Стоик - Драйзер Теодор - Страница 37

Входя в апартаменты Эйлин, расположенные рядом с его собственными, он услышал ее смех. Он прошел к ней в будуар и застал ее перед большим зеркалом, окруженную мастерицами и модистками из лондонского модного магазина. Она с озабоченным видом рассматривала свое отражение, в то время как горничная суетилась вокруг нее, оправляя складки нового платья. Кругом были разбросаны бумаги, картонки, кружева, образцы материй. Каупервуд с первого взгляда заметил, что элегантный наряд Эйлин отличается несомненно большим вкусом и изяществом, чем ее прежние кричащие туалеты. Две мастерицы, с булавками во рту, ползали вокруг нее на коленях, закалывая подол, под наблюдением весьма видной и прекрасно одетой дамы.

— Я, кажется, попал не вовремя, — сказал Каупервуд, останавливаясь в дверях, — но, если дамы не возражают, я не прочь изобразить собой публику.

— Иди сюда, Фрэнк, — позвала Эйлин, — я примеряю вечернее платье. Мы сейчас кончим. Это — мой муж, — сказала она, обращаясь к окружавшим ее женщинам. Они почтительно поклонились.

— Тебе очень идет этот светло-серый цвет, — сказал Каупервуд. — Он хорошо оттеняет твои волосы. Очень немногим женщинам к лицу такой цвет. Но я, собственно, зашел сказать тебе, что мы, по-видимому, задержимся в Лондоне.

— Вот как? — спросила Эйлин, слегка повернув голову в его сторону.

— Я только что заключил соглашение, о котором я тебе говорил. Остается еще оформить кое-какие подробности. Я думал, тебе интересно будет это узнать.

— Ах, Фрэнк, как замечательно! — радостно воскликнула Эйлин.

— Ну, я не хочу тебе мешать, у меня еще столько дела.

Эйлин сразу почувствовала его желание уйти, и ей захотелось показать ему, что она не собирается его удерживать.

— Да, кстати, — небрежно сказала она, — мне только что звонил мистер Толлифер, Он вернулся, и я пригласила его к обеду. Я сказала ему, что ты, может быть, не будешь обедать с нами, так как тебя могут задержать дела. Я думаю, он не обидится.

— Не знаю, удастся ли мне вырваться, во всяком случае я постараюсь, — сказал Каупервуд, но Эйлин прекрасно поняла, что эта фраза ровно ничего не значит.

— Хорошо, Фрэнк, — сказала она.

Каупервуд помахал ей рукой и вышел.

Она знала, что не увидит его теперь до утра, а то и дольше, но это его обычное равнодушие на сей раз не так огорчило ее. Толлифер, разговаривая с нею по телефону, извинился, что он так долго не давал о себе знать, и очень интересовался, не собирается ли она приехать во Францию. Эйлин несколько недоумевала, чем, собственно, она могла пленить такого блестящего молодого человека. Что может его привлекать в ней? Деньги, конечно! А все же он такой обаятельный! Приятно, когда такой человек интересуется тобой, и стоит ли задумываться о причинах.

Однако главная причина, почему Толлифер добивался приезда Эйлин во Францию — хотя это и вполне совпадало с желанием Каупервуда спровадить ее куда-нибудь из Лондона, — заключалась в том, что он сам чувствовал себя в плену головокружительного Парижа. В те времена, когда автомобили были еще редкостью, Париж представлял собой город, куда стекались для развлечения богачи со всего света — американцы, англичане, русские, итальянцы, греки, бразильцы, съезжавшиеся сюда швырять деньгами, которые позволяли существовать всем этим роскошным магазинам, великолепным цветочным павильонам, бесчисленным кафе с маленькими столиками, плетеными креслами и стульями под открытым небом, катаньям в Булонском лесу, скачкам в Отейле, опере, театрам, веселым кабаре, игорным заведениям и всяческим притонам.

Тогда-то и появился международный отель «Ритц», изысканные рестораны для ценителей тонкой кухни — «Кафе де ля Пэ», «Вуазен», «Маргери», «Жиру» и полдюжины других. А для поэтов, мечтателей, литераторов без сантима за душой был и оставался Латинский квартал. Для натуры артистической, для художника Париж был просто родной стихией, которая влекла и вдохновляла в любое время года — в дождливые и снежные дни, солнечной весной и жарким летом и туманной осенью. Париж пел. Пела молодежь, песни ее подхватывали старики, и честолюбцы, и богачи, и даже неудачники и отчаявшиеся.

Не следует забывать, что в этом городе Толлифер впервые в своей жизни оказался с деньгами. Какое это было наслажденье — иметь возможность прекрасно одеться, остановиться в шикарном отеле, — вот как сейчас в «Ритце», — зайти, когда хочешь, в первоклассный ресторан, заглянуть в кулуары театров, в бары, раскланяться с друзьями, знакомыми!

Как-то раз в воскресенье в Булонском лесу Толлифер неожиданно встретился со своей бывшей пассией Мэриголд Шумэкер из Филадельфии, ныне миссис Сидни Брэйнерд. Когда-то девчонкой она была страстно влюблена в него, но он был беден, и она предпочла ему лонг-айлендского миллиардера Брэйнерда, к которому золото само текло рекой. Теперь у нее была своя яхта, стоявшая на якоре в Ницце. Увидя Толлифера, безупречно одетого, шествующего с видом победителя, она сразу вспомнила волнующее и романтическое увлечение своей юности. Она дружески окликнула его, познакомила со всей своей свитой и дала ему свой парижский адрес. Эта встреча с Мэриголд и ее друзьями распахнула перед Толлифером многие двери, которые столько времени были для него закрыты.

Но как же теперь быть с Эйлин? Не так-то все это просто. Ему придется пустить в ход всю свою изобретательность, чтобы, занимая Эйлин, не упускать из вида в то же время и собственных интересов. Придется поискать для нее какую-нибудь приманку, которая поможет ему создать для нее видимость светской жизни. Он сразу же бросился наводить справки в разных отелях о знакомых актрисах, музыкантах, танцовщицах, певцах. Ему без труда удалось сговориться с ними, так как он обещал им возможность попировать на чужой счет. Обеспечив, таким образом, средства для развлечения Эйлин, если она приедет в Париж, он перенес свое внимание на модных портных — туалеты Эйлин казались ему далеко не удовлетворительными, но Толлифер полагал, что если осторожно натолкнуть ее, дать несколько тактичных советов, это дело легко поправить, а тогда уж ему можно будет, не стесняясь, ввести ее в круг своих друзей.

Один из его чикагских приятелей представил его некоему аргентинцу, Виктору Леону Сабиналю, и это оказалось весьма полезным знакомством. Сабиналь, молодой человек из хорошей состоятельной семьи, приехал в Париж несколько лет назад с деньгами и рекомендательными письмами, которые сразу открыли ему доступ в самые разнообразные круги этой космополитической столицы. Но, очутившись в Париже, молодой аргентинец дал волю своей необузданной натуре и пустился во все тяжкие; он промотал все, что у него было, и в конце концов истощил терпение своих великодушных родителей. Они наотрез отказались давать ему деньги на его разгульную жизнь, и Сабиналю, так же как и Толлиферу, пришлось изворачиваться самому. Попытки поживиться на счет друзей мало-помалу привели к тому, что все приличные, солидные люди захлопнули перед ним двери.

Однако кое-кто из его друзей не забывал, что Сабиналь — сын весьма состоятельных родителей, которые, наверно, когда-нибудь сменят гнев на милость и простят своего сына. А это значит, что со временем у него будут деньги, и тогда кое-что перепадет и его друзьям. Поэтому около него остался кружок легкомысленных и более или менее способных на все руки приятелей: актеры, военные, прожигатели жизни всех национальностей, интересные молодые люди и дамы, искатели приключений и легкой наживы. В то время, когда Толлифер познакомился с ним, аргентинцу, благодаря его связям с французской полицией и политиканами, удалось открыть некое веселое, приятное и вполне приличное заведенье, куда допускались только его знакомые, которые в то же время являлись и попечителями этого предприятия.

Сабиналь был высокий стройный брюнет. В его длинном, узком, смуглом лице было что-то почти зловещее. Под необыкновенно высоким лбом один глаз, наполовину закрытый опущенным веком, казался узенькой черной щелкой, другой, блестящий, широко раскрытый и совершенно круглый, производил впечатление стеклянного. Верхняя губа у него была тонкая, а нижняя, не лишенная приятности, забавно выдавалась вперед; ровные крепкие зубы сверкали ослепительной белизной. Его длинные узкие руки и ноги, как и все его длинное, тонкое тело, отличались необыкновенной гибкостью и силой. В нем как-то странно сочетались неуловимая грация, хитрость и своеобразное, но весьма опасное обаяние. Чувствовалось, что этот человек не остановится ни перед чем, и плохо придется тому, кто перейдет ему дорогу.