еще до того, как переехал туда, и ни за что не собираюсь оставаться в Мичигане, зная, что ты здесь одна и к тому же беременная. Ни за что.

— Не знаю, что и сказать.

— Можно войти? — Он подпрыгивает на носках, дует на руки, хотя они покрыты большими черными перчатками. — Здесь страшно холодно.

Эллиот

Как только Анабелль закрывает за мной дверь, сбрасывает одеяло, обернутое вокруг ее плеч, и я вижу, что ребенок шевелиться.…

Я падаю на колени и оказываюсь лицом к лицу с ее беременным животом. Кладу руки по обе стороны от нее, поглаживая ладонями растянутый хлопок ее темно-синей футболки с длинными рукавами.

— Боже мой, посмотри на себя. — Я не знаю, что сказать дальше, я не ожидал увидеть ее такой. Эта Анабелль неземная и великолепная — не то, чтобы она не была такой раньше — и вся сияет. Все в ней умиротворенно и безмятежно, и неудивительно, что Рекс Гандерсон шныряет вокруг.

Она никогда не выглядела более красивой, чем сейчас.

Она прислала мне свои фотографии, и я слежу за ней в Instagram, но фотографии и реальность — это две совершенно разные вещи.

Это нереально.

И так прекрасно.

— Я огромная. — Анабелль краснеет, опускает лицо, чтобы скрыть румянец, ползущий по щекам и шее. — Если ты хочешь знать правду, мне неловко ходить на занятия.

Я поднимаюсь на ноги.

— Мама сказала, что ты отлично выглядишь. — И она не шутила. — Она без ума от тебя, а мои сестры зовут тебя «мамой малыша», но это только для того, чтобы меня подразнить, что я не женат и у меня будет внебрачный ребенок.

— Я люблю твоих сестер.

— Они чертовски крутые. — И теперь, когда они официально познакомились с девушкой, которую я обрюхатил, и обнаружили, что Анабелль не жадная, безответственная, неряшливая тусовщица, они на самом деле чертовски рады новой племяннице или племяннику. Слава богу, потому что мои сестры могут быть сумасшедшими, когда они не счастливы или не любят кого-то. Вместе, выступая единым фронтом, они заставляли плакать взрослых мужчин. Не могу представить, что бы они сделали с женщиной, которую они возненавидели, особенно с той, которая сделала меня отцом в возрасте двадцати двух лет.

— Твоя соседка по комнате дома?

— Нет, она вернулась домой. Она уже собрала вещи и вернется за своими коробками после каникул.