Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Завтра может не быть - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 13


13
Изменить размер шрифта:

Покоробило Варю, конечно, заявление петренковское: «Можно расстрелять для острастки». Совсем на любимого начальника не похоже: всегда он такой вдумчивый был, интеллигентный, даже трепетный. Может, психофизика – то есть новое тело – сказывается? Возможно, его отец действительно беспринципным подлецом был, настоящим сталинцем? И теперь внешняя оболочка, то есть тело, меняет внутреннее содержание, душу и взгляды подселенца? Не случайно она и сама замечала, что с тех пор превратилась в восемнадцатилетнюю советскую девчонку: стала гораздо более целомудренной, робкой, несмелой. Или Петренко настолько будущее с вирусами и радиоактивными авариями напугало, что он поменял взгляды на диаметрально противоположные?

– Кардинальное решение – избавиться от Никиты Сергеича, – вздохнула девушка. – Только как мы его с вами вдвоем выполнять будем?

– Подумаем. И заодно надо решить – на кого Хруща заменить.

– Может, на маршала Жукова?

– Он кандидатура подходящая, и диктатор из него бы вышел отменный – в войну ни чужих, ни своих не жалел генерал. Но увы! Жуков нынче – сбитый летчик. В ноябре пятьдесят седьмого отправлен в почетную отставку, живет на даче под постоянным призором КГБ. Все разговоры пишутся, встречи фиксируются. Стоит только нам с тобой у него на горизонте появиться – сразу рапорт пойдет, разбираться станут: кто такие, ради чего к отставнику приходили? Спалимся, попадем в разработку, свяжут нам руки. Да и не может Жуков сейчас ничего. Ни власти у него, ни силы нет. Года бы три назад, до отставки, он бы развернулся, конечно, с нашей помощью!

– Кто тогда?

– Есть такой председатель КГБ Александр Шаляпин. Кличка Железный Шурик. В известной нам реальности был одним из организаторов заговора против Хрущева, случившегося в шестьдесят четвертом. Многие именно ему и его дружку, комсомольскому лидеру Александру Семизорову, пророчили, что они возьмут настоящую власть в стране. Шаляпин и тогда, и тем более сейчас человек молодой, ему нынче всего сорок один! Вся жизнь впереди, еще лет сорок, до нового века, сможет править, если у нас с ним все получится! А в двухтысячном найдется кому его сменить. Но в существующей действительности после переворота шестьдесят четвертого потихоньку, год за годом, Брежнев и его камарилья оттеснили Железного Шурика от рычагов управления и в итоге сместили: сначала дали ничего не решающий пост главаря советских профсоюзов, а потом, в семьдесят пятом, и вовсе замминистра профтехобразования. А после выпроводили на пенсию.

– Но если он один раз не сумел власть взять – сдюжит ли снова?

– А мы с тобой рядом с ним будем. И объяснять, рассказывать станем – что к чему и почему. С нашей помощью выйдет в Бонапарты.

– Как вы до него доберетесь, товарищ полковник? Председатель КГБ – нешуточная должность, чтобы простые смертные, какими мы с вами тут являемся, до него дотянулись.

– Правильно! Надо разработать оперативную комбинацию. Не боги горшки обжигают. Охрана здешняя – детский сад, ясельная группа по сравнению с нашей. А по воинскому званию этот Железный Шурик, даром что председатель КГБ, – всего-то полковник.

– Как и вы.

– Вот именно.

– Но вы-то здесь – всего лишь капитан. Причем армейский.

– Неважно. Мы должны до него добраться, Варя, – внушительно ответствовал Петренко.

– А что для нас важнее? Переворот в стране или убийство предков Кордубцева?

– Убивать каждый может. Вот революцию на ровном месте устроить – не шутка.

Советская печать:

Слава Ленину, Партии славу пою» (стихи, перевод с узбекского)

Ивановы и Джонсы хотят мира.

Семилетнее задание по развитию сельского хозяйства выполним за пять лет. Производство мяса в 1959 году в колхозах и совхозах увеличим в 1,7 раза!

Распространению книг – повседневное внимание.

Москва – Ленинград за 55 минут. «Вчера начались регулярные полеты реактивных самолетов «Ту-104Б» между Москвой и Ленинградом…»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Безработица – постоянный спутник капитализма.

В Дубне создан новый тип ускорителя заряженных частиц.

О движении третьего искусственного спутника Земли. «…18 апреля спутник можно наблюдать перед восходом солнца от 44 до 64 градуса северной широты…»

* * *

Изо всех допросчиков Данилов более всего симпатизировал тому, кто про космонавтику разузнавал. Смешной, встрепанный, с обкусанными ногтями. Но чувствовались притом в нем незаурядный ум и внутренняя свобода. Жаль только, что ни о каком сближении между ним и арестованным даже речи быть не могло. Алексей расспрашивал его, просил, чтоб тот назвал хотя бы свое имя, – бесполезно. Не говоря уже о других персональных данных: сколько лет, где работает. Но все равно – почему-то хотелось этому человеку доверять.

Может быть, потому, что больше было некому.

В допросной как было дело организовано? Сидели за столиком, прочно принайтованным к полу и стене. Из него торчали два здоровенных старинных микрофона и могучий тумблер – о торжество советского дизайна! Провода от них в оплетке уходили под столешницу и исчезали в стене. Понятно: остро модный гаджет пятидесятых годов – магнитофон. Когда разговор начинался, Встрепанный (или другие допросчики) эту рукоятку поворачивал – значит, начиналась запись, смекал Данилов. Какие-то пометки Космонавт (еще одно прозвище) как курица лапой делал на смятых листах бумаги, временами просматривал их, снова засовывал в карман пиджака. Порой заодно перекладывал туда-сюда прочее содержимое: скомканный, грязноватый носовой платок, папиросы «Север», коробок спичек, расческу без двух зубцов. Иногда мелькало и удостоверение: зеленоватая картонная книжечка. Вот на нее-то Данилов и нацелился. В одно из перекладываний он сделал резкий жест перед носом дознавателя, тот отпрянул, и ксива шлепнулась на пол. Заключенный немедленно верноподданнически бросился к упавшему документу, поднял его и с легким поклоном подал хозяину. Но в момент, когда передавал, успел движением фокусника раскрыть и прочесть наконец фамилию хозяина: аккуратнейшим почерком от руки было выведено – Флоринский. И даже имя заметил: Юрий.

Этот инцидент они оба предпочли замять: то ли видел арестант корочки, то ли нет – поди докажи! А инициировал бы Флоринский расследование, ему первому могли всыпать за небрежность.

Фамилия сразу показалась узнику знакомой.

Потом, когда его вернули в камеру, Данилов стал целенаправленно вспоминать – где и при каких обстоятельствах он это имя встречал. И уже утром, на грани пробуждения, вдруг вспыхнуло: да ведь это же один из соратников Королева Сергея Павловича! О нем и Черток в своих воспоминаниях упоминает, и в жизнеописании великого конструктора о нем говорится! И ведь судьба Флоринского незавидна: погиб на Байконуре при неделинской катастрофе, испытании ракеты Р-16 в октябре 1960 года.

Встрепанный приходил к заключенному каждый четвертый день – за исключением субботы. По субботам был банный день: Данилова выводили принимать душ. Флоринский всегда приезжал-приходил с опозданием – видимо, так сказывалось его свободолюбие. Минут на пятнадцать-двадцать, но постоянно. Данилов терпеливо ждал в допросной. Вот и в тот раз появился в девять двадцать, мыча и потирая руки. Воскликнул: «Приветствую!» Уселся боком к столику, потянулся к тумблеру, но Алексей его остановил. Конечно, существовала возможность, что помимо официального магнитофона их слушает и пишет кто-то еще. Но все равно – рискнуть стоило. В конце концов, что ему, подследственному по расстрельной статье, терять!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Подождите! – остановил он Флоринского. – Хочу вам рассказать что-то важное!

Тот замер.

– Вы ничего не расспрашиваете меня о том, что с космонавтикой стало в мое время, к семнадцатому году двадцать первого века. Вы ведь космосом занимаетесь, я правильно понимаю? И с Королевым Сергеем Палычем на дружеской ноге? Вам ведь сейчас под пятьдесят, так ведь? И вы, наверное, с ним еще в Коктебеле планеры пускали или в ГИРДе ракеты строили? – Допросчик мыкнул, но не опроверг – заключенный обо всем догадался правильно. – Конечно, вы лично вряд ли до двадцать первого века доживете, дай вам Бог здоровья и долголетия. Но вам же не безразлично, куда ваша любимая космонавтика в итоге вырулила. Вы ведь, наверное, сейчас, в пятьдесят девятом, уверены, что к две тысячи семнадцатому году, к столетию революции, советский человек если не к Юпитеру полетит, то Марс покорит точно. А я вам скажу: нет. С космонавтикой в России будет жопа. Тот могучий задел, который вы с Королевым и прочими корифеями прямо сейчас создаете, сыграет свою роль, и ракеты на орбиту Земли продолжат летать. Но – и только. Представьте: с Тюратама в шестидесятые годы до ста космических запусков ежегодно. А сейчас – меньше двадцати. И мы уже на третье место скатились. Нас не только США в космосе обогнали, но и Китай. А последнее реальное инновационное достижение восемьдесят восьмым годом датируется, когда с помощью сверхтяжелой ракеты «Энергия» мы запустили многоразовый космолет «Буран». Но он ведь всего однажды слетал, а потом всю эту программу власти СССР и свободной России похерили. К чему это говорю? Я ведь, знаете, тоже успел при Советском Союзе пожить, и у нас анекдот рассказывали. Сидят в мордовской зоне политзаключенные. Ну, и спрашивают друг друга: за что паришься? Один говорит: я анекдот при парторге рассказал. Второй: а я антисоветские листовки расклеивал. А третий: а я водопроводчик в Кремле. И вот меня вызывают туда, а я и говорю: ничего тут не поделаешь, систему надо менять.