Доказательство (СИ) - Сергеева Ксения - Страница 16

Извлечение. Присоединение к себе. Исправление. Возвращение души Избраннику. Идеально просто. Теорема. Доказательство. Чисто. Потом он объяснил бы всем, что произошло, но сейчас надлежало действовать, а не размышлять о будущем, а то разведут, как водится, панику, начнут жаловаться, жалеть, не дай Создатели, советовать. Нет. Он справится сам, как когда-то давно. Один. Для неё.

— Ты можешь доказывать, что угодно, главное, чтобы твои доказательства не навредили душе или человеку.

— Но если есть необходимость…

— Ни одна необходимость не оправдывает вреда. Мы работаем, мальчик, с очень тонкими материями. Тут нужна осторожность и точнейший расчет всех вариантов.

— А если всё же случится ошибиться?

— А что я говорил об ошибках? Ошибка — тоже Исключение.

— Ненавижу я эти ваши Исключения!

— Не спеши, мальчик, никогда не надо спешить. Ошибка может помочь, если ты вовремя ее заметишь и исправишь.

— А если нет?

— Тогда делай то, что от тебя требует твой Чертеж.

Кристаллической такой силы еще не было в Теневой. Геометр поражался воле Пса, умудрившегося всё же вернуть душу под шпиль. Разумеется, стремительно растущей силе ученика можно доверять, но как объяснить ему необходимость? Зачем? Пусть лучше не знает… А если и немного притупить чутьё, то ничего не поймет, но всё равно справится… И Пёс справился. Очевидно, это произошло только потому, что временные расчеты не подвели математика, как и выбор ученика.

Души быстро ускользали к окраинам. Геометр чувствовал волнение каждой, как и всё реже нарушаемую тишину. Ему не было страшно. Он знал теорию назубок. Он отчетливо представлял свою цель. Он вычленил все составляющие и собрал их в простейшее уравнение, которое не могло не сработать.

— Нет, мальчик, об этом нельзя даже думать!

— Но почему?

— Пытливый разум подрастающего Геометра! Понимаешь ли, раньше подобное практиковалось. Часто. Не добровольно, силой, — но осуществлялись подобные эксперименты. Кристаллические объединились, выступив против. Это было так давно, что уже никто и не упомнит… Война снов, так называлось это противостояние. За свободу души, против отделения или передачи силой.

— Но почему против?

— Душа объединяется с телом сразу, как только вливается в него. Пятнадцатилетие — лишь символический порог Закрепления, но боль, причиняемая при силовом отделении, возвращении, присоединении к чужому телу — как ни называй, суть одна, — невыносима для души. Кристаллические взбунтовались. Своей силой они создали Теневую, а часть своей воли вложили в избранные души, призванные стать Геометрами. Одна из наших задач — не допустить деления души.

— Но ведь нет никаких доказательств…

— Пока нет, мальчик, пока нет, но мы принимаем данное как аксиому.

Когда Володька оказался в кабинете, Геометр всё еще не мог понять, где ошибся. Он тщательно проверял, проверял и проверял — и замер. Разбросанные по бумаге беспорядочные знаки вдруг стали выкладываться в стройную линию. Его предыдущие изыскания, гипотетические предположения разрушались мгновенно. Никаких излишков. Попытка оспорить аксиому привела к тому, что Геометр ее доказал. Взгляд. Еще один. Черта. Доказательство. Спонтанно. Случайно. Он не мог поверить в происходящее. Не мог поверить, но сам же и являлся теоретиком, глядящим на наглядное Доказательство — испуганное, растерянное, сидящее на его диване. А между ними выстраивалась логичная, верная нить расчетов.

— Вот! Ну я же говорил тебе! — Геометр уже не просто говорил на повышенных тонах, он кричал. — Я говорил, что это попросту невозможно! И ты — Доказательство!

— Я?

— Нет, я, конечно! Я Геометр, и я доказал!

— Что?

Геометр восторженно присвистнул, взмахнул листком, испещренным математическими формулами, крутанулся на одной ноге и провозгласил:

— Что душу нельзя отделить!

Семнадцатый Геометр вывел доказательство. И упустил Исключение — Кристаллическая не понимала еще всей опасности. Душа не видела завершенного чертежа. Душа спасала себя и Избранника из рук сумасшедшего любителя чая.

Глава десятая. XVIII

— Будем искать, — её встретили сурово насупленные брови.

— И?! — ранним утром Ирина вышла из дома. Сидеть в такой пустой, как ей казалось, квартире было совершенно невозможно. Дочь уснула только к утру, а Ирине не спалось. Несколько часов она просидела на лавочке в одном из парков, дожидаясь открытия отделения. И что же? Вот так и всё? Нашли рюкзак какие-то туристы, а… а Вовка?

— Что «и»? — брови еще ближе сошлись.

— Мне-то что делать?

— Ждите. И рюкзак заберите. Он теперь для розыскных мероприятий ни к чему, а у меня тут и без того хлама всякого полно.

— Хлама?! — женщина всхлипнула.

— Держите себя в руках, всё хорошо будет, — представительница закона, кажется, смягчилась. — Все вещи на месте. — она с шумом достала мальчишеский рюкзак, запрятанный на одной из многочисленных полок, ставя его на стол. — А хорошо рисует ваш мальчишка!

— Рисует?

— Не знали? У него альбомчик там…

Больная черная папка. Отдельные рисунки выбивались за край обложки, приоткрывая тайну карандашных набросков. Как она не заметила, что Володька рисует? Дома он никогда не брался за карандаши, во всяком случае, при ней.

Стопка листов была туго сжата. Развязанная тесьма легким шорохом разлетевшихся картин привела женщину в еще большее удивление.

— Что это? Кто?

Туманный Петербург, шпиль Адмиралтейства и свет в одиноком окне. Высокий мужчина с коротко стрижеными волосами держит непонятный чертеж тонкими, будто прозрачными, пальцами. Циркуль, выводящий многочисленные круги. Спина человека в инвалидном кресле, на его плече лежит рука крохотного человечка с лицом, напоминающим крысиную морду.

Десятки работ, вырисованных простым карандашом. Изображения поразительно реальны, вплоть до ощущения, что персонажи готовы сойти с альбомного листа и заговорить.

— Вов, это как же ты?.. — она умолкла. Капли слез бесшумно падали на сжатый в руках набросок.

Утка была поразительно вкусной. Тонкий пряный аромат еще щекотал ноздри, но Володька наконец чувствовал себя сытым. В крохотной кухне Китайца было тепло и уютно. На секунду мальчику померещилось, что он дома, в соседней комнате шумит телевизор, и вот-вот на пороге появится мать. Как же она выглядела?..

— Мальчик, мальчик, откуда же ты такой взялся? — Китаец задумчиво рассматривал Володьку. Парнишке показалось, что в течение всего вечера старик специально игнорировал тот факт, что душа его тоже находилась в доме, — он ни разу не попытался ни спросить о ней, ни заговорить. Вольский ощущал легкое беспокойство, протянутое тонкой нитью от души к сердцу.

— Вы нам поможете?

— А не должен-с? — взгляд старика вспыхнул синевой и в мгновение погас. Володька растерялся и замолчал. Китаец поднялся из-за стола и принялся деловито собирать посуду, больше не обращая на юного гостя никакого внимания.

— Китаец, ты бы помягче… — Ман чувствовал себя не в своей тарелке. Раньше он никогда не бывал в этом доме, разве что проходил мимо, с Китайцем же за всё время, проведенное в Теневой, не обменялся и парой десятков слов. Сейчас же синеглазый старик — или тот, кто хотел им казаться — ловко мыл посуду, скоблил противень и улыбался так, что кровь стыла в жилах.

— Мягкость не способствует качеству. Мягкая бумага хоть и красива, но рвется быстро.

— Я не о бумаге…

— Вот и я не о ней-с.

Ман замолчал. Его пальцы, действуя словно сами по себе, складывали причудливую фигурку из салфетки. Володька заворожено следил за все новыми и новыми сгибами. Тишина прерывалась лишь позвякиванием посуды и плеском воды. Никто не спешил заговорить первым. Настенные часы провожали уходящие минуты. Коллекция фарфоровых дракончиков медленно погружалась в дрему.