Завтра может не быть - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 11

– Да-да, я помню, – прошептала Варя, – Елисей – девяносто восьмого года рождения.

– Его приглашают выступить на своих заседаниях сначала Госдума, потом Совет Федерации, устраивают пятиминутную овацию, восторженные крики. Но главное – народ поддерживает Кордубцева безоговорочно. Опросы показывают: рейтинг зашкаливает, выше пресловутых восьмидесяти шести процентов. На ближайших выборах он точно станет президентом. А его идея – «Все позволено» – тоже набирает все большую популярность. По стране прокатывается волна вакханалий, жестоких садистских убийств, изнасилований. Больше того: Кордубцев отправляется со своей шалавой выступать в Нью-Йорк, с трибуны ООН, и там тоже снискивает огромный успех. Все страны наперебой приглашают его с визитом. Многие выступают за то, чтобы именно он возглавил Организацию Объединенных Наций. Или стал даже, в нарушение всех местных законов, президентом США… Однако Кордубцев возвращается в Россию творить свои беззакония у нас.

– Какой кошмар… – прошептала Варя.

– В стране у нас его слишком многие поддерживают. Да, образовалось движение сопротивления – и я в нем состою. Но оно, к сожалению, малочисленное и не иначе как по наущению Кордубцева преследуется властями. Пока научно не доказано, однако в рядах Сопротивления крепнет мысль: все беды, что обрушились в последнее время на страну и мир, возникли только для того, чтобы Антихрист сумел ярко продемонстрировать свои таланты. Он же эти беды и вызвал. Он – их первопричина. А если не было бы в мире Кордубцева и его девки – не случилось бы и трагедий: ковида-девятнадцать, двадцать один, катастроф на АЭС… Бороться против лжемессии страшно сложно, народ его любит. Поэтому принято решение: ликвидировать его в прошлом. Как ты помнишь, одна доза «препарата Корюкина» осталась после твоего и даниловского дезертирства в сейфе нашей комиссии. Ее стали изучать и далеко продвинулись. Был создан аналог, и его испытал я. Как видишь, успешно. Возможно, скоро появятся и другие путешественники во времени. Вдобавок наши ученые серьезно продвинулись в работе над тем, как нам вернуться в свое время. Я запомнил химическую формулу и ноу-хау: как изготовить вещество, которое можно составить из доступных здесь реактивов, и вернуться нам троим: тебе, мне и твоему Данилову. В будущее, в котором, я надеюсь, не станет Кордубцева.

– Значит, ваше задание: ликвидировать ныне живущего здесь, в Москве – пятьдесят девять, деда Кордубцева?

– И не только деда. Не только. Всю его семью. И обоих дедов его, и обеих бабок. Все четверо – ныне в пятьдесят девятом – проживают в СССР.

– Вы предлагаете казнить людей без суда? И безо всякой вины? – прошептала Варя.

– Иногда приходится идти на жертвы, – сухо ответствовал Петренко. – Знаешь понятие: запланированные потери. И сопутствующий ущерб.

– А вы, Сергей Александрович, из какого года сюда прибыли?

– Из две тысячи двадцать четвертого.

– Почти семь лет там, в будущем, без меня прошло.

– Да, надолго ты, Варя, дезертировала. Ничего, у тебя будет шанс искупить.

– Значит, убивая в пятьдесят девятом году ни в чем не повинных людей, вы спасаете Землю?

– Не Землю. До всей Земли руководству, да и мне, честно говоря, дела нет. И задача так не стоит. Мы должны спасти Россию. Точнее, Советский Союз. Ведь дело тут не только в Кордубцеве.

Во все время разговора они прохаживались по дорожкам Лефортовского парка, готовящегося к весне и расцветанию, Варя взяла Петренко под руку и чувствовала под своей ладонью его сильное предплечье. Здесь, в СССР-1959, тактильные контакты не особо приветствовались, тем паче меж противоположными полами. Никаких при встрече или прощании легкомысленных обнимашек-поцелуйчиков, как в 2017-м, который помнила Варя. Все по-серьезному – в крайнем случае можно обменяться крепким, товарищеским рукопожатием или максимум похлопыванием по плечу. С тех пор как Данилова взяли, девушка и припомнить не могла, когда оказывалась к мужчине столь близко. У нее даже голова слегка закружилась.

– Каким же образом вы СССР спасете? – вопросила она.

– Конечно, – впрямую не отвечая на вопрос, продолжил Петренко, – с точки зрения организации перемен лучше было оказаться где-нибудь в лете пятьдесят третьего. Когда Хозяин в марте пятьдесят третьего умер, начались драчка за власть и неопределенность. Тут бы нам и ударить. Но что делать: выяснилось, что портал, ведущий в прошлое, открывается примерно в конце пятидесятых. Поэтому надо трудиться над тем, что есть. Времена, как говорится, не выбирают.

– И что еще, кроме Кордубцева, вы желаете переменить? В каком направлении?

– Задача перед нами стоит, Варвара, такая: возврат Советского Союза к жесткому социализму. То есть реставрировать тоталитарное государство сталинского типа.

– Но зачем?! – ошеломленно выговорила девушка и даже локоть свой из-под петренковской руки вырвала, отпрянула и глянула исподлобья.

– Знаешь ли ты, Варя, какие государства на планете менее всего от страшных вирусов пострадали? Не догадываешься? Я тебе скажу: Северная Корея и Туркменистан. Самые что ни на есть тоталитарные.

– Так это наверняка потому, что там правду скрывают. Не говорят о заболевших-умерших.

– А может, и хорошо, что скрывают, а? Меньше паники. Но главное-то иное. Из Северной Кореи, как ты знаешь, мало народу выезжает, а еще меньше въезжает. Никакого туризма, границы закрыты. Вот и вирусов нет.

– И вы хотите, чтобы и здесь стало, как у Ким Чен Ына? Идеи чучхэ и все такое?

– Знаешь, идеи чучхэ все-таки лучше, чем помирать в мучениях, задыхаясь от ковида. Или от радиации.

Варя еще на шаг от полковника отступила:

– Нет! Я не хочу, как в Северной Корее!

– А чем плохо? Ни богатых нет, ни бедных. Ни олигархов, ни коррупции. Граница на замке. Никакой пошлости на ТВ и в Интернете. Плюс у нас, в отличие от корейцев, страна – обильная да богатая! Нефть, газ, металл, золото! Пашни, леса! Да мы в тысячу раз лучше их жить сможем! Главное только устроить: граница на замке. Чтобы выезжали не пятьдесят миллионов в год, как было в две тысячи девятнадцатом, а человек двести, как в начале пятидесятых: дипломаты и общественные деятели. А въезжают пусть не тридцать миллионов, как у нас в том же девятнадцатом, а пара тысяч отборных туристов из соцстран. И будем мы жить сами по себе, а мир – сам по себе. А как это можно устроить? Только реставрировав сталинизм.

– Кто это там у вас до такого додумался?!

– Решение принято на самом верху. И для нас с тобой оно является боевой задачей.

– Не хочу и не буду я делать так, чтобы мы как в Северной Корее жили!

– Варя, ты же знаешь свойство приказов: они не обсуждаются, они исполняются. Ты, конечно, можешь начать демагогию, что здесь, в ином теле, ты вроде как и не капитан спецслужбы, а я тебе отвечу: если вдруг откажешься, в свое время и в свое тело больше не вернешься. Ни ты, ни Данилов. А я – возвращусь. И распоряжусь, чтобы твое настоящее тело, пребывающее в коме в нашем родном времени, просто отключили от систем жизнеобеспечения, да и все. И даниловское – тоже. И ты, пожалуйста, не думай, что тебе, на крайний случай, удастся здесь, в прошлом, прожить-отсидеться. Не будет такого. Как наши исследования показали, если тело путешественника во времени, пребывающее в коме в нашем времени, в двадцать первом веке, вдруг умирает – его душа или сущность в прошлом тоже прекращает свое существование. В их тела возвращается подлинный хозяин. В твое здешнее – твоя родная бабка. В даниловское – его отец. А вам обоим – ни тебе, ни ему – не останется места ни в каком из миров. Прости, но ничего, как говорится, личного, просто служба. Ты ведь давала присягу.

Варвара глядела исподлобья, покусывая губу. С Петренко она больше не сближалась, шагала параллельным курсом на расстоянии пары шагов.

– И насколько я знаю, – продолжал полковник, – твоего возлюбленного здесь взяли? Он сидит неизвестно где и по какому обвинению? Так?