Главврач - Шляхов Андрей - Страница 8

Глава четвертая

Самец богомола

Константин понимал, что после рождения ребенка в их семейной жизни многое изменится. Прежде они с Никой жили друг для друга, а теперь на первое место вышла дочь. Это естественно, это логично, это правильно, но…

Но Константин представлял все как-то иначе.

Родив дочь, чудное создание по имени Ника превратилось в раздражительную молодую женщину, предпочитавшую в общении с мужем категорично-приказной тон. От бесконечных «не сейчас!», «тише!», «ты с ума сошел?!» и прочего такого Константин был готов лезть на стенку. Был готов, но не лез. Сначала списывал все неприятные изменения на непривычность ситуации (ребенок-то первый) и гормональную перестройку, затем – на нервотрепку, вызванную тестевым попадаловым, некоторое время занимался самоанализом, пытаясь понять, не кроется ли причина изменения поведения жены в нем самом, а когда понял, что зашел в тупик, решил посоветоваться с тестем. Бывалый человек с двойным семейным опытом мог дать хороший совет.

– Эк тебя прижало! – посочувствовал тесть, выслушав длинный монолог зятя. – А чего ты хотел? Внешностью Вероника пошла в мою мать, царствие ей небесное, а характером – в свою. Ты думаешь, что у меня вторая семья появилась, потому что я такой поб…дун? Нет, для этого дела вторую семью заводить не обязательно. Юлька дает мне то, чего от Аньки не дождешься – душевное тепло. В Бронницах я чувствую себя человеком, а не… – тесть поднял правую руку и крутанул ею в воздухе так, словно вворачивал лампочку в патрон. – Для Аньки один свет в окошке – Вероника, а для Вероники – Марианночка. Порода у них такая – суперматери, но хреновые жены.

– Советуете завести вторую семью? – спросил Константин, поняв, что зря он затеял этот разговор – ничего путного тесть посоветовать не может, поскольку дураки не способны давать хорошие советы.

– Семью не семью, а душевная ласковая баба тебе определенно требуется! – хохотнул тесть и ободряюще хлопнул зятя по плечу. – Чтобы отогрела немного, а то ходишь, как замороженный…

В завершение разговора, тесть с умным видом объяснил Константину (человеку с высшим медицинским образованием и бывшему председателю школьного биологического кружка!), что разделение гендерных ролей заложено природой. Мужчины стремятся поиметь как можно больше женщин, а женщины стремятся родить от лучшего из кандидатов и поиметь с него по максимуму всяческих благ для ребенка, ну и для себя тоже. Так что – терпи, дорогой зять, ведь против биологии не попрешь.

К этому моменту доканчивали третью поллитровку и сблизились настолько, что могли читать мысли друг друга. Стоило только Константину подумать о том, что теща по жизни заколачивала гораздо больше тестя, как тесть ехидно прищурился и спросил:

– А кто ее содержал, пока она институт заканчивала и с мало́й сидела? А после она два года в управлении кантовалась на восьмидесятирублевой зарплате, места хорошего ждала. А когда дождалась кто за место пятнадцать тысяч заплатил? Пушкин? Нет – Сашка Вышеградский! – тесть ткнул себя указательным пальцем в грудь. – Я еще на четвертом курсе бригаду сколотил и нормальные деньги зарабатывать начал! Я… ик!.. Сенкевичу из телевизора ремонт делал… И не только ему одному…

Короче говоря, пришел Константин к тестю с душевной болью, а ушел с головной. Выпить ноль семьдесят пять под хорошую закусь для него проблемы не составляло, но видимо в последней бутылке, выставленной тестем в ответ на две, принесенные зятем, была паленая водка. А потому что нечего покупать пойло где попало. Сам Константин затаривался крепкими напитками в известном на всю Москву магазине, расположенном в Столешниковом переулке. Дело было не в статусе магазина, а в знакомых продавщицах, которые своим людям абы чего не продавали.

Душевная ласковая баба у Константина на примете имелась. Даже не на примете, а буквально под рукой – новая медсестра Евгения Денисовна (она же – Женечка), пришедшая в поликлинику пару месяцев назад. Главная медсестра имела обыкновение «обкатывать» новеньких под присмотром наиболее правильных врачей, поэтому Женечка сразу же угодила на прием к Константину, который, став заместителем главного врача, сохранил за собой полставки эндокринолога. Не хотелось целиком уходить в административную работу, так можно и специальности лишиться, ведь знания держатся в голове до тех пор, пока регулярно используются. Да и для того, чтобы держать руку на пульсе, контролируя лечебный процесс, было полезно вести прием пациентов.

Как выяснилось позже, когда между ними установились близкие отношения, Женечка преподнесла главной медсестре французские духи за то, чтобы та поставила ее работать с доктором Ива́новым. Увидела его в коридоре, когда пришла устраиваться на работу, влюбилась с первого взгляда и начала действовать… Однако симпатичный доктор в течение полугода игнорировал щедрые Женечкины авансы, а если она предпринимала атаки, то ускользал с вежливой ловкостью опытного фехтовальщика. Бедная Женечка начала сомневаться в ориентации Константина Петровича и это сомнение ввергло ее в меланхолию. Не столько было жаль напрасно подаренных духов, сколько несбывшихся надежд.

С ориентацией у Константина все было в порядке, то есть – в полном соответствии с природными установками. Женечку он находил не только милой, но и весьма соблазнительной, но романов на стороне заводить не собирался. Не хотелось, чтобы их семейная жизнь превратилась в подобие той, что у тещи с тестем – оба ходят налево, а вместе живут по привычке и потому что ребенок должен расти в полноценной семье. А послушаешь, как этот самый ребенок иногда высмеивает мамочку и папочку… Эх, да что там говорить!

С раннего детства мама и бабушка учили Константина тому, что с людьми надо уметь договариваться. Всегда, в любых случаях. Разумные люди понимают слова, а с неразумными лучше вообще не иметь дела. Следуя этому правильнейшему совету, Константин решил поговорить с Никой по душам. Не высказывать ей претензии – Боже упаси! – а просто обсудить то, что требовало обсуждения, начиная с половой жизни, сведшейся к двум-трем равнодушно-быстрым сближениям в месяц, и заканчивая всей домашней атмосферой в целом, которая из теплой и уютной превратилась в какую-то колючую, ледяную. Хотелось сесть рядком, поговорить ладком и вернуть себе ту, прежнюю, Нику, свой любимый одуванчик (кудряшки были единственным, что не изменилось в жене со дня знакомства).

Вечером, накануне запланированного разговора, Константин сказал Нике, что ему захотелось шарлотки, «такой, как тогда, ну ты помнишь…». Он рассчитывал на то, что приготовление шарлотки настроит Нику на благостно-ностальгический лад… Может, и проговаривать всего не понадобится, иногда один страстный поцелуй может заменить тысячу слов.

– Сходи в «Сластену», – посоветовала Ника, не отрываясь от переводимого текста.

В последнее время она начала заниматься переводами договоров и прочей документации для совместных предприятий. Занятие было выгодным (гораздо более выгодным, чем делать переводы для студентов иняза), но крайне ответственным, поскольку одно неверно переведенное слово или предложение могло повлечь за собой большие проблемы.

«Сластеной» называлось кафе в доме напротив. Днем оно работало для всех, а по вечерам здесь собирались бритоголовые амбалы в кожаных куртках или малиновых пиджаках. На двери вывешивалась табличка «Закрыто на спецобслуживание», а рядом выставлялся страж, бдительно наблюдавший за тем, чтобы припаркованным у кафе иномаркам, одна другой круче, не чинилось какого-либо ущерба.

– Разве их шарлотка может сравниться с твоей! – Константин закатил глаза и восхищенно поцокал языком. – Испеки, а? Очень хочется. Помнишь, как ты меня в день нашего знакомства шарлоткой угощала?

– С памятью у меня хорошо, – констатировала жена, продолжая писать черновой вариант перевода. – И я что-то не помню, что в нашем брачном контракте есть пункт о том, что я должна готовить шарлотку по первому требованию. Нашел себе Изауру![11]