П 4 (СИ) - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич - Страница 51

Словом, опои клиента, да подсунь девку, с ласками, так, чтобы естество проснулось, и дело в шляпе. Выложит все что знает. Просто потому что противиться этой отраве не сможет. Тут уж никакая воля не поможет. Изготовить этого зелья Данила может столько, что хватит залить хоть всю округу. Так что, необходимости в этой пыточной никакого.

Да и не был никогда Строев любителем подобных забав. Только если по крайней необходимости, и при отсутствии времени или зелья под рукой. Отрава эта ведь куда более действенней боли будет. Страдания хоть как-то еще можно превозмочь, зелье же не обмануть.

Дверь отворилась, и в помещение вошел сам боярин. А ничего так, молодцом выглядит. Шестьдесят пять это возраст. И уж тем более в этом времени. Впрочем, справедливости ради, если не подхватить какую хроническую болячку, то прожить получится куда как долгую жизнь. У Данилы со здоровьем порядок, организм не испорченный плодами цивилизации. Да он в походе еще и молодым форы даст. Даже не раздобрел с годами. Все такой же поджарый.

– Ну здрав будь, друг любезный, – окинув пленника взглядом, произнес Строев.

– И тебе не хворать, – ответил Романов.

И тут же пришлось приложить некоторые усилия, чтобы справиться с дурнотой. Есть в башке мозги или нет, но сотрясение имеет место быть. Ну и здоров же этот боров.

– Ты кто будешь?

– Михайло.

– Ну, это я ведаю. Как и то, что ты из ляхов. Только спрашиваю-то я не о том. Кто ты таков? Какой родней доводишься княжескому роду Романовых? И за какой такой надобностью тебя прислал ко мне боярин Мечников?

Надо же. Получается, Михаил напрасно чувствовал себя в безопасности, общаясь с Ксенией. Похоже их все же подслушивали. Так как о родстве с Романовыми он сказал лишь единожды, в беседе с Ксенией за столом. Вообще-то такое попросту нереально, Если только тут не научились делать подслушивающую аппаратуру. Бред. Но как-то же он узнал.

– Чего молчишь?

– Да вот думаю, откуда ты взял, что я родня князю Романову, и что прислал меня Мечников.

– Не ты здесь задаешь вопросы. Но я отвечу. О родстве ты и сам сказывал, меньше часу назад. А что до Федора Акимовича, так ить никто не пользует тех зелий и отваров, что были при тебе, кроме его да моих людей. Рецепты их, тайна за семью печатями. И вообще, то что они есть, даже из наших людей ведают далеко не все. А тут при тебе весь набор. Парализующий яд, настойка дурмана, противоядие, зелье правды и девка, для верности. Так чего хотел Мечников?

– Мечников ничего. А вот мне хотелось бы знать, что стряслось двадцать лет назад в Пограничном, – глядя прямо в глаза Даниле, произнес Михаил.

– Ну так и спросил бы Федора Акимовича. Уж кому ведать о том, как не ему.

– Не он предал князя Петра.

– Ох сынок, сынок, не тебе мне говорить о предательстве. Я и двадцать лет назад не испугался выйти перед народом, да сказать о том. И сейчас живу не особо таясь. Хотя и имею опаску на предмет мести. Только от пограничников или Романовых беды уже давно не жду. А вот от кого иного, так очень даже может быть. За годы ничего не изменилось. Предал я Петра потому как он умыслил измену. Решил порушить то, на что батюшка его жизнь положил. Да и мы грешные, не отстали от него. Не предай я тогда Петра, и не было бы сегодня единой Руси.

– Убивать-то к чему? Всю семью. Под корень.

– А вот это уже не твоего ума дело. Лучше давай вернемся к тебе. Так каким ты боком к Романовым?

– Родня. Близкая.

– Не было у Михаила Федоровича родных, кроме потомков Рюрика. И на стороне деток он не имел. Он вообще не был ходоком, потому как жену свою любил.

– А коли я сам Михаил и есть?

– Шутить стало быть решил. Только отшутиться ить не получится. Отсюда у тебя только одна дорога, на тот свет. А коли так, то я и стараться не буду. Достанет с тебя одного лишь зелья правды.

– А что так? Жечь каленым железом не нравится?

– Не нравится. И никогда не нравилось.

– А для чего же тогда это богатство содержишь. И все за то, что оно не простаивает.

– А вот это уже не твоего ума дело, – открывая толстую дубовую дверь, произнес он.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В помещение вошла девка, в распахнутой шубке. В руках две кружки, и кувшин со сбитнем. Последний они пристроила на краю горна, чтобы оставался горячим. Пустую кружку поставила на стол, а с полной направилась к Романову. Подойдя к нему она потянулась было к носу, дабы зажать его, но Михаил отвернулся.

– Не нужно. И так выпью, – произнес он.

Тогда она ласково улыбнулась и приподняла его голову, чтобы удобней было пить. Он с удовольствием выдул сбитень, с характерными нотками вкуса зелья правды. Хорошо приготовлен, между прочим. Жаль только холодноват.

– Данила Ильич, просьба одна есть, – допив, произнес Романов.

– Говори.

– Ты пока со мной не закончишь, Ксению-то не трогай.

– За мной зряшного изуверства никогда не водилось. Не станет нужды, никто ее пытать не станет. Расслабься. А Машенька тебе поможет, – кивая на девушку, произнес боярин.

Тем временем та с многообещающей улыбкой сняла с себя шубку, потом призывно извиваясь телом, избавилась от сарафана. По зимней поре на ней обнаружились шерстяные панталоны. К слову, привнесенные именно Михаилом. Заботился он о женском здоровье. Ему рождаемость нужно было поднимать, а не полагаться на естественный отбор. И результат был.

Марии на вид лет двадцать пять. И мастерицей она оказалась ничуть не хуже Ксении. Знала как возбудить мужчину, и как доставить ему удовольствие. Как ласки превратить в сладостную пытку. Словом, профессионал, что тут еще сказать.

Только в этот раз ей попался неправильный клиент. Тело реагировало вполне ожидаемо. Потому как разум в его реакции не участвовал совершенно. Зато разум не желал поддаваться. Михаил смотрел на нее с нескрываемой иронией, время от времени переводя взгляд на Данилу.

Тот сидел в углу, попивая горячий сбитень. При этом взгляд его все больше мрачнел. Так как на все вопросы девки, у Михаила неизменно находился ироничный ответ. Порой прилетало и ее начальнику.

Наконец Строев усомнился в том, что в первой кружке имелось зелье. Достал из кошеля склянку и наполнив пустую тару повторно, щедро плеснул в нее новую порцию. Михаил с самым искренним видом поблагодарил его за горячий напиток, который теперь оказался куда вкуснее.

– Ну и как такое возможно? Ты выпил противоядие? И когда бы успел? Более часа минуло, как тебя схватили. Оно уже не подействует, – выгнав девку, произнес Данила. – Никак Федор нашел какое иное зелье?

– А может все проще. Скольких ты знал, кто мог противостоять зелью правды? – хмыкнув, поинтересовался Михаил.

– Только одного.

– Так может я и есть он.

– Михаил Федорович погиб. Я лично видел его в гробу. Да и не можешь ты быть им.

– Ну так, тело, это всего лишь сосуд, наполненный душой. Витал мой дух, витал, да волей господа оказался в опустевшем теле, из коего выбило прежний дух.

При этих словах, Данила непроизвольно перекрестился.

– Брось. Ты никогда не был особо набожным, – покачав головой, произнес Михаил. – Так что сталось с Петром, его семьей и Алией. А, Данила? Как так случилось, что вы с Федором и Ростиславом извели их всех?

– Ты не можешь быть Михаилом.

– Конечно не могу. Как не могу знать и о том, что однажды стрела пробила тебе мошонку, и повезло тебе лишь тем, что она была бронебойной, да я случился рядом. Чего смотришь, Данила? Ты спроси меня о том, что знать могли только ты и я. Мне конечно не сложно и самому, так как память у меня не в пример твоей. Да только откуда мне знать, что ты помнишь, а о чем уж накрепко позабыть смог…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И боярин спросил. Потом еще. И снова. Их игра в вопросы и ответы длилась чуть не час. Бывало и такое, что Данила бросал на Михаила победные взгляды, будучи уверенным в том, что подловил самозванца. Но после выяснения всех обстоятельств, оказывалось, что это именно его подвела память.

Наконец настал момент, когда Стоева оставили последние сомнения. Он долго стоял молча рассматривая Михаила и смотрел ему в глаза, стараясь понять необъяснимое. Постепенно в нем крепла вера в происходящее, что Романов отмечал, наблюдая за малейшими изменениями его выражения лица.