Дженни Герхардт - Драйзер Теодор - Страница 31

— Тьфу, пропасть! — сказал он сыну. — Как я обжегся! Мне даже раз показалось, что я не выдержу, такая была боль. Какая боль! Тьфу, пропасть! Век буду помнить.

Он подробно рассказал, как произошло несчастье, и прибавил, что не знает, сможет ли когда-нибудь владеть руками, как прежде. Большой палец правой руки и два пальца на левой сожжены до кости. На левой руке пришлось отнять первые суставы, большой палец удалось спасти, но может случиться, что пальцы останутся сведенными.

— И это как раз теперь, когда мне так нужны деньги! — прибавил он. — Вот беда! Вот беда!

Когда они дошли до дому и миссис Герхардт отворила им дверь, старый рабочий, поняв безмолвное горе жены, не сдержался и заплакал. Миссис Герхардт тоже стала всхлипывать. Даже Басс на минуту потерял самообладание, но быстро оправился. Младшие дети ревели, пока Басс на них не прикрикнул.

— Брось плакать! — бодрым тоном сказал он отцу. — Слезами горю не поможешь. И потом все не так уж страшно. Ты скоро поправишься. Как-нибудь проживем.

Слова Басса на время всех успокоили, и теперь, когда муж вернулся домой, миссис Герхардт вновь обрела душевное равновесие. Правда, руки у него забинтованы, но он на ногах, нигде больше не обожжен и не ранен, а это тоже утешительно. Возможно, он снова будет владеть руками и сможет взяться за какую-нибудь легкую работу Во всяком случае, нужно надеяться на лучшее.

Когда Дженни в тот вечер вернулась домой, ее первым побуждением было кинуться к отцу, высказать ему всю свою любовь и преданность, но она побоялась, что он встретит ее так же холодно, как и в прошлый раз.

Герхардт тоже был взволнован. Он до сих пор не вполне оправился от позора, который навлекла на него дочь. Он бы и хотел быть снисходительным, но никак не мог разобраться в путанице своих чувств и сам не знал, что делать и что сказать.

— Папа, — промолвила Дженни, робко подходя к нему.

Герхардт в смущении попытался сказать какие-нибудь самые простые слова, но это ему не удалось. Сознание собственной беспомощности, мысль, что дочь любит его и жалеет и он тоже не может не любить ее, — все это было свыше его сил; он не выдержал и снова расплакался.

— Прости меня, папа, — умоляла Дженни. — Пожалуйста, прошу тебя, прости!

Он даже не решился посмотреть на нее, но, охваченный смятением встречи, подумал, что и в самом деле надо бы простить.

— Я молился, — сказал он разбитым голосом. — Хорошо, забудем об этом.

Придя в себя, он устыдился своего волнения, но близость и понимание уже установились между ними. С этого дня, хотя в их отношениях еще оставалась известная сдержанность, Герхардт больше не старался не замечать Дженни, а она была с ним по-дочернему проста и ласкова, совсем как в былые времена.

Итак, в доме снова водворился мир, но появились другие тревоги и заботы. Как прожить, когда доходы уменьшились на пять долларов в неделю, а расходы благодаря присутствию Герхардта возросли? Басс мог бы давать больше из своего недельного заработка, но не считал себя обязанным это делать. Итак, жалких девяти долларов в неделю должно было хватить на квартирную плату, на провизию и уголь, не говоря уже о случайных расходах, которые стали очень обременительны, Герхардт ежедневно должен был ходить к врачу на перевязку. У Джорджа развалились башмаки. Либо надо было еще откуда-то добыть денег, либо семье предстояло снова залезть в долги и опять испытывать все муки нужды. Под влиянием этих обстоятельств решение Дженни созрело окончательно.

Письмо Лестера оставалось без ответа. Назначенный день приближался. Не написать ли ему? Он поможет. Ведь он непременно хотел дать ей денег. В конце концов она решила, что ее долг — воспользоваться предложенной помощью. И она написала Лестеру короткую записку. Хорошо, она встретится с ним, но просит его не приходить к ней домой. Она отправила письмо и со странным чувством — смесью боязливого трепета и радостной надежды — стала ждать решающего дня.

Глава XXII

Настала роковая пятница, и Дженни оказалась перед лицом новых серьезных затруднений, осложнивших ее скромное существование. Выбора нет, думала она. Жизнь не удалась. К чему сопротивляться дальше? Если бы она могла сделать счастливыми всех своих близких, дать образование Весте, скрыть свое прошлое и самое существование Весты — быть может… быть может… ведь бывает же, что богатые люди женятся на бедных девушках, а Лестер такой добрый, и она, конечно, нравится ему. В семь утра она пошла к миссис Брейсбридж; в полдень попросила разрешения уйти под предлогом, что надо помочь матери, и направилась в отель.

Лестер уехал из Цинциннати на несколько дней раньше, чем рассчитывал, и потому не получил ответа Дженни; он явился в Кливленд хмурый и недовольный всем светом. У него еще теплилась надежда, что письмо Дженни ждет его в отеле, но там не было от нее ни строчки. Лестер был не из тех людей, которые легко отчаиваются, но сегодня он приуныл и, мрачный, поднялся в свою комнату, чтобы переодеться. После ужина он попытался развлечься игрой на бильярде и расстался с приятелями лишь после того, как выпил много больше обычного. На другое утро он поднялся со смутной мыслью махнуть рукой на это дело, но время шло, приближался назначенный час, и Лестер решил, что, пожалуй, надо бы подождать. А вдруг Дженни еще придет. Итак, за четверть часа до назначенного срока он спустился в гостиную. Какова же была его радость, когда он увидел Дженни, — она сидела и ждала, и это был знак, что она покорилась. Лестер быстро подошел к ней, довольный, радостный, улыбающийся.

— Все-таки пришла! — сказал он, глядя на нее как человек, который вновь обрел утраченное сокровище. — Почему же ты не написала мне? Ты так упорно молчала, я уж решил, что ты и знать меня не хочешь.

— Я писала, — ответила Дженни.

— Куда?

— По тому адресу, который вы мне дали. Я написала три дня назад.

— А, вот в чем дело: письмо меня уже не застало. Надо было написать раньше. Ну, как ты живешь?

— Хорошо, — ответила Дженни.

— Что-то не похоже. У тебя усталый вид. Что случилось, Дженни? Как дома, все в порядке?

Лестер задал этот вопрос совершенно случайно. Он сам не знал, почему спросил об этом. Но его вопрос помог Дженни заговорить о том, что больше всего ее волновало.

— Отец болен, — сказала она.

— А что с ним?

— Ему обожгло руки на фабрике. Мы ужасно перепугались. Наверно, он уже никогда не будет свободно владеть руками.

Дженни замолчала, и лицо ее выразило всю глубину ее отчаяния; Лестер понял, что она в безвыходном положении.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Право, жаль. Когда это случилось?

— Почти три недели назад.

— Да, плохо. А все-таки давай позавтракаем. Я хочу с тобой поговорить. С тех пор как я уехал, мне все хотелось узнать, как живет твоя семья.

Он повел Дженни в ресторан и выбрал там уединенный столик. Стараясь развлечь ее, он предложил ей заказать завтрак, но Дженни была слишком озабочена и застенчиво, и ему пришлось самому заняться меню. Покончив с этим, он весело повернулся к ней.

— Ну, Дженни, я хочу, чтоб ты рассказала мне все о своей семье. Я кое-что понял в прошлый раз, а теперь мне надо как следует во всем разобраться. Ты говоришь, твой отец стеклодув. Теперь ему придется бросить свою профессию, это ясно.

— Да, — сказала Дженни.

— Сколько в семье детей, кроме тебя?

— Пятеро.

— Ты старшая?

— Нет, старший Себастьян. Ему двадцать два года.

— Чем он занимается?

— Он продавец в табачном магазине.

— Не знаешь сколько он зарабатывает?

— Кажется, двенадцать долларов, — додумав, ответила Дженни.

— А другие дети?

— Марта и Вероника не работают, они еще маленькие. Джордж работает посыльным в магазине Уилсона. Он получает три с половиной доллара.

— А ты сколько получаешь?

— Я — четыре.

Лестер помолчал, подсчитал в уме, сколько же у них есть на жизнь.

— Сколько вы платите за квартиру? — спросил он.